Картежник [сборник] Святослав Логинов «Одиноки ли мы во Вселенной?» — над этим вопросом многие кипучие умы ломали свои буйные головы. И, выходит, зря. Лучше бы они тратили свои силы на что-нибудь другое. Ведь подлые инопланетники, прибыв на Землю с единственной целью — утилизировать ее население, даже и не думают вступать в какие-либо переговоры с полномочными представителями возмущенного человечества. И лишь один из людей — мелиоратор из деревни Подсосенки Ленинградской области Олег Казин, он же — полноправный гражданин галактики и единственный представитель ранее неизвестной расы крановщиков, он же — непревзойденный мастер игры в буру, — способен отвести угрозы от нашей планеты. Хотите узнать, как это было, — тогда сдавайте, тьфу… читайте! Содержание: Святослав Логинов. Картёжник (научно-фантастический роман), стр. 5-246 Святослав Логинов, Александр Рыбошлыков. Вокруг Гекубы (научно-приключенческая, авантюрно-космическая опера), стр. 247-382 Святослав Логинов. На острие (научно-фантастический рассказ об освоении космоса), стр. 383-410 Художник Анатолий Дубовик Святослав Логинов Сборник «КАРТЕЖНИК» КАРТЕЖНИК Сыну Денису Любимое занятие автора — расставлять точки над «е». И ежели вдруг эта книга окажется лишенной лучшей из букв алфавита, то подобное издание должно считаться незаконным, а его редактора следует подвергнуть немедленной утилизации в полном соответствии с межгалактической конвенцией о гражданских правах. Что наша жизнь? — Игра!      М. Чайковский КНИГА ПЕРВАЯ В КРАЮ ЖИДКОФАЗНЫХ СИСТЕМ …буль — буль!      Реклама Глава 1 МУРОВИНА — Оп твою так! — воскликнул Казин, высунувшись из кабины. — Это что еще за муровина? Муровина и впрямь впечатляла. В поперечнике она была метра четыре, да еще немалые вздутия по краям. Цвет ее менялся от студенисто-зеленого до почти василькового. Муровина лежала, глубоко вдавившись в раздолбанную гусеницами почву метрах в десяти от того места, где три часа назад Казин уже проезжал. Не заметить та-кую блямбу было бы невозможно, значит, три часа назад муровины здесь не было. Рука Казина сама собой полезла в кудрявый затылок. На одном из вздутий обозначилась дырка, и оттуда спрыгнуло в весеннюю распутицу человекоподобное существо цвета хаки. — Понятненько, — сказал Казин, оставив затылок в покое. — Вот только вас мне и не хватает для полного счастья. Глава 2 ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ПЕНЬ — БОЛОТО Лотки засели не доходя Марьина ручья. До Подсосонья их привезли на «КамАЗе», там перегрузили на пену, и Илюха на своем «Т-104» поволок их на объект. И, разумеется, сел на брюхо. Дизель ревел, гусеницы вращались, разбрасывая глиняную кашу, но даже самого себя трактор с места сдвинуть не мог. Одно слово — Марьин ручей, тут и в августе сухо не бывает. Огорченный Илюха прибежал к Казину жаловаться на судьбу и погоду. — Трансцендентально… — заметил начитанный Казин, когда наконец въехал, что ему предстоит полдня кандыбать к Марьину ручью, выдергивать из хляби Илюху, а потом с пеной на поводке полдня кандыбать обратно. — Чево? — подозрительно спросил Илюха. Казин объяснил понятными словами. — Я и без тебя знаю, что хреново, — согласился тракторист, — а делать-то чево? Делать было и впрямь нечего. Кроме казинского крана, больше болотников в колонне не имелось. То есть был еще тросовый экскаватор, на котором мудохался Степанов, но до экскаватора было еще на добрых два километра дальше. Степанов уже подбирался к Неодолимому, а там уже никакой болотник не поможет, всякая техника сядет намертво, и деньги таинственного АО, вздумавшего осушать земли в районе Марьина ручья, будут прочно и навеки похоронены в расейском суглинке. Впрочем, Казина и других мелиораторов этот вопрос волновал постольку-поскольку. Главное, что покуда АО «Дубрава» исправно платило заработную плату, и гончарную трубку везли из Прибалтики, как в добрые старые времена, не столько для работы, сколько на бой. Говорили, что «Дубрава» отмывает мафиозные денежки, потому и затеяло проект века, собираясь осушить гнилое болото, хотя кругом и без того полно бросовых земель. Казин этим слухам верил и не верил одновременно. Случалось, ехидно спрашивал: а какие деньги тридцать лет кряду отмывала советская власть? Вон они, плоды их работы, — по всему району видны: оплывшие каналы, заиленный дренаж, порушенные мосты, перепаханные поглотительные колодцы. И все приведено в негодность еще тогда, сразу по сдаче объекта. А сейчас — просто без дела догнивает. Колхозы не пашут, а арендаторы мелиорированную землю не берут, стоит она впятеро дороже, а урожай на ней если и выше, то на ползерна с гектара. Но тем не менее работал Казин так, чтобы потом кран из трясины вытащить своими силами, не рассчитывая, что кто-то будет помогать, когда богатенькое АО растает в воздухе словно утренний туман. И на всякий случай солярку и съемное оборудование хранил не на ремонтном, а дома в сараюшке. Случись что — без Казина кран можно только в металлолом, а цена такому железу — сущие слезы. Потому Казин и не переживал, когда зимой задерживали зарплату. Ежели что, он явочным порядком кран за долги угонит, а уж куда его приспособить — всегда можно придумать. Под эти мысли неторопливый «ПКБ» дошлепал к Марьину ручью. Земля здесь была разворочена изрядно, и край канала обрушен, видно было, что Илюха не ждал милостей от природы и всячески пытался выбраться из ловушки, которую подстроил ему непоседливый ручеек. Даже один из лотков был стащен с пены в грязь и расколот гусеницами. — Зря ты его, — посерчал Казин. — Знаешь, сколько они теперь стоят? — Труха… — отмахнулся Илюха. — Трехметровки дешевые, они же не покупные, их наш ДСК из всякой некондиции делает. Да и не уложишь ты их все, они тут с ба-альшим запасом навалены. — Все равно — деньги, — сурово осадил Казин. — Я бы лучше этот лоток перед домом в канаву уложил, чтобы не чистить каждый год, или дорожку бетонную сделал бы. — На дорожку и битый сойдет. — Это тебе сойдет, а мне надо как следует! — Казин махнул рукой и полез в башню за тросом. Завязшего Илюху Олег Казин вытягивал с особенным удовольствием. Вспоминался давний спор, что сильнее — кран с дизелем на семьдесят пять лошадей или сточетырехсильный Илюхин трактор. Вот, пожалуйста, никакая моща Илюхе не помогла, сидит «Т-104» как миленький, а Олег на своем болотнике вокруг ползает и сейчас тянуть будет. Когда-то они даже пытались потягаться — кто кого перетянет, но трос попался со слабиной и лопнул, изрядно покарябав задник поворотной башни. С тех пор Казин зарекся играть в такие игры, но старого спора не забыл. Однако, сейчас, вытащив Илюху на место, если не сухое, то чуть более плотное, Казин не успел похвастаться своей правотой. За лесом что-то раскатисто грохнуло, так что даже в кабине у самого дизеля было слыхать. Илюха тоже выбрался из кабины, снял подшлемник, вытер грязный лоб. — Шо это там долбануло? Кучи, что ли, горят? — Какие кучи? Они уж месяц как прогорели. Само рвануло что-то. Или мои оболтусы развлекаются. — А Степанов не мог на какую дрянь наступить? — Да ну, Степанов вона где, а это совсем рядом. — Ты все равно поглянь. — Погляну, погляну… А ты пену перецепляй. Дальше сам повезу, а цеплять тебе. С тебя бы еще денег взять, за помощь. Сколько ты вчера с дачника слупил, когда из лужи его «Запорожец» вытаскивал? Прижимистый Илюха лениво отругивался, не желая называть сумму, но пену перецеплять принялся безропотно, чего Казин и имел в виду, когда затронул кляузную тему. Вот выигранный спор Казин так и не помянул, а потом уже не до того было, дела начались всевозможные, о каких не только в Подсосонье, но и в райцентре никто и подумать не мог. Болотник лениво перемешивал глиняную кашу, а груженная контейнерами пена выглаживала ее не хуже асфальтового катка. Скорость у казинского «ПКБ» была стандартной — три километра в час, так что Олег едва ли подремывать не начал за рычагами. Смурно глядел на пустую дорогу, размышлял ни о чем. Домой сегодня не попасть, опять придется ночевать в бытовке, что на полдороге от ручья до объекта. Значит, Ганна снова устроит сцену ревности. Ну не дура ли — по каким бабам он пойдет после работы, — весь в солидоле? Да и кран бросать под открытым небом неохота, того гляди разденут. Вон, Степанов добросался, свинтили движок. Неделю потом экскаватор заводился с помощью казинского крана. Теперь у Степанова замок на башне еще побольше, чем у самого Казина. Собственно, движок степановский у Казина в сараюшке припрятан, еле допер. А то свой, на кране, барахлит, а у Степанова был новый. Движок — вещь в хозяйстве нужная, скажем, воду в баньку качать. Надо только погодить, пока колонна в другое место перейдет, чтобы Степанов пропажу не признал. Сам-то Степанов не из Подсосонья, на работу развозкой приезжает и после окончания работ в этих краях никак появиться не сможет. Одна беда, поживившись в чужом хозяйстве, Казин потерял покой. Все время казалось, что теперь Степанов или кто еще спилит замок на башне и обчистит кран. А там добра — выше головы, одна электрическая часть чего стоит, это тебе не трактор, где двигатель да два фрикциона. Скорей бы уж гикнулось АО «Дубрава» и можно было уйти из этих нехороших мест. За леском еще раз гулко бахнуло, и вроде даже дым показался. Казин потер лоб, соображая. Степанов отсюда далеко и после работы пойдет напрямую через лес, чтобы перехватить развозку возле Мелетиц. Казинские подсобники — Леха и Воха сорвались с объекта, едва узнали, что Казин поедет выручать завязший трактор. Они уже небось в Мелетицах поллитру давят. Неужто и впрямь кучи догорают? Жечь кучи для российского мелиоратора особая песня. Зимой, когда работы мало, и ПМК избавляется от сезонников, механизаторы заняты сведением на будущих объектах кустарника. Ломкие по зимнему времени кусты сгребают тракторными щитами в огромнейшие кучи, а весной, когда стает снег и кучи слегка просохнут — поджигают. И начинает над бывшими перелесками погромыхивать эхо прошедшей войны. Вместе с ивовым кустарником и ольховыми стволами оказывается в кучах масса камней, земли и старого железа. Раскалившись от огня, звонко лопаются миниатюрные, похожие на карикатурные бомбочки, мины от ротных минометов, солидно гамкают тяжелые мины, бабахают трехдюймовые снаряды. Разумеется, основная масса этих боеприпасов попадает в кучи не случайно, а бывает подброшена самими механизаторами. Это теперь старые снаряды можно выгодно продать киллерам и чернозадым террористам, а прежде от них одни неприятности были. Не саперов же вызывать ради десятка батальонных мин, да и не приедут саперы из-за такого пустяка. А катать по взрывчатке на тракторах тоже не с руки. А тут — и польза, и развлечение разом. Главное — не соваться близко к горящим кучам. Иная неделю тлеть будет, прежде чем долбанет в ее недрах заветный боеприпас. Встречались порой на полях прошлых боев и более неприятные подарки. Хорошо, если случится наехать на противопехотную мину, она в худшем случае траки порвет, а то и вовсе ничего не будет. А если противотанковая попадется? Тогда молись реабилитированному Христу, чтобы дурной случай, приведший тебя сюда, тем же дуриком позволил уцелеть. Казин за без малого тридцать лет работы ни разу на противотанковую мину не наступал, а вот Степанов за то же время попадался четырежды. Оно, впрочем, и понятно — экскаватор всегда первым идет. Всякий раз осколки уходили в ходовую часть, калеча технику, но не трогая водилу. Степанов при этом каждый раз составлял акт о несчастном случае на производстве, мчал в травму, где фиксировал контузию, после чего получал не только новый экскаватор, но и порядочную страховку. Казину иногда завидно было, хотя мин он по-прежнему не искал. Везет Степанову, что четыре раза левой гусеницей на мину наезжал, а если бы правой? Тогда прямо под сиденьем рванет — и скидывайтесь, ребята, на венок. Случаи такие бывали. Конечно, когда Казину попадались немецкие блины, он их подбирал. Советских противотанковых мин на полях уже не осталось, они монтировались в деревянных патефонных ящиках и давно погнили, а вот гитлеровские — в дюрале. Если вывинтить взрыватель, то под ним смазка — солидол, прозрачный, как вазелин. Наши и сейчас такого делать не умеют. Швейную машинку им хорошо смазывать. Случай, когда Степанов пятый раз получил страховку, был памятен не только мелиораторам, но и половине района. Тогда экскаватор выворотил из земли двухсоткилограммовую чушку для дальнобойного орудия, из каких фрицы били по городу с Вороньей горы. Сбежались механизаторы, погалдели и решили отправить подарок в ближайшую кучу, которая к тому времени разгорелась в самую пору. Снарядище закантовали в ковш, и Степанов поехал. Вывалил груз в самое пекло и начал было отъезжать. Отъехал всего ничего, когда снаряд сработал. Мужики потом гадали, с чего бы такое могло быть. Этакой громаде, всяко дело, час надо раскаляться. Сошлись на том, что как раз в ту пору рванул в куче какой-то шальной снарядишко, а от него сдетонировал и большой. Степанова вновь спасла механическая часть, хотя на этот раз его контузило серьезно, и голова у экскаваторщика тряслась, наверное, с полгода. А головешки, раскиданные взрывом, летели на три версты, до самых Бегуниц. Рассказывали, что обугленное бревно упало во дворе поселковой бани и было в тот же день распилено на дрова. Илюха даже врал, что директор бани назавтра приказал, чтобы мелиораторов пускали в баню бесплатно, хотя пятница — женский день. По всему району пользовался тогда успехом садюжный стишок: Голые бабы по небу летят, В баню попал реактивный снаряд. Казин со вкусом повторил двустишие, благо что рев дизеля не позволял слышать даже себя самого. Затем он наклонился вперед, принялся зачем-то протирать боковое стекло, потом произнес: — Оп твою так! Казин увидел муровину. Глава 3 РУБЛЬ ПЕРЕВОЗ Хакицветный пришелец судорожно дергался, явно не умея совладать с вывороченной на бровку раскисшей глиной. Чем-то он напоминал Казину месячного цуцика, принесенного недавно взамен издохшего цепного кобеля Андропа. Учуяв не выветрившийся запах серьезного пса, цуцик задрожал и со страху наделал лужу. Сейчас точно так же дрожал пассажир муровины. Это зрелище слегка успокоило Казина, у которого самого отчего-то неприятно тянуло внизу живота. Однако, преодолев спазм, Казин выбрался на гусеницу и сказал строго: — Ты, парень, того… у меня с геометрией всегда плохо было, поэтому пифагоровы штаны я тебе рисовать не буду. Сам рисуй, если что… — Какие штаны?… — просвиристел инопланетчик. — Выньми меня отсюда, я не хочу тут… — А!.. — злорадно пропел Казин. — Проняло? Это тебе не по космосу проклажаться. Распутица хлипких не любит. Давай руку, что ли… В один рывок выдернул хлюпика, поставив рядом с собой на дрожащей гусенице. — Как же тебя угораздило засесть? — Я мнить не смел, что здесь столько жидкофазных систем, — заоправдывался болотноцветный. — Подобного рода суспензии чрезвычайно раритетны во Вселенной, вот мой астромобиль и забух. — Трансце… — начал было Казин, но вовремя понял, что зелененький, пожалуй, знает слова и похлеще, и потому сразу перешел к делу: — Муровину твою, выходит, тоже вытаскивать надо? — Надо! — с готовностью закивал собеседник. — А платить чем будешь? — на этот раз Казин твердо решил выгоду не упускать. — Там договоримся, — уклончиво пообещал космопланетчик. Подобные увертки с Олегом не проходили никогда. Если уж речь зашла о деньгах, дожимать партнера нужно вплоть до шороха бумажек. — Как договоримся, так и вытащу. — Казин распахнул дверцу кабины. — Я покудова лотки довезу и сброшу, а ты соображай. Здесь будешь думать или в кабину полезешь? Инопланетянин очень по-человечески вздохнул и полез в кабину. Лехи и Вохи на объекте, конечно, не было, поэтому Казину пришлось одному сгружать лотки: стропалить их по четыре за раз, что строго запрещалось правилами безопасности, стаскивать с пены, а потом снова сигать в грязь, чтобы отцепить крюки. Напрыгался вдоволь и твердо вознамерился слупить с инопланетчика семь шкур. Все это время зеленоватый сидел в кабине и, не мигая, разглядывал своего спасителя. — Тебя как зовут-то? — поинтересовался Казин, счищая в последний раз глиняные пудовики о край гусеницы. — Син, — дзинькнул пришелец, так что непонятно, имя было произнесено, должность во Вселенной или попросту — все они сины, и любого зеленомордого так звать можно. — Понятненько… — протянул Казин. — Блудный син, значит. — Блудный, — с готовностью согласился собеседник. — Домашний син далеко от синоматки не отходит, а я повсюду блуждаю. Казин с сомнением оглядел тощенькое рыльце блудного сина, но от шутки решил воздержаться. Лишь спросил строго: — Чем расплачиваться будешь, надумал? А то рабочий день заканчивается, мне домой пора. А завтра будет дороже. Блудный син полез за пазушку и со вздохом вытащил коробочку без единой кнопки, но с экраном вроде как у карманного тетриса. — Вот. — Что за… малявина? — изобрел термин грамотный крановщик. — Транслитератор, — непонятно объяснил син. — Зачем он? — Разговаривать. — Радиотелефон, что ли? — Нет. Вот мы с тобой разговариваем, а без транслитератора ты бы меня не понял. — Ага, переводчик, — рассек Казин. — Ну, кажись, штука хорошая. Батарейки у него на сколько рассчитаны? — Десять в двадцать седьмой степени диалектных единиц. — Ладно, пойдет, — Казин упихал транслитератор в нагрудный карман и решительно взялся за рычаги. Даже когда дело дошло до собственной его машины, тиномордый оказался не помощником. Казин обвел муровину запасным тросом, затянув его на самодав, застрополил на четыре малых крюка и, не рискуя поднимать муровину в воздух, волоком втащил на стальной лист пены. Снял тросы, прибрал запаску в башню, лишь затем поинтересовался: — Куда теперь? — Куда-нибудь, где сухо. Я же говорю — у меня от ваших жидкофазных систем реинкарнаторы забухли. Сохнуть надо часов десять… — Ишь чо захотел!.. — Казин покачал головой. — Сухо тебе не будет. Там — Марьин ручей, а там и вовсе болото Неодолимое. Другого места для посадки выбрать не мог? — Это я от радости, что тут столько коллоидов… вот голову и потерял. — А нечего рот разевать на чужие коллоиды, — на всякий случай сделал выговор Казин. — Жадность до добра не доводит. Что мне теперь тебя, десять часов на пене сушить? — Казин почесал темя, соображая, что домой все равно не успевает, и добавил: — Оно, конечно, можно, но за отдельную плату. Только учти, деньги ваши я в гробу видал, их, поди, и не обменяешь. Долларами плати или барахлом. У тебя в хозяйстве небось много чего имеется. Гони запасной комплект и сохни хоть до завтра. — У меня нет запасного комплекта… — убито признался блудный син. — Все оборудование уникальное. — Не рубишь ты в жизни, паря, — посочувствовал Казин. — Не понимаю, как ты до наших краев добрался, раньше не засел где-нибудь. Ну что с тобой делать — сымай что там у тебя уникального есть. Дома новое закажешь. Тщедушный син вздохнул и покорно полез в муровину за инопланетной техникой. На этот раз он вынес из недр довольно объемистую штуку совершенно не технического вида. Больше всего она напоминала абажур, и даже приспособы, чтобы вешать на крюк, у нее имелись. — Что за фигулина? — предусмотрительно поинтересовался Казин. — Полевой синтезатор «Модус»! — доложил син. — Полевой или половой? — уточнил механизатор. Астротурист схватился было за карман, но, вспомнив, что транслитератор больше ему не принадлежит, пояснил: — Полевой. Есть такая наука — теория поля. — Что ж я, не знаю?… — Казин презрительно оттопырил губу. — Я эту науку всю как есть превзошел. С детства в поле. Питание у твоего синтезатора автономное? — Ему не нужно питание, он от ментального поля задействован. — Понятненько, — уверенно протянул Казин, пристроил «Модус» на боковом стекле и взялся за рычаги. — Потом покажешь, как им пользоваться. А теперь — держись крепче, поедем к бытовке, а то ночью тут столько коллоидов будет, что ты и сам забухнешь. Глава 4 ПОЛЕВОЙ СИНТЕЗАТОР «МОДУС» К бытовому вагончику добирались минут сорок пять. Можно было бы и пошустрее, но Казин опасался купать неводостойкую муровину в глубоких лужах и выбирал места поплотнее. Конечно, син ни хрена не сечет, но у Казина с этим было строго: взялся делать — делай по совести. Конечно, еще подумать стоит, что за модус он выторговал, но раз вещь взята — отрабатывай. День клонился к вечеру, на дороге, выглаженной до блеска протащенной пеной, рядами сидели лягушки. Они чувствовали себя здесь хозяевами, не без оснований полагая, что болото существует для них. При виде крана лягухи начинали суматошно прыгать, и некоторые сигали прямо под гусеницу. Вид из кабины на мечущихся лягушек не пробуждал в Казине никаких эмоций. Как и предполагалось, бытовка была пуста. В былые дни Леха и Воха, случалось, ночевали в ней, но сейчас оба подсобника ушли, даже не переодевшись. Кран Олег припарковал на всегдашнее место, так, чтобы с утра можно было развернуться, не отцепляя пену. Заглушил двигатель, привычно изумившись упавшей тишине. Отомкнул замочек — бытовка запиралась, хотя ключ был у каждого. Следом за Казиным осторожно ступил в вагончик и син. — Сухо… — завороженно прошептал он. Глаза сина мерцали в полутьме. — Сейчас еще и тепло будет, — сказал Казин. Раскочегарил паяльную лампу. Намыл картошки, пристроил к паяльной лампе, чтобы варилась. Зажег висящий над столом керосиновый фонарь. Все, кроме фонаря и алюминиевого бидона с водой, пришлось приносить из башни. Оставлять что бы то ни было в бытовке Казин не решался — мигом ноги приделают, даже старью — ветошь всем нужна. Вот пятидесятилитровый бидон покуда стоит, в нем воду привозят. Надо будет ближе к концу сезона его прибрать, а то ведь пропадет ни за грош. Покончив с неотложными делами, выставил на стол полевой синтезатор и потребовал: — Показывай, как он работает и чего делать умеет. — Все умеет, только не по-настоящему, — зеленый син загнул пару лепестков на абажуре, — вот сейчас на пятнадцать минут сделает, а как время пройдет, то обратно ничего не будет, — син блеснул глазами и спросил: — Как надо говорить — обратно или опять? — По новой, — откликнулся Олег, стараясь запомнить движения инструктора. — Скорее уж, по старой, — син крутанул пальцем венчик синтезатора. — Сейчас сделает. — Чего сделает-то? — Все. Но на пятнадцать минут. Взгляд блудного сина поплыл, заволокся мечтательной пленкой. — О светозарнейшая, всежеланная синоматка! — затянул он. — Наконец счастливая судьба позволила мне вернуться в твое щедрое лоно! — Будет тебе, успеешь к своей свиноматке, — задумчиво проговорил Казин, разглядывая нетронутую акцизную марку на горлышке «Столичной». По всему было видно, что водка не паленая, а настоящая ливизовская, какой в ларьке не вдруг купишь. — Давай-ка лучше по первой, под буженинку… Глава 5 КАРМЕН РАЙОННОГО МАСШТАБА Ганну, жену Олега Казина, звали Агапой — имя редкое и неблагозвучное, доставшееся от прабабки, которую Ганна и знать не помнила. На этот случай среди русских женщин имеется традиция — брать малороссийские имена, ибо те искони считаются музыкальными. Прасковьи и Пелагеи дружно перекрещиваются в Полины, тетки Гапы оборачиваются Ганнами и лишь Ксюши становятся Оксанами через две на третью. Жизнь Ганне выпала трудная. Если посчитать, то сколько в селе толковых мужиков, чтобы не только толковать на завалинке умели, но и хозяйственными были да не пропойцами? Десятка полтора наберется, ну, может быть, — два. А баб одиноких — выше крыши. А если учесть, что Олег к сорока пяти годам сохранил в волосах цыганистую смоль и кудреватость, то всякому станет ясно, о чем были печали казинской жены. И ведь, подлюга, по улице просто не пройдет, всякую юбку зацепит, и старушке и сопливочке шутку скажет. А те так и глядят, как бы чужого мужа увести. Особенно худо стало, когда Людкин Витяй по пьяному делу захлебнулся собственной блевотиной. Людка баба горластая, грудастая, боевая — такие без мужиков не живут. У Ганны ажно заходилось все внутри, когда она о Людке вспоминала. Галка, та, напротив, худющая, одни мослы торчат. А взглядом тоже постреливает. На майских прямо при людях к Казину подкатила… под ручку взяла, чем, говорит, мы не пара?… Ганна ей тогда показала, какие пары бывают — пару раз так зафитилила, что пар пошел. Да и Олегу тоже кудри проредила. А что у самой глаз заплыл, так она и одним зорко видит. Еще, говорят, в колонне объявилась какая-то учетчица. Из Копорья… Ну что, спрашивается, ей в своем Копорье не сидится, ведь это ж подумать только, в такую даль на работу мотаться! Зачем?… Это уж ясно, зачем, не маленькие, понимать можем. Учетчицы Ганна покуда не видела и оттого пылала самыми мрачными подозрениями. Попыталась было Казину мозги прочистить, так тот назло, что ни день, принялся на объекте задерживаться. А то и вовсе в бытовке ночует. Знаем мы эти бытовки, наслышаны… Короче, покоя не было. А тут еще попались Ганне навстречу Олеговы подсобники, Воха и второй — длинный. Сказали, что Олег их отпустил раньше времени, а сам задерживается. Пересмеивались, алкаши проклятущие. Тут уже Ганне все стало понятно. Да и чего не понимать-то, давно к этому шло. И хотя дело было ясным-ясненько, но Ганна собралась и отправилась к Марьину ручью, твердо решив взять изменщика с поличным. Где стоит бытовой вагончик, Ганна знала хорошо, не раз случалось проверять, чем там муженек занимается. Бывало, что вагончик перекатывали на новое место, а Олег об этом умалчивал. Тогда ему вставлялся фитиль. Во время таких разборок порой отлетало и Ганне, но это уже дело житейское — крепко бьет, крепко любит. Уже в полутьме Ганна добралась к мокрой канаве, где трудился ее суженый, и, стараясь не вспугнуть преступника, заглянула в крошечное окошечко, врезанное в вагонную дверь. Преступные мечтания Олега Казина не шли дальше халявной водки под хорошую закусочку, но полевой синтезатор «Модус» работал на полную мощь и показал излишне любознательной супруге все, что она втайне желала увидеть. Не зря переспрашивал злосчастный экскаваторщик, что за модус ему подсунули. На этот раз синтезатор с полным правом можно было назвать «половым». Они были здесь — все разом! И в каком виде?! Даже нынче такое по телевизору показывают только среди ночи! Казин в чем мать родила сидел посреди вагончика на круглой табуретке, которую только сегодня утром Ганна безуспешно разыскивала. Сволочь, все из дома тащит, все для разврата! На коленях у Казина расселась коровища Людка, тоже вся как есть голая, и Казин, гнусно лыбясь, лапал Людку за сиськи! Стерва Галка примостилась рядом. Эта-то зачем раздевалась, кого она своими прыщиками соблазнить хочет? А туда же, льнет к чужому мужу, ручонкам шаловливым волю дает! — Ганна с трудом набирала в грудь воздух для крика… А хуже всего — третья, не иначе — учетчица; молодая потаскуха, лет двадцати пяти, намазанная по-городскому, ноги от самых ушей начинаются. И была она не совсем голышом, а в кружевных трусичках. В таких интердевочек в кино показывают. Учетчица прогуливалась перед Казиным словно манекенщица по подиуму и явно собиралась трусики снимать. Голос наконец прорезался, Ганна с истошным воплем рванула дверь, воплощенным возмездием явившись перед участниками оргии. Казин, спихнув с колен Людку, вскочил. Опрокинутая табуретка отлетела в сторону. Ученая Галка ойкнула и полезла под стол. Лишь учетчица-манекенщица, не чая беды, с презрительной усмешечкой глядела на явившуюся супругу. Вот этой-то иногородней шлюхе и досталось в первую руку. Ганна подхватила удачно подвернувшуюся табуретку и с маху огрела развратницу по башке. Замахнулась было второй раз, но сисястая Людка, взбултыхнув выменами, подскочила и вцепилась Ганне в прическу. Пришлось бросить копорскую стерву и отоварить табуреткой подруженьку. Потом досталось и Галке, сдуру поверившей, что численное преимущество может принести победу. Учетчица пыталась вырвать из Ганниных рук оружие, но легче было казинский кран с места сдвинуть, озверевшая супруга мертвой хваткой вцепилась в украденную мебель и охаживала соперниц по голому, так что шлепки разносились далеко окрест. И вдруг полыхнуло перед глазами, и Ганна, отворив дверь спиной, вылетела из вагончика. Чугунный мужнин кулак в одно мгновение запечатал ей рот. Оскальзываясь в грязи, Ганна поднялась. Казин черным силуэтом выделялся на фоне распахнутой двери. Торжествующая учетчица выглядывала из-за его плеча. — Съела, дура? — глумливо закричала она. — Мотай отсюда, пока цела! Казин обнял растелешенную учетчицу за талию и, коротко хохотнув, захлопнул дверь. Чего угодно ждала Ганна, но только не этого. Конечно, случалось ей пробовать мужниного кулака, но чтобы вот так, со всей силы, да еще когда сам виноват!.. За шлюху заступился. Значит, жена ему больше не жена и ничего тут уже не исправишь. Не разбирая дороги, прижав к груди спасенную табуреточку, Ганна похромала прочь от замолкшей бытовки. Если бы вдруг вздумалось ей вернуться и заглянуть сквозь стекло, то не увидела бы она там ни Людки, ни Галки, ни придуманной копорской дивы. Проклятый «Модус» кончил работать, и пропали видения, опустел вагончик, лишь противнозеленый син трет ручишками мордочку да Казин, очумело тряся головой, облизывается, с трудом понимает, что не было ни выпивки, ни закуски, и со вздохом принимается сливать перекипевшую картошку. Не видит этого убитая горем Ганна, не замечает даже, что круглая табуретка куда-то исчезла, и губы целехоньки — после такого-то удара! Бредет домой, судорожно соображая, что дома у нее больше нет. Даже если вернется Казин поутру, нельзя его прощать. Двадцать лет прожили вместе, и все порушил поганый бабник! Ну и пусть живет с этими, со всеми тремя разом… а она к маме вернется. Двадцать лет назад пришла она к Казину, девчоночкой в зеленом беретике. Берет и сейчас висит в сенцах на гвозде, у хорошей хозяйки ничто не пропадает. Теперь в дому будет хозяйничать учетчица, а Ганна уйдет… Эх, бабы — дуры, не меняйте богоданных имен! Да разве могло такое приключиться с деревенской теткой Агапой? Вот Ганне такие беды в самый раз. Входит Ганна в дом, не глядя, берет берет и выходит на улицу. Пропадай все хозяйство, пусть учетчице достается и Людке с Галкой. В чем пришла, в том и уйду. Как было спето в оперетте: «Кто там в зеленовом берете?» Глава 6 ТРИ КАРТЫ. ТРИ КАРТЫ. ТРИ КАРТЫ! — Ничего не скажешь — купил кота в мешке! — сокрушался Казин. — На что мне твоя киношка, ежели после нее ни сытости, ни похмелья? Баловство одно. — Хороший синтезатор избирательного действия, — не уступал син. — Эта модель «Модуса» очень дорого стоит. — Да уж не дороже телевизора «Сони», — Казин уже сообразил, как можно использовать «Модус», и продолжал ворчать больше для виду. — Ну ладно, я не отказчик, поставлю дома, пусть бабе голову дурит. Картошку жрать будешь? Инопланетчик покачал головой и опасливо отодвинулся от кастрюли. — А я поем, — произнес Казин, перебрасывая горячую картошину с ладони на ладонь, — а то после твоего угощения брюхо подвело. Покуда Олег ужинал, син сидел, забившись в угол, и печально посверкивал глазками на бывший свой синтезатор. Казин слопал штук восемь картошин и обвел бытовку скучающим взором. — Спать ты небось тоже не умеешь, да и обидно было бы дрыхнуть в такой-то день. — Казин взял с края стола пухлую колоду карт, в которые Воха и Леха во всякую свободную минуту азартно резались в «очко». — Может быть, в картишки перекинемся? В «очко» я играть не стану, а побурить по маленькой было бы неплохо… А то — на спички, — Казин высыпал на стол коробок спичек и разделил на две примерно равные кучки. Учеником син оказался превосходным, он с первого раза понял несложные правила «буры» и за полчаса выиграл у Казина все спичины. И это при том, что скрывать чувства инопланетник напрочь не умел. Когда приходила негодная карта, личико его вытягивалось, он морщился, вздыхал печально и чуть что не плевался. Зато если карта перла, круглые глазки сина начинали блестеть особенно ярко, а четырехпалые руки, которыми больше трех карт и не удержишь, принимались азартно дрожать. Но при этом он ни разу не удвоил ставки, если у Казина на руках оказывалось хоть на одно очко больше, так что все спички неуклонно, одна за другой перекочевали к инопланетчику. — Чего ж ты не удваивал? — злился Казин, предъявляя крюк против синовских пятнадцати очков. — У тебя же хорошая карта! — Но у тебя — лучше, — пискливо ответствовал инозвездный гость. — Удвоил бы и проиграл со своей хорошей картой в два раза больше… «Подглядывает!» — решил Казин. — Ничего я не подглядываю! — обиженно заявил син. Казин вздрогнул, но ничего не сказал. Сдал по три карты, открыл козыря, выставил на кон предпоследнюю спичину, поднял карты, так, чтобы при всем желании син не мог ничего увидеть. Первой картой шла никчемушная девятка червей. Осторожно сдвинул карту. Следом явился валет крестей. «Картешечка…» — сохраняя непроницаемое выражение лица, подумал Казин. — Картешечка это как? — поинтересовался син, всем видом показывая, что ему карта привалила. — Картешечка как картошечка, — задумчиво выговорил Казин. Потом он поднял голову и спросил ошеломленно: — Так ты что, мысли мои подслушиваешь, что ли? — А как же!.. — ничуть не смущаясь, признался син. — Должен же я у тебя выиграть. Казин, не глядя на третью карту, удвоил ставку, син тут же уравнял и предъявил четырнадцать очков. Даже если бы у Казина пришел туз к открытому валету, при таком раскладе он все равно проигрывал бы. Син, довольно урча, упихивал спички в коробок. — Ты погоди, — сказал Казин, — мне же прикуривать надо. — Мое! — твердо постулировал син. — Я их выиграл. — Что же мне, до завтра без курева сидеть? — возмутился Казин. — Хотя бы половину отдай, ты же на мои играть начинал. — Нет. Ты сам в начале игры сказал, что половина спичек мои. Син спрятал спички в нагрудный кармашек, туда, где прежде лежала малявина. — Хорошо… — протянул Казин. В голове созревала мысль, которой он боялся дать четкое определение, чтобы син не рассек ее прежде времени. — Хорошо… значит, придется до завтра терпеть… — Я же сижу без синтезатора, — словно специально подыграл Казину син. — Если хочешь, я весь коробок поставлю против синтезатора. — Ха! — Казин даже не посчитал нужным скрывать презрение. — Спичкам цена копейка, а За твою фигулину я целую ночь отрабатывать должен. Сидел бы сейчас дома, а не сушил бы тебя вместе с твоей тарелкой. Казин поднялся, пошарил на полке со всякой ерундой, нашел старую, еще советской чеканки копейку. Когда-то этих копеек валялась тут целая пригоршня, рабочие играли на них в свободную минуту, а потом сваливали обратно на полку. Теперь монетки растерялись, но одну Олег все же сыскал. — Вот это и есть копейка, — внушительно произнес хозяйственный крановщик, щелчком выкладывая монетку на стол. — Будешь играть? Син оглядел копеечку и решительно брякнул на стол коробок. Сдали карты. Казину выпал марьяжик, а у сина явно ничего не было. «Хороша парочка, баран да ярочка», — на пробу мысленно произнес Казин. — Марьяж, что ли? — переспросил догадливый син и сбросил, не удваивая ставки. — Трефовый, — признал Казин, сгребая отыгранный коробок. — Ну что, пошли по-крупному? Что ставишь против фигулины? Син вскочил и побежал к астроходу. — Две бери! — крикнул вдогонку Олег. — Ежели удваивать придется, я малявину поставлю! — Вот! — син выставил на стол радужное полушарие. — Что за штуковина? — предусмотрительно спросил Казин, хотя уже внутренне решил брать все без разбора. — Климатизатор. Любую атмосферу в корабле сделать может. — Ага. Это вроде как кондиционер? Потом научишь, как им пользоваться. — Выиграешь — научу. Син принялся тасовать колоду. Казин зорко присматривался, чтобы инопланетный паршивец, не дай бог, не передернул. Ожегшись на молоке, дуют на воду, а Казин как-то семь рубликов спустил, севши с Лехой и Вохой сыграть по копеечке. С тех пор играть на деньги с подсобниками Казин зарекся. Сами чернорабочие играли по-черному. Были они мужики сиделые, Леха так даже дважды. Конечно, до шулеров им далеко: птицы невысокого полета — бывшие бакланы, давно взявшиеся за ум, обратившиеся в простых ханыг и перебивавшиеся мелкой тащиловкой. Но играть с ними все равно можно только без башлей, на просто так. Кто в зоне бывал, тот карты видал. Передергивает, что и не поймешь, когда нужную карту вынимает. Леха показывал потом, как он это делает, так что несмышленышу и Казин мог бы башку задурить, но сейчас он следил лишь, чтобы зеленый син не мухлевал. И без того, попробуй сыграть против того, кто твои мысли слышит. Син кинул по три карты, открыл козырями бубны. Казин взял свои карты, развернул, не глядя. Син выжидающе смотрел на непроницаемую казинскую физиономию. «Вот ты и продул свою штуковину…» — мысленно произнес Казин, удваивая ставку. Син сморщился и бросил карты. Казин с довольной ухмылкой переставил штуковину на свою половину стола. Син тем временем быстро протянул ручонку и перевернул казинский бор. — Ты меня обманул! — задребезжал он возмущенно. — У тебя на руках вообще ничего не было! Три девятки! — Когда это я врал? — нахмурился Казин. — А что ты только что подумал? — Что хочу, то и думаю. Я не для тебя думал, а для себя самого. — Все равно ты меня обманул! — Ни хрена! — Казин для убедительности пристукнул ладонью по столу. — Я что подумал, что у меня карта сильней? Нет, я подумал, что ты проиграл. А ты выиграл, что ли? Сам же карты бросил, я тебя за руку не тянул. Значит, я правду подумал. Так? — Так… — убито согласился син. Потом глазенки его засверкали, и на кон был выдвинут механизм, который Казин уже окрестил фиговиной. — Еще будешь играть? — Ты вроде обещал научить, как твоим добром пользоваться. — Вот он научит, — син кивнул на фиговину. — Это дидактор. Одну цапфу на лоб, другую на климатизатор, и тут же поймешь, как он работает. А если что поломано, то узнаешь, как исправить. — Холодильники чинить он может? — Все может. — Тогда — валяй. — Казин смешал карты. — Эх, парень, не за то отец сына бил, что тот в карты играл, а за то, что отыгрывался. — Сина бить нельзя! — твердо заявил косможитель. — Я гражданин Галактики и пользуюсь правом личной неприкосновенности. — Сама себя раба бьет, что нечисто жнет, — Казин твердо вознамерился говорить только общими фразами. Покуда син бегал в муровину за новыми вещами, Казин успел опробовать еще не выигранный дидактор и убедился, что тот и впрямь в полминуты научает, и как работает малявина, и как пользоваться штуковиной. Син вернулся, волоча буровину в половину своего роста. — Автонавигатор! — объявил он, не дожидаясь вопросов. — А как же твоя тарель без него полетит? Сам, что ли, за рычаги сядешь? — Сам и сяду! — отрезал син. — Не маленький! — Тогда поехали! — Казин споро раскидал карты. Пришли десятка с валетом все в тех же трефах. «Карта не лошадь, к утру повезет!» — заглушая радость, подумал Казин. Судя по выражению зеленорылого лица, у сина на руках были сущие слезы. Но все же син выдвинул на середину вагончика навигатор и, четко выговаривая слова, произнес: — Вот ты и продул свою штуковину. — Это мы еще поглядим, — заметил Казин, выставляя малявину против буровины и выкладывая карты крапом вниз. — Ты зачем уравниваешь? — закричал неуравновешенный син. — Я же сказал тебе, что ты продул! — А я сказал, что я выиграл, — Казин переложил дидактор к себе на топчан и принялся откантовывать буровину в дальний угол. — Теперь из-за тебя получается, что я соврал? — на сина было жалко смотреть. — Ну что ты… — успокоил щепетильного партнера Казин. — Ты не соврал, ты просто ошибся. А я тебя поправил. Еще играть будешь? — Буду! — визгнул синюшный син и побежал за новыми ставками. Теперь син уже не пытался блефовать, так что дурылину (мини-гравитатор) Казин выиграл лишь с третьего раза. Следом ушлый механизатор оторвал дуровину, штукенцию, хренулину и еще несколько предметов, каждому из которых тут же давалось название. «Туз, он и в Африке туз», — талдычил Казин, выдвигая дуровину против хреновины — портативного пищеблока, рассчитанного на любой метаболизм, какой только бывает в Галактике. — Ты говорил, туз в Африке, — бесновался проигравший син, — а он у тебя на руках! Скажи, где тут Африка, где? — Во-первых, тузов в колоде четыре, — резонно отвечал Казин, — а у меня на руках только один. А во-вторых, даже если бы мы сейчас в Африке сидели, туз все равно дамочкой не оборотился бы. Резонно? Тогда ставь халявину и что там у тебя осталось… — Еще катапульта осталась. — Оружие, что ли? А у тебя лицензия на нее есть? — Это не оружие. Это спасительная катапульта. Если случится катастрофа, то надо в нее залезть, и она тебя мигом домой вернет, к синоматке. — А ко мне домой может? — Нет, она раз навсегда настроена. — Такая бандурина мне ни к чему… — Казин окинул захламленный инопланетной техникой вагончик и решил: — Ладно, давай и бандурину. Не сразу и со скрипом, но и халявина, и спасительная бандурина очутились в рачительных казинских руках. Обессиленный син тоскливо озирал бывшее свое имущество… — Еще? — спросил Казин. — У меня больше ничего нет. — В долг не играю, — объявил Казин и принялся задумчиво тасовать колоду. «Он меня пичкой, и я его пичкой», — думал он предохранительную мысль. Потом предложил: — Трус в карты не играет. Ставь муровину против половины всего барахла. — Астромобиль? — ужаснулся галактотурист. — Ну да, муровину. — Ни за что! — Син задрожал, словно осиновый лист. — Я же домой попасть не смогу! — А хочешь, — предложил Казин, глядя в глаза сину и незаметно прокладывая карты, как учил дважды сидевший Леха, — я сначала тебе сдам и ты будешь ставку делать, уже карты поглядев? — А если не захочу ставить? — И не ставь. Была бы честь предложена. — Тогда давай! — решился син. Казин, стараясь не выдать себя, раскидал карты. «Кто не рискует, тот не пьет шампанское, — твердил он как молитву. — Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Син дрожащей лапкой коснулся своих трех карт, сложил их вместе, осторожно глянул на первую, сдвинул ее, чтобы стала видна вторая, затем третья. Глазенки запылали от азартной жадности. Теперь Казин не сомневался, что сумел сдать сину червонный крюк. Двадцать одно очко на червях, это можно перебить только бурой. И все же син колебался. — А что у тебя? — спросил он. — Еще не смотрел, — честно ответил Казин. — Так посмотри. — Зачем? Мы договаривались, что только ты заранее смотришь. Я ставил не глядя. Так идешь, или это все мое? — Ставлю астромобиль! — отчаянно закричал син. — Тогда подтверждай. — Казин усмехнулся, сообразив вдруг, что раз у тинокожего ничего больше нет, то и ставку свою он подтвердить не сможет. А это значит, что Казин, у которого оставались в запасе малявина, штукенция, хренулина и еще пяток механизмов, выиграл, даже не открывая карт. — Чем удваивать будешь? Инопланетчик тоже сообразил, в какой переплет он попал. Заметался, засучил ручонками… спросил с тоской в голосе: — А без удвоения нельзя? — Нет, — отрезал Казин. — Правила, это закон! Или подтверждай, или бросай карты. — Подтверждаю… — хрипло выдавил син. Казин скорбно поджал губы. С этими инопланетскими держи ухо востро! Им лишь бы честного человека обдурить. Он так и знал, что не пустым остался блудный син, что-то у него в загашниках да есть. Не сохрани Казин половину выигрыша, сам бы сейчас попал в дурацкое положение. Син тем временем разлепил ворот комбинезончика и стянул с шеи крошечную бирюлинку, висевшую на почти невидимой нитке. Всей величины в бирюлинке было с копейку, хотя блестела она и переливалась не хуже голографической этикетки на непокупаемой дорогой водке. — Что за… — привычно начал Казин, запнулся, обнаружив, что словарный запас его иссяк, но сделал мощное усилие и изобрел-таки слово: — Что за кчемулина? — Удостоверение на право гражданства, — торжественным шепотом произнес син. — С ума спрыгнул? — возмутился Казин. — Паспорт и в залог-то брать нельзя. Что я с чужим удостоверением делать буду? — Оно не чужое, — возразил бледный до серого син. — Оно на предъявителя. — Ну-ка, — Казин коснулся искры анализирующей цапфой фиговины. — Верно говоришь… Так, на предъявителя… насильственному изъятию не подлежит… а перенастройка как делается?… Ага, понял. Ладно, клади свою кчемулину. Иду на все! Син окинул пристальным взглядом бывшее свое имущество и тоном мультяшного мужичка заявил: — Маловато будет! Знаешь, сколько удостоверение стоит? Казин на мгновение задумался и добавил копейку. — Теперь в самый раз, — строго сказал он, предупреждая возможные споры. — Все равно маловато! — упорствовал син. — Не хочешь, не соглашайся, — Казин пожал плечами. — Забирай свой паспорт и проваливай. — Спички тоже гони, — неуклонно потребовал син. — На, жмот, подавись! — Казин брякнул коробком о доски стола. — Крюк! — возгласил син, выкладывая перед Казиным туза и десятку червей. Хотя Казин сам подмешал сину такие карты, внутри стало неуютно. Казин осторожно поднял свой бор. Внизу лежала Акулина, следом пришел пиковый валетик и, наконец, туз, тоже козырный. Не пропали зря Лехины уроки. — А ведь у меня — бура, — мягко произнес Качин, глядя в оторопелое синовское личико. — Пролетел ты, парень, со своим гражданством. Глава 7 ФАНЕРА НАД ПАРИЖЕМ Держать удар судьбы син не умел. Личико его пошло всеми цветами побежалости, а следом случилась истерика. Казин даже хотел бежать в кран за аптечкой. В аптечке у него хранилась настойка йода, старый, многократно стиранный бинт и пузырек с нашатырным спиртом, которым случалось по утрам вытрезвлять чернорабочих. Именно это проверенное лекарство Казин и собирался пустить в ход. По счастью, вспомнил про штукенцию — лечебно-диагностический комплекс — и использовал его. Син затих, лишь причитал время от времени, поминая синоматку и родную Синляндию. — Да не будь ты бабой! — грубовато успокаивал Олег хлюпающего носом приятеля. — Я ж тебя предупреждал, что продуешься. Ну ничего, у нас тут тоже люди живут. А то в город поедешь, в цирк поступишь. На тебя знаешь как народ ломиться будет? Аншлаг называется. Син не слушал и продолжал похныкивать. Наконец Казину это надоело, и он устроился на топчане, будто бы спать. На самом деле остаток ночи поглядывал сквозь полуприкрытые веки, не выкинет ли обобранный галактопроходец какого-нибудь фортеля. Угонит муровину, и лови его потом. В ГАИ с таким делом не обратишься. Опять же, повесится сдуру — тоже хлопот не оберешься. Однако ночь прошла спокойно, сину то ли в голову не пришло противоправно воспользоваться чужим, то ли медицинская штукенция лишила его возможности активных действий. Субботним утром невыспавшийся Казин выполз из вагончика. Муровина, потеряв всю свою внушительность, бесформенной кучей громоздилась посреди пены. Утренняя роса густо покрывала ее. Казин досадливо покачал головой и с дидактором в руках принялся изучать доставшееся богатство. Син с несчастным видом таскался следом и стонал что-то про свою матушку. — На жалость давишь? — злился Казин. — А кто тебя заставлял продуваться дотла? Сиди теперь, жди, пока за тобой спасательная экспедиция прилетит. — Не прилетит!.. — заливался слезами син, — Служба спасения только за гражданами прилетает, а я теперь не гражданин… — Ну, парень, у вас и нравы!.. — выговаривал Казин. — С живым человеком так обойтись только потому, что он паспорта лишился. Волчьи у вас порядки! Я бы на твоем месте плюнул на такую Галактику. Устраивайся у нас. Гляди, красотища кругом! Простор! А воздух какой, а?… Син с трудом выдергивал лапки из глины и явно никакой красотищи не видел. — О синоматка!.. — ныл он с теми же интонациями, с какими итальянские трагики восклицают: «О мама миа!» Казину уже начинало чудиться, что его на спектакль затащило. — Кончай скулить! — наконец разозлился Казин. — Подумаешь, застрял у нас… В деревне тоже люди живут. — Но я не человек, — резонно возразил син. — Я тут жить не смогу. — Смо-ожешь!.. — пообещал Казин. — Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Поднявшееся солнце согнало росу с боков муровины, и Казин, убедившись, что забухшие реинкарнаторы просохли за ночь, принялся стаскивать в космоплан выигранные хреновины и хренулины. Муровина раздувалась, принимая прежние внушительные очертания. — О синоматка! — голосил пришелец. — Чего она тебе далась? — не оборачиваясь, спросил Казин, изучая режим временной консервации муровины. — Хрюкает небось… — Хрюкает! — восторженно подхватил син. — О, как божественно она хрюкает! — У меня, вон, Борька в хлеву тоже хрюкает. И ты, заведешь порося — и наслаждайся. А потом сала накоптишь. Сало — это вещь, не то что твоя трансцендентальная жрачка. — Я не ем сало, — возразил син. — У меня совершенно иной метаболизм. Казин прибрал на место все, кроме дидактора, и включил режим консервации. Раздалось громкое шипение, муровина сдулась, как проколотый пузырь. Казин скатал муровину в рулон и упрятал в заплечный мешок, с которым на всякий случай не расставался, выходя из дома. Пустой рюкзачок — не великая тягота, а ежели разживешься чем-то полезным, то тара всегда под рукой. Вот как сейчас, например. Дидактор Олег прибрал отдельно. Конечно, крановщик, это не простой механизатор, он во всякой машине с закрытыми глазами разберется, но все-таки лучше, если обучающая фиговина будет под рукой, а не в законсервированном космолете. — Идем, что ли? — обратился он к безутешному сину. — Сегодня выходной, на объекте работы не будет, так я тебя до деревни провожу. А дальше уж сам как-нибудь. Беженцем скажешься или еще что… Син продолжал рыдать и, кажется, даже не слышал, что ему говорят. А Казину вдруг явилась простая и неприятная мысль: ведь сина не спрячешь, а это значит, что понаедет толпа всяких бездельников, начнут выспрашивать и вынюхивать, а син, ясен пень, молчать не станет. Отнимут нажитое, как пить дать, отнимут. И неприятности могут быть. Конечно, сейчас дружбу народов и прочий интернационализм отменили, но наверняка найдутся желающие обвинить человека в каком-нибудь смертном грехе. Да и просто сина жалко. Казин был жесток, но не жесток, и то, что син рыдал не по барахлу, а по своей матке, тронуло механизаторское сердце. — Вот что, — Казин сбросил рюкзак и принялся распаковывать его. — Не хнычь. Отправлю я тебя домой. Муровину не отдам, не надейся. А катапульта твоя мне все равно без надобности. Садись и лети с ветерком. — Мне заплатить нечем, — не веря счастью, прошептал блудный син. — За кого ты меня держишь, зеленяка? — обиделся Казин. — Что же я, не понимаю? Я тебе так, по дружбе. Хинди-руси пхай-пхай! Понял? Опасаясь за целостность реинкарнаторов, Казин расстелил муровину не на земле, а на стальном листе пены и включил компрессор. Эта штука вроде как движок у трактора, чтобы раскрутить дизель. Инопланетная техника от нашей и не отличается почти, только проходимость у нее, по сравнению с хорошим болотником, слабовата. Чуть что — намертво забушет. Через минуту муровина приобрела прежние внушительные размеры. Казин уже привычно нырнул в люк, поднатужившись, выставил на улицу банд урину. — Давай, — сказал он сину, — действуй! Или это тоже я должен? Син подбежал к бандурине, захлопотал, готовя ее к пуску. Потом вскочил на приступочку. Бандурина окуталась сапфировым облаком защитных полей. «Ишь как зашустрил… — с обидой подумал Казин. — Хоть бы для приличия спасибо сказал или попрощался по-человечески». Возможно, син услышал недовольную мысль или просто пробудилось в нем доброе чувство, но он помахал Казину лапкой и произнес: — У тебя теперь есть хороший астролет и галактическое гражданство, поэтому, мой тебе совет: собирайся и улетай отсюда как можно скорей. — Зачем это? — не понял Казин. — Тут дикая, ничейная земля. Но я еще вчера застолбил ее, оформив заявку на свое имя, так что теперь она принадлежит мне, а я собираюсь пустить ее в переработку. Скоро здесь не останется никаких жидкофазных систем. — Что?! — взревел Казин, бросаясь вперед. — А ну, стой, сукин син! Голубой свет плеснул ему в глаза, подставка на бандурине опустела. КНИГА ВТОРАЯ ЛЯГУХИ НА ДОРОГЕ Веселится и ликует весь народ!      Н. Кукольник Глава 1 ОСТАВЛЯЕТСЯ ВАМ ДОМ ВАШ ПУСТ Долго возмущаться Казину было некогда. Конечно, син вместе со своей свиноматкой оказался сукиным котом, но уже давно известно, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Впрочем, даже если и застолбил поганец землю, это еще ничего не значит. Тоже мне, нашел ничейное добро… АО «Дубрава» так просто от своих планов не откажется, а ребята там собрались крутые. Уж как-нибудь потягаются с зеленорылыми тарелочниками. А хоть бы и уступили — чему Казин втайне был бы рад, — что с того? Все равно, без Казина у сина ничего не получится. Что он, технику и рабочих из Синляндии повезет? Так его на таможне облупят почище, чем вчера. Да и что у них за техника? Электроника, конечно, клевая, с этим за бугром всегда нормально, а вот как настоящая техника в здешних болотах забухает, Казин уже видал. Так что никуда син не денется, прибежит в ПМК, народ нанимать. А это значит — импортный заказ. Так что все на свете к лучшему. Под такие мысли Олег дошагал к дому. Первым делом потихоньку проник в сарай, который Именовался гаражом, хотя машины у Казина во-век не бывало, и оставил пухлый рюкзак под верстаком. Незачем Ганне туда заглядывать. И лишь потом вошел в дом… …и долго не мог понять, что случилось… Погром встретил его. Зона стихийного бедствия. Словно торнадо прошел по кухне и двум уютным комнатам, а следом — взрыв Кракатау и террористическая акция бомбистов. Казинские вещи были вывалены из шкафа и комода, и всякая рубаха распорота от подола до самого ворота. Зеркало, висевшее в простенке, и посуда в серванте зверски расколочены, и даже зеркальный шкаф, купленный в последние предперестроечные годы, развален ударами топора. Должно быть, с такою же ненавистью ликующий вандал громил античные статуи. И нигде ни единой Ганниной вещи. Олег Казин ничего не знал об индонезийских вулканах и анархических движениях начала века. И когда в школьные годы его одноклассники знакомились с удручающими событиями середины пятого века, Олежек, укрывшись за поленницами на школьном дворе, изучал пригодившееся позднее искусство игры в «буру». Так что обычаи германского племени вандалов тоже были ему неведомы. Но зато нрав супруги Казин знал преотлично. Хотя такого Ганна себе никогда не позволяла. Ну, случалось, саданет в сердцах об пол треснувшую тарелку или граненый стакан, но чтобы мебель курочить?… С трудом въехав, что случившееся не сон и не шуточки инозвездного модуса, Казин побагровел и помчался на расправу во двор. Где еще, как не в хлеву, может прятаться от мужниного гнева вздуревшая жена? Дворовая дверь, печально поскрипывая, качалась на ветру. Ганны не было и здесь, а кроме того, не было коровы. Лишь изголодавшийся поросенок Борька встретил хозяина божественным хрюканьем. Пол в хлеву густо покрывали куриные перья. Нетрудно представить, как несушкам в спешке сворачивали головы и запихивали бьющиеся тела в мешок, чтобы унести всех разом. Грабеж… разбой… вандалам такое и не снилось. Корову она куда дела? Потерянный и охромякнутый Казин выскочил на улицу и там наткнулся на Людку — вдову закадычного корешка Витяя. Людка явно караулила Казина, любопытствуя узнать новости. Всю правую сторону рыхловатого Людкиного лица густо заливала вздувшаяся грозовая синева кровоподтека. Видать, досталось Людке с размаху и не кулаком — от кулака фингал под левым глазом бывает, — а чем-то тяжеленьким. Сейчас, впрочем, Казину было не до чужих синяков. — Ганну не видала? — отрывисто спросил механизатор. — Покуда глаз целым был, так видала, — с вызовом ответила Людка. — Пошла глянуть, что у вас за ор стоит, а твоя Ганна на меня с топором метнулась. А до этого — шкаф лобанила, только щепки летели. Казин наконец перевел взгляд на Людкино телесное повреждение. — Кабы топором, у тебя не так было бы… — неуверенно произнес он, стараясь понять, что же приключилось в доме. — Кидалась с топором, а докинулась сковородником, — уточнила Людка. — «Скорую» — то вызвали? — гнев Казина вдруг куда-то улетучился, придушенный жуткой догадкой. — И так заживет, — Людка приложила ладонь ко вздувшимся мордасам. — Да не тебе «Скорую» — Ганне! Ведь с ума сошла, мебель порубила, курам головы скрутила всем как есть… — Какое — с ума?… Здоровехонька твоя Ганна! Ушла она от тебя. Насовсем ушла. Вещички свои ни единой не позабыла, все в кутули, на корову навьючила — и была такова. — Да с чего?! — стосильным трактором взревел Казин. — А это уж тебе лучше знать. С кем она тебя на свиданке застукала, муженек? Глава 2 ГРОГГИ Вот пришла судьба и выведала, что не только блудный син, но и Казин ударов ее держать не может. От первого жизненного хука полетел бравый мелиоратор в нокаут. Ну, может быть, в нокдаун, ибо секунды рефери отсчитывает неспешно, позволяя сильному подняться. Вот только подниматься Казину не хотелось. Сладкое состояние — грогги, мир плавает в тумане, и ничего-то тебе не нужно. Казин запил. Деньги, что дома были, Ганна выгребла до копеечки, но у Казина была припрятана добрая заначка, а следом пошло на продажу то немногое, что оставалось в доме целым. Первым отправился на базар поросенок Борька. А цуцик, которому Казин в расчете на грядущий зверский нрав успел дать имя Зюган, так и вовсе хозяина не дождался, убежал следом за Ганной. Казин ни о чем не тужил. Начинал утро с водки и водярой заканчивал. Жратвы не покупал, питаясь сбалансированной бурдой, что варила инозвездная хреновина. Водки хреновина выдавать не желала, считая сдуру, что этот продукт земному метаболизму чужд. В деревне Казина жалели, но подходить остерегались, опасаясь буйства. Только супруга участкового — милиционерша Жанна, прозванная приезжими дачниками жандарметкой, пару раз приходила и пыталась выяснить, что тут произошло и не требуется ли вмешательства властей. Жандарметку Казин отшил невежливо; с некоторых пор бабский пол вызывал у него чувство отвращения. Жанна отбыла, решив в случае чего привлечь хулигана к административной ответственности. В какую — то минуту, решив по пьяни, что во всех бедах виноват блудный син, Казин собрался было в Синляндию. Едва не разворотив сарай, надул муровину, извлек и подготовил к работе спасительную бандурину. Но потом недопропитые остатки разума подсказали ему, что домой возврата не будет, и Казин ушел допивать початую пол-литру. Бандурина осталась стоять возле верстака. Больше Казин к инопланетной технике не обращался. Продавать ее — так кто купит? — а самому пользоваться… Однажды мелькнула мысль о полевом «Модусе», но даже в запойном состоянии нехорошо стало Казину от этой мысли. Понял, что не буженину с карбонадом увидит, а целый, не разграбленный дом, зеркальный шкаф, незнакомый с ударами колуна, услышит густое дыхание Пеструхи в хлеву и привычную ругань Ганны. Врут инозвездные рекламщики, говоря, что не бывает от «Модуса» похмелья. После такого сеанса — хоть в петлю. Лучше уж самогоном спасаться. Запой продолжался две недели, потом деньги иссякли и кончились желающие покупать недоразгромленные пожитки. Все, что было получше, уплыло в чужие руки. Как говорится, сто лет копил и влет пропил. Ведь подумать только — двадцать годочков хозяйство ухичивал! И все прахом… Хотя много ли оставалось в доме после Ганниного ухода? Посуда перебита, одежда порвана, мебель порублена… Ни одного стула не осталось, так что сидеть Казину приходилось на круглой табуреточке, которую накануне печальных событий хозяин для какой-то надобности занес в сараюшку, да и забыл там. Тем и спаслась единственная мебелинка. Только много ли в корыте корысти? Глава 3 ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ Казинский подсобник Воха лишь с виду казался человеком грубым и уголовным, а на деле имел душу нежную и легкоранимую. Через то и страдал неоднократно. Не мог Воха спокойно взирать на творящиеся кругом беззакония и, когда видел несправедливость, немедля вступался во всю мощь привычного к разборкам кулака. Одна беда, Вохины понятия о беззакониях и несправедливостях сильно рознились с положениями Уголовного кодекса, отчего правдолюбец претерпел немало заушений. Еще в несовершенные годы не раз и не два влекли Воху в районную ментовку, и на учете держали, и внушения делали. Однако пороки мироздания вновь и вновь заставляли Воху пускать в ход верный кулак. А закон, как говорят секущие в юриспруденции латиняне, хоть и закон, но дура. Одна за другой последовали пятнадцатисуточные отсидки, а потом и срок замаячил. Дело такое Вохе не понравилось, и при первой же возможности, отучившись в техникуме на электромонтера и отмаршировав свое в ракетных войсках, Воха покинул родной Николаев и перебрался в город на Неве, где его ни одна собака не знала и менты на улице не оборачивались. Однако просчитался монтер из Николаева, после первой же серьезной драки выяснилось, что никто не забыт и ничто не забыто. Казалось бы, всего-то дал какому-то лоху по соплям… ну, пару зубов вышиб и мозговину сотряс, а получил… хорошо получил. А самое обидное, что после зоны взявшийся за ум баклан был выслан на сто первый километр и стал деревенским жителем. Ни тебе теплого моря, ни северной столицы. Живи в поселке Лядицы. От такой обиды Воха новое место жительства иначе как с добавлением второй буквы алфавита и не называл. С годами и гонор, и обиды сошли на нет. Жил Воха по-холостяцки, трудился разнорабочим в передвижной механизированной колонне краснознаменного треста Ленмелиорация, выпивал в меру заработка и ни о чем не жалел, ну, может, о том лишь, что всей водки не выпить. Казина Воха не любил, считая куркулем. Как-никак, в соседних деревнях живут, и хозяйство крановщика было Вохе вполне известно. Почему-то Олег всегда успевал прибрать плохо лежащее добро раньше, чем на него пытался положить глаз Воха. Вот в прошлом году Воха хотел поживиться в бытовке молочным бидончиком, в котором привозили воду. Но пока приискивал покупателя, бидон исчез. Теперь в нем у Казина бражка ходит. По весне с заброшенной фермы привезли новый бидон, так ведь и его небось Казин сопрет. Сейчас, когда Казин ушел в запой, у его помощников наступил вынужденный отпуск, который Воха также тратил на неумеренное пьянство. А мысли о бидоне и бражке разбередили природную жажду, и в одну прекрасную ночь монтер с монтировкой в руках появился в Подсосонье. Воха сам не мог бы сказать, на что он надеялся, направляясь к дому крановщика. Вся колонна знала, что сахар на алкогольное дело Казин переводить не станет. Олег курил самогонку из кислой падалицы, болотных ягод — шикши и голубики, а если выпадал урожайный год, то из сливы-терновки, целые заросли которой произрастали в заброшенных садах. Июнь в деле ягодного самогоноварения сезон мертвый, и бидон в казинском гаражике стоит пустой. Карамельщики, конечно, во всякое время гонят слезу, но их первач так просто не добудешь. А Казин был ягодником и гнал для собственного потребления. Грамотен был крановщик, сливянку называл ракией, яблочную самогонку — кальвадосом, а отгон ягодной бражки — синюхой, уверяя, что синюху еще древние греки потребляли. Вохе было все равно — греки так греки, лишь бы ему тоже досталось. Ведь пьет же что-то Олег? — так, может, и поставил брагу на конфетах… Июнь в Подсосонье — время белых ночей. В полчетвертого и следа не остается ночной тьмы, и на золотых небесах спешит показаться солнце. С одной стороны, это для взломщика удобно — не надо с фонарем возиться, все видать, как среди дня. С другой стороны, и тебя видать всякому. Умучает бессонница кого из соседских старух, выглянет она от бездельной тоски в окошко, вот тебе и свидетель. Казин, конечно, к жандарметкину мужу не потащит, сам разбираться станет, но все равно, неприятно. Однако обошлось. К деревне Воха прошел заглохшими садами, дорогу пересек не скрываясь, будто кто по делу идет, а там — и казинский двор, лишенный собаки и жены, беззащитный пред всяким злоумышлением. Сарай встретил взломщика незапертым замком, болтающимся на одной дужке. Выходит, зря тащил с собой монтировку. Но кто же подумать мог, что куркулистый Олег, даже упившись до зеленых человечков, способен забыть о замке? Воха осторожно приоткрыл дверь и проник в сарай. Муровина, не прибранная, но сдутая, похожая на расстеленный для просушки тент, Вохиного внимания не привлекла, а вот готовая к пуску катапульта заинтересовала немедленно. Монтер из Николаева с ходу усек, что эта штука по его части, хотя предназначение ее казалось неясным. На трансформатор не похожа, на распредщит — тем более. Скорее уж — стойка КИП для какого-то сложного производства. Но что за производство в сарае? Все — таки первым делом Воха исследовал бидон, с горечью убедился, что тот пуст, а затем вновь обратил взоры на бандурину. Заглянул под приставку, проверил, что она хорошо изолирована, да и кабеля не видать. Значит, все обесточено, не для дела Казин бандурину приволок, а попросту, желая раскурочить на запчасти. Любопытствующий монтер ступил на подставку, вытянув шею, заглянул сверху, но и там силового кабеля не обнаружил. Пожал плечами, пророчески произнес крылатое слово: «Поехали!..» — и небрежным жестом ткнул в панель сенсорного управления. В сарае неярко полыхнуло сапфировыми отблесками, и неосторожный домушник унесся прочь от родимого сто первого километра в далекую и такую чужую Синляндию. Глава 4 КАТАРСИС Хмурый и небритый, с больной головой вышел Олег Казин со двора. Что и в какую сторону его влекло, не мог сказать он сам. Просто душа больше водки не принимала, да и не было в доме водки. Прикрыв калитку, Казин постоял в задумчивости и двинулся по улице, куда вели непрочные ноги. Брел себе, покуда не натолкнулся на тетку Фаину, проныру и прогляду, которой всего больше опасался собравшийся на дело Воха. — Здоров будешь, Олежек, — приветствовала тетка нетрезвого мелиоратора. — Вашими молитвами, тетя Фаня, — отозвался приученный к вежливости Олег. — А чего ты среди ночи в сарае варил? — немедля перешла к делу Фанька, видя, что Казин беседовать не расположен и сейчас пошлепает дальше. — Ничего я не варил! — возмутился крановщик. — Пьяника еще зеленая, да у меня и аппарата не бывало. — Да я не про то, — отмахнулась Фаина, отлично знавшая, что аппарат у Олега есть, но покуда стоит без дела, ибо и шикша и голубика только начали наливаться. — У тебя ночью в сарае свет мигал, вроде как электросварка. Вот я и подумала, чего это ты ночью мастеришь? — А!.. — отмахнулся Казин, разом вспомнивший, что оставил бандурину неприбранной на самом виду. — Так это я кронштейны варил, полки хочу новые настелить. — А у тебя, что, сварка есть? — залюбопытствовала проныра. — На ремонтном одолжил, — нашелся Казин, — потому и варил ночью, что с утра отдавать. — Понятно, — согласилась любознательная соседка. — А ты радио сегодня слушал? — Ну… — непонятно ответил Казин. — Ничего-то ты не знаешь, — поделилась новостью Фанька, — а по радио сообщение было: инопланетяне прилетели. Высадились где-то там, а наши теперь с ними контракт делать будут. — Тоже нашла новость, — зачем-то признался Казин. — Я этого инопланетяна еще на позатой неделе видел, на Марьином ручье. Маленький такой, зеленый, вроде чертика. Реинкарнаторы у него забухли. — Да уж как ты бухал, вся деревня видала. Надо же, до зеленых чертиков допился!.. Гляди, Олежка, как бы тебе следом за Витяем в канаве не очутиться! — Как-нибудь, — прервал нравоучение Казин и поспешил к дому. Хотелось похмелиться, но Казин знал, что пить больше не будет, иначе всю жизнь пропить можно. В душе наступило просветление, сильнее опохмелки Олег Казин жаждал полезной деятельности. Прежде всего следует прибрать с глаз подальше раскиданные инопланетные вещи, чтобы не вздумали больше мигать среди ночи, а потом бежать к ручью, отгонять кран. Если Фанька не соврала, то впереди и впрямь замаячил импортный контракт, а к такому делу следует готовиться заранее. Главное, не упустить свое, а там — наживем взамен погубленного. И пусть Ганна сдохнет со злости! Глава 5 АКМЕ Вохе некогда было ни удивляться, ни пугаться, ни даже рассмотреть толком, куда его занесло. Громоподобно хрюкнуло в небесах, что-то гибкое и липкое обхватило несчастного, спеленав крепче чем акушерка младенца, и потащило в распахнутую пещеру пасти. — Ма-а-ма!.. — совершенно не мужественно закричал бывший хулиган, а его уже бросило во тьму внутреннюю, уложило, так и не распеленав, на мягкое и теплое, а затем в губы ему ткнулось что-то подозрительно напоминающее соску. Воха завертел головой, стараясь уклониться, но настырный сосец втиснулся между сжатых зубов. Воха поневоле глотнул, закашлялся… замер изумленно. Пиво! Это было пиво! Светлый баночный «Холстен», уж в этом-то Воха разбирался и не Ошибся бы даже с закрытыми глазами. Мгновенно смирившись, Воха осторожно попытал, не исчез ли источник жизненной влаги. Сосок был на месте и действительно источал пиво. Цель жизни, вершина бытия, сияющий абсолют были достигнуты! И все же неугомонный Монтер не утерпел навести критику: — Лучше бы «Жигулевское», оно забористей… а впрочем, и это сойдет! — и Воха, зажмурив глаза, присосался бесповоротно. Синоматка заполучила очередного подопечного. Глава 6 КОНТАКТЕРЫ Ничто не подлетало медленно к Земле, позволяя обнаружить себя возле орбиты Плутона, ни одна радиообсерватория не принимала таинственных передач, ни единая кликуша, провидя грядущие события, не предсказала явления инозвездных существ. Потому и не было сдержанной паники в верхах, попыток сохранить тайну, шепотом передаваемых домыслов. Просто-напросто тут и там по всей Земле объявились удивительные сооружения, и нечто, ничуть не похожее на худосочного блудного сина, закопошилось, занимаясь своими инозвездными делами и вовсе не обращая внимания на аборигенов, которые ужасно расквакались, пытаясь понять, что происходит с родимым болотом. Засекречивать происходящее было бы полной глупостью, чуть не во всяком населенном пункте люди видели хозяйничающих инопланетян, так что общепланетные СМИ получили полную свободу домыслов. В тайне держались лишь планы вооруженных сил разных стран и народов. Хотя, судя по всему, держать в тайне было попросту нечего. Генеральный секретарь НАТО Маргарет Бриннер за один день успела произнести десяток миролюбивых речей, полных невнятных угроз, в то время как войска, поднятые по тревоге, производили невнятные маневры, ибо не знали, куда стягиваться и что там делать. Потенциальный противник был повсюду, но, кажется, не собирался не только нападать, но и просто обращать внимания на исполненные гневного достоинства речи ястребиной тетки. Другой генеральный секретарь, рангом повыше, от имени объединенного человечества требовал от агрессора объяснений, но и на эти филиппики ответа не последовало. Общественность всех стран бурлила, митинговала, протестовала, призывала, приветствовала, пикетировала и пыталась сотрудничать с незваными гостями. Лидеры некоторых магометанских держав грозились объявить газават, но удивительным образом никто не пытался проводить против бесцеремонных пришельцев террористические акты. Шумели, кричали — но и только. Целый день кричали, покуда незваные гости возводили повсюду некие строения, явно технологического предназначения. Единственный человек, который мог бы просветить общественность по поводу происходящего, был, кажется, единственным, кто ни о чем не подозревал. Олег Казин, решивший более не пить, обнаружил дома недоконченную бутылку и прежде всего приговорил ее, так что никакие события не касались его слуха. Но даже если бы сам зеленомордый хозяин Земли явился в разграбленный казинский дом, то и на него запойный механизатор реагировал бы так же, как инозвездные гости на резолюции ООН. По фигу были Казину бесцеремонные звездожители, уж Казин-то знал, что счастья они не принесут, да и водка в межзвездных просторах паленая. А через сутки в девять утра по подсосоньевскому времени радио и телевидение всех стран, на всех языках и наречиях передало анонимное распоряжение. Водоэмульсионным системам, облагающим самосознанием, предлагалось незамедлительно явиться на пункты утилизации. Это был шок. До сих пор лишь немногие очкарики ведали, что человек представляет собой водоэмульсионную систему, подлежащую утилизации, отныне этот обидный факт стал известен широкой общественности. Взрыв негодования можно было сравнить разве что с Кракатау и Хиросимой в одном лице. Дома не усидел никто. Люди собирались, вооружались плакатами и берданами, иконами и знаменами. Никто не знал, воевать он идет или всего лишь протестовать, но из дома шли с детьми и собаками, а кое-кто и коров гнал, словно демонстрация стада могла устрашить галактического агрессора. Воинские части выдвигались походными колоннами, порядка в коих было куда больше, чем в частях цивильных. Человечество являло враждебному космосу свою силу и сплоченность, не умея заметить, что всего лишь выполняет повеление нового хозяина: дружными рядами направляется на пункты утилизации. Лягухи на болоте хотя бы в разные стороны прыгали. Глава 7 ГРАЖДАНИН НАЧАЛЬНИК В общей толпе односельчан отправился на пункт утилизации и мучимый похмельем Казин. Не успел протрезвиться как надо и брел, страдая отрыжкой. Возле конторы сельчан поджидали совхозная развозка и пара автомобилей, потому что в самом Подсосонье пункта утилизации не было и ехать предстояло в Копорье. — Ну мы им покажем! — кипятился Леха, первым взобравшийся на грузовик и занявший место на скамейке возле самой кабины. — Я такого терпеть не стану, я их так утилизирую — как родную маму звать позабудут. — Не кипятись, петушок, — ласково остудила бывшего зэка тетя Фаня. Леха задохнулся от возмущения и… стерпел. Не дозволялось в этот день эмульсионным системам давать волю кулакам. — Я так полагаю, — рассуждал Степан Минеич, бывший начальник Подсосенского отделения колхоза «Дорогой коммунизма», — что нам надо блокировать подходы к инопланетным центрам гражданской техникой, тем самым продемонстрировав решимость не подчиняться агрессору, но в то же время показав, что мы не желаем военного конфликта. — А чего — не желаем, — очнулся Леха. — Я так очень даже желаю. Срыть ихние центры к свиньям собачьим — и вся недолга. По радио говорили, мол, пришельцы они… Все врут — не пришельцы это, а вторженцы. И бить их надо в хвост и гриву! Проехали монументальный, советских времен указатель: «Совхоз «Дорогой коммунизм…» — последняя буква отвалилась, и название читалось двусмысленно. Асфальт кончился, грузовик качнуло на ухабе. Казин с трудом сдержал стон. Голова раскалывалась, и каждый осколок болел на особицу. Всего сильнее ломило в затылке. Над глазами жгло огнем. Виски стянуло частой пульсирующей болью, а темя высверливало преогромным зубоврачебным бором. Но толчки равно отдавались повсюду, припекая, пульсируя или высверливая неприкаянную головушку. — Ты глянь, а Вохи-то не видать! — произнес приметливый Лешка. — Все люди как люди, поехали агрессору мозги вправлять, а он небось на печи лежит. А туда же, боевым представлялся, мол, самый крутой… — Как бы по избам не полез, — забеспокоилась тетя Фаня. — Он ведь шебутной, Вовка-то! — Вернусь, фитиль вставлю, — пообещал Леха отсутствующему напарнику. Машина вновь подпрыгнула, и больше Олег уже ничего не воспринимал, придя в чувство лишь в Копорье у самой инопланетной постройки, где волновалась огромнейшая толпа двуногого утильсырья. Каждый из собравшихся кричал свое и почему-то искренне полагал, что именно его услышат бесчеловечные преобразователи природы. Свобода слова кругом царила самая необузданная, а вот свободы поступка не было ни малейшей. Кулаком грози, а стукнуть — не смей. В эту же волнующуюся толпу вмешался и очнувшийся Олег Казин. Работая локтями, пробился к самому входу или, во всяком случае, к тому месту, где обозначалось что-то слегка напоминающее ворота. Кругом орали, молились, пели, скандировали и сквернословили. В этаком бедламе и себя самого было бы не расслышать, однако и Казин заорал, взбудораженный общим порывом: — Сволочи, твари вонючие! Я вашего сина выручил, а вы вот как?… Да я вас всех об колено да в печку!.. Бирюлек надавали, вот вам хинди-руси, а теперь на утилизацию пхаете, да?… В полном экстазе похмельный крановщик сорвал с шеи радужную кчемулинку и завертел над головой, как бы собираясь метнуть ее из пращи. И замер, сообразив, что на площади в единое мгновение прекратилась акция протеста. Словно людям заткнули рты мокрой тряпкой, так что и мычать сквозь влажную фланель ни у кого не получалось. — Слушаю вас, гражданин, — произнес иноземный голос, непонятный никому, кроме гражданина Казина, в кармане которого покоилась переводческая малявина. — А, проняло!.. — радостно возопил Казин и, доказывая миру и городу, что свобода поступка ему возвращена, пнул стену ногой, обутой в кирзу. — Вы чего, гады, зараспоряжались, ядрит туды в качель? Кто вам позволил чужим распоряжаться? — Планета приватизирована досточтимым сином из Синляндии, — принялся оправдываться голос. — Именно им отдано распоряжение об утилизации. — А ты и рад, падла? — Я не умею радоваться, и я не падла, я Передвижной Утилизационный Комплекс — ПУК, предназначенный для оптимального освоения планет с распространенными жидкофазными системами. Я умею только выполнять распоряжения. — Так вот тебе мое распоряжение, — орал Казин, ничуть не беспокоясь, как нелепо звучит его голос среди всеобщего молчания, — чтоб ты немедленно убирался отсюда и, если угодно, можешь утилизировать своего разлюбезного сина. Комплекс издал судорожный звук, напоминающий его аббревиатуру, затем осторожно произнес: — Сина нельзя утилизировать. Как и всякий гражданин, син обладает личной неприкосновенностью. Казин торжествующе расхохотался. — Да какой он на фиг гражданин? Облажался ты, парень, с этим делом. Ты паспорт у него спрашивал или на слово жулику поверил? ПУК пожужжал немножко и вежливо ответил: — Права гражданства действительно были временно утрачены досточтимым сином из Синляндии и восстановлены в полном объеме неделю назад. Это первый известный случай восстановления утраченного гражданства, так что вы вполне могли быть не в курсе. Немедленно после оформления документов досточтимым сином было отдано распоряжение об утилизации. «Успел, проныра, чтоб ему по второму разу в Марьином ручье забухнуть!» — ругнулся в душе Казин. Потом в похмельную голову пришла светлая мысль, и Казин закричал торжествующе: — А по какому это праву он вздумал распоряжаться? Заявку на владение недвижимостью кто подавал? — Досточтимый син из Синляндии, — терпеливо ответствовал ПУК. — Не-е, хренушки вам! Сегодня он син, завтра — апельсин, а послезавтра ему и вовсе у меня в бытовке бомжевать придется. Без бумажки ты букашка, так что не на морду смотреть нужно, а в удостоверение! — Казин внушительно потряс голографической кчемулиной. — Вот кто заявку посылал, а не какой-то фальшивый син. Этих синов небось полная Синляндия бегает. А Земля — моя, так что убирайся отсюда, и чтобы я тебя тут больше не видел! ПУК задребезжал, не умея переварить жестяными мозгами столь изощренный довод. Наконец он изрек: — Я не предназначен для разбирательства спорных вопросов. Поскольку в данной ситуации налицо спорный вопрос, я перехожу в режим консервации, а ваши требования пересылаю в межгалактический арбитраж. Если вас не затруднит, сообщите, каким образом можно будет с вами связаться. — В Подсосонье я живу, — важно ответил Казин. — Туда пусть и обращаются. И, сплюнув на краешек стены, Олег Казин с достоинством удалился, раздвигая плечом ошеломленную толпу. Глава 8 КУЛУАРЫ Генеральная Ассамблея ООН собралась уже на следующий день после несостоявшейся утилизации. Оно и неудивительно, ведь инопланетяне, только что рассматривавшие людей лишь в качестве биомассы, неожиданно переменились и пожелали вступить в контакт. Причем местом переговоров они избрали малоизвестный населенный пункт Подсосонье Ленинградской области. Покуда аккредитованные журналисты возили пальчиком по крупномасштабным картам, выискивая таинственное Podsosonie и недоумевая, как проехать туда, где нет асфальта, энергичное российское правительство оцепило район, явно показывая, что собирается если не единовластно представлять все человечество, то по меньшей мере извлечь из сложившейся ситуации всю возможную выгоду. Выгода была немедленно извлечена, и на переговоры в Подсосонье отправилась делегация международная, хотя и состоящая наполовину из российских представителей. Впрочем, из уважения к международному сообществу руководителем делегации была назначена заместитель Генерального секретаря ООН баронесса Жаклин Шамо. Титулованная дама, несмотря на относительно юные года (тридцать пять лет для политика не возраст), успела прославиться тем, что побывала, кажется, во всех «горячих точках» планеты и некоторые излишне воспаленные головы даже сумела остудить. Утверждалась кандидатура Жаклин Шамо после бурных получасовых консультаций и, как водится, была плодом компромисса. Запад удовольствовался тем, что главой миссии был назначен их представитель, а Россия предложила кандидатуру Шамо, поскольку политиком она считалась прогрессивным, а серьезного веса в политических кругах покуда не набрала. Российскую Федерацию представляли ажно три человека во главе с министром иностранных дел, а китайцев опять никто в расчет не принял, хотя именно китайцы должны были составлять большую часть утилизируемой биомассы. Загрузившись на транспортные вертолеты, дипломатическая миссия вылетела в далекое Подсосонье. На переговоры возлагалось множество надежд, и лишь один из политических обозревателей высказал сомнения в разумности происходящего, утверждая, что слово «Подсосонье» звучит неблагозвучно, словосочетание «Подсосоньевская конвенция» язык не вдруг повернется произнесть, а значит, и результаты будут столь же неудобь сказуемые. Например, Первая мировая война закончилась мирным договором, подписанным в местечке Спа. Как его назвать — «Спайский мир»? — да ни в жисть! Потому и мир оказался непрочным, и в скором времени стряслась Вторая мировая. Вот то же случится и теперь. Впрочем, пессимиста никто не слушал, люди понимали, что лучше худой мир, чем добрая утилизация. Инозвездное представительство явилось неожиданно, свалившись с небес в самом прямом смысле этого слова. Вроде как только что не было ничего, а глядь — уже возвышается на окраине села причудливое сооружение, нехорошо напоминающее пункт утилизации, и хотя никто из него не выходит, но ясно видно, что делегацию землян ждут. Дипломатическая элита поспешно слеталась в Пулково, где прогревали моторы тяжелогрузные вертолеты ВВГ «Черная акула», а над Марьиным ручьем уже гудели винты, и вниз сыпались десантники, спецназовцы и прочие обряженные в камуфло специалисты. Много их было, в каждый вертолет помещалась по меньшей мере рота автоматчиков с двойным боекомплектом, а в небе черно было от «Черных акул». Но хотя силовые министерства сработали небывало оперативно, все же первыми возле логова вторженцев оказались не они, а не слишком трезвый местный житель Казин Олег Петрович, мелиоратор, работающий крановщиком в Передвижной механизированной колонне номер девять. Не было у Казина, кроме тихоходного болотника, никакой другой техники, однако бравый, механизатор обогнал винтокрылые машины, поскольку идти до места ему было минуты две. Еще немного, и внеземляне начали бы переговоры не с избранными представителями рода человечьего, а с похмельным мужиком. Однако вовремя поспевший к месту событий старший лейтенант ОМОНа Злыбин И. И. не допустил межпланетного скандала. Глава 9 МЕНТАЛЬНЫЙ МЕНТ С утра Казин как мог причепурился, даже побриться хотел, но не нашел в разоренном доме бритвенных принадлежностей — не иначе разъяренная Ганна зафигачила их в отхожее место. И все же Казин простирнул с мылом измятую, опухшую с перепоя физиономию, рукавом спецовки почистил брюки и саму спецовку тоже, а непромокаемые сапоги сполоснул в луже. Не хотелось отправляться на переговоры в рабочем, но ничего другого сбежавшая супружница Олегу не оставила. В чем из дому вышел, в том теперь и живи. Казин пригладил ладонью непокорное волосье и пошел к переговорному пункту, что образовался на горушке у самой деревни. «Ученые… — неприязненно думал Казин, на ходу разглядывая творение рук нечеловеческих. — Местечко посуше выбрали, забухнуть боятся… Правильно боятся, я уж постараюсь, чтобы забухли как следует. Я теперь тоже ученый, сто раз поду маю, кого стоит выволакивать из грязи, а кого лучше там утопить на фиг». Под эти мысли Казин докандыбал к стенам арбитражной миссии, взбил кудри на затылке, соображая, где тут может быть вход, потом, решив, что так или иначе, но его ожидают, прокашлялся и произнес в пустоту: — А вот и я. Принимайте гостя, паразиты. Затем сзади обрушился болезненный удар. Били хлестко, профессионально: по почкам, и без того измученным несвежей водкой. В первую секунду Казин решил, что синовы посланцы обиделись на паразитов. Может, у них это самое страшное оскорбление, за которое сначала убивают, а потом уже переспрашивают. Вроде как Леху козлом обозвать… Но когда его припечатало второй плюхой, а затем крутануло на полоборота, Казин увидел, что лупцует его коренастый парень в защитной форме. Нонешних знаков различия Казин разбирать не умел, да и не до того было — слишком уж резко действовал коренастый, но и так всякому понятно — столь бесцеремонно может творить расправу только мент. — Куда попер, козлина! — прошипел омоновец, заламывая Казину локти. — Двигай отсюда! В следующее мгновение поверхность иноземельного строения вспухла полусотней щупалец, которые ухватили милиционера и… Казин не стал любопытствовать, что сейчас сделается со служивым. — Сто-ой!.. — заорал он. Щупальца замерли, словно в детской игре «Море волнуется». Старший лейтенант — Казин наконец сумел рассмотреть защитного цвета звездочки — висел с небольшим наклоном вправо, чуть приподнятый над землей. Судя по всему, через секунду страж беспорядка и беспредела был бы задушен или разорван, но казинский вопль привел к краткой отсрочке приговора. — Он пытался причинить вам вред, — произнес инопланетный голос. — Биообъект, угрожающий гражданину, должен быть немедленно уничтожен. Отметелить мента как следует Казин и сам был бы не прочь, но немедленно уничтожать… Конечно, случаи бывают разные. Когда пьяненький Казин, гуляя по Красному Селу, вместо вытрезвителя попал в КПЗ и местные держиморды от души замордовали его за не вовремя сказанное дурное слово, тех Казин с великим удовольствием утилизировал бы. Но сейчас, глядя в безумное лицо беспомощного мента… в эту минуту оно было слишком похоже на человеческое. — Я его прощаю, — быстро сказал Казин. Внеземельного чириканья спеленатый лейтенант не понимал, но слова Казина расслышал, и на потном лице проявилась надежда. — Дикий биообъект, однажды пытавшийся причинить вред гражданину, может впоследствии напасть на кого-то другого. Хищники должны уничтожаться вне зависимости от того, требует ли этого пострадавший. — Да не причинял он мне никакого вреда! — объявил Казин, хотя возмущенные почки болезненно возражали против такой не правды. — Но ведь я видел… — удивился невидимый собеседник. — Он вас ударил. — Это тебе показалось, — зарвавшегося спецназовца нужно было спасать, и Казин, с ненавистью глядя на несчастного лейтенанта, занялся вдохновенной брехней: — То есть он меня, конечно, ударил, но этот удар не считается. Боксеры ведь бьют друг дружку — и ничего. И еще эти… каратеки! — Казин нащупал нужную тему, и его понесло. — Удар — это же не просто так — звездануть по-хулигански промеж глаз. Настоящий удар — это обмен энергией. В нем, кстати, и духовная составляющая присутствует. Китайцы ее ци называют, а япошки — ки. А уж когда они вместе собираются — Ци и Ки, то выходит штука вовсе необоримая. Это все понимают, что против ЦК не попрешь. Не слыхал, что ли?… Ментальная энергия называется — очень пользительно бывает. Да ты хоть его спроси, он же мент и в ментальности рубит. Если как следует нутро отбить, то достигается максимальное возрастание духовной составляющей — кимэ. Должен я на переговорах в форме быть? Или ты хочешь, чтобы я к вам дурачком заявился, облапошить меня вздумал, да? — Вы хотите сказать, — ошеломленно произнес застойный собеседник, — что происшедшее является частью вашего психофизиологического функционирования? — А как же! Трансцендентально! — ввернул любимое словцо Казин. — Ноосфера у меня такая. Усек?… — Извините, я не знал, — промямлил голос, и старший лейтенант Злыбин был осторожно поставлен на землю и распутан. — Не петришь ты, батенька, в экологическом равновесии, — теперь, когда обидчик был спасен, Казин вновь воспылал местью. — Вот, учись, как обмен ментальной энергией происходит. Возвращаю тебе, лейтенант, твой душевный посыл. Радуйся, это же счастье, когда тебя энергетически обогащают! Казин шагнул к лейтенанту и саданул ему кулаком под дых. Омоновец задохнулся от счастья, но согнуться не посмел. — А теперь… — но в этот момент старший лейтенант Злыбин осторожно, но твердо ухватил гражданина Казина под локти и, неприметным движением лишив возможности сопротивляться, повел прочь от спасительных стен арбитражницы. Из-за ближайшего плетня выскочили двое камуфляжистых автоматчиков, но, услышав свистящее: «Отставить!» — вновь сгинули за плетнем. — Вот так, нежненько… — бормотал Злыбин. Казину и впрямь не было больно, лишь до предела неудобно. Даже голоса не оставалось — только и было возможности переступать безвольными ногами в направлении, указанном заботливым лейтенантом. Судя по всему, мент разбирался в ментальном обмене малость получше Казина, вся образованность которого сводилась к бегло пролистанной статейке в газете «Аномалия». Отойдя на безопасное расстояние, Злыбин чуток ослабил хватку. Впрочем, Казин понимал, что и теперь лишнего движения ему сделать не дадут. — Ну куда ты влез, чудик? — Казин отметил, что тон ученого омоновца изменился в лучшую сторону, значит, по почкам тоже бить не будут. — Я на переговоры, — просипел Казин севшим голосом. — Без нас с тобой найдутся люди, поумнее… — мент окончательно освободил Казина и теперь с интересом рассматривал его. Казинский кулак не причинил лейтенанту заметного вреда, и, судя по всему, омоновец мстить не собирался. Плюха за плюху — дело мужское, житейское, и нечего сюда вмешивать инопланетян. — Ты где живешь-то? — доброжелательно произнес Злыбин, словно малыша спрашивал, заплутавшего вдали от дома. — Да вот, — Казин кивнул на стену своего дома. — Давай по-шустрому, — скомандовал милиционер, — три минуты на сборы. Всех отсюда приказано вывезти, чтобы не совались к инопланетчикам, вроде как ты только что. Тут настоящие переговоры начинаются, комиссия из Москвы едет… Казин и спорить не стал, ясно же, что никто его слушать не будет, выпрут в шею из родного дома — и все дела. Эх, начальнички, я для вас стараюсь, а вы… Отпущенный лейтенантом Казин забежал в гаражик, схватил заранее приготовленный мешок с муровиной, куда уже стащил все, что могло пригодиться в жизни, и не через три минуты, а через тридцать секунд появился у задней калитки, ведущей на огороды. — Молодец! — похвалил омоновец. — Шпарь к правлению, туда сейчас «пазик» подгонят, в Копорье поедете. — Да я сам… — возразил механизатор. — Что мне в Копорье делать? А на Марьином вагончик стоит, там и перекантуюсь. — Добро, — согласился лейтенант, — только смотри, без фокусов. — Затем он крикнул вполголоса: — Ассадулин! — Я! — выскочил из-за плетня чернявый солдатик. — Проводишь его огородами за деревню. И смотри, чтобы он к инопланетчикам не завернул, а то он у нас шустрый, уже пытался переговоры вести заместо начальства… — Пошли, шустрый, — Ассадулин по-конвойному дернул автоматом. — Пушку-то убери, — огрызнулся Казин, вскинул на плечо мешок и послушно двинулся в указанном направлении, через огороды, прочь от ждущего переговорного пункта. Всей независимости хватило лишь, чтобы засвистать на народный мотив: «Ассадулин, огородом девушки ходили…» Омоновец бросил мгновенный взгляд, высматривая несуществующих девушек, но ничего не сказал. Глава 10 ПЕРЕГОВОРНЫЙ ОБЛОМ Росистым июньским утром делегация землян числом более полусотни приблизилась к воздвигнутому инопланетчиками строению. Историческое событие снималось избранными представителями средств массовой информации и транслировалось на весь мир от Новой Земли до Огненной. И весь мир, ну, может быть, за исключением несуществующего новоземельского поселка Маточкин Шар, увидал, как строение, так и не откликнувшись на призывы лучших представителей земного человечества, мягко снялось с фундамента и упорхнуло неведомо куда, оставив Жаклин Шамо и сопровождающих ее лиц стоять у околицы населенного пункта Podsosonie. Жаклин Шамо в эту минуту произносила нечто о людях доброй воли да так и осталась стоять с полуоткрытым ртом перед проплешиной, обнаружившейся на том месте, где только что громоздились негуманоидные постройки. Со спутников слежения, которых за последний день немало повисло над Подсосоньем, хорошо было видно, что тридцатиметровая громада прочертила в воздухе плавную дугу и совершила мягкую посадку всего в нескольких километрах от прежнего места, на берегу болотистого ручейка, который на тактических картах НАТО почему-то назывался «The stream Marine», что можно перевести на русский язык как «поток им. Морской пехоты». Там инопланетина утвердилась напротив забытого строительного вагончика и замерла, словно и летать никогда не умела. Это уже не переговоры, а догонялки какие-то. Уже через полчаса поток Морской пехоты вполне соответствовал своему английскому наименованию. Транспортные геликоптеры вывалилина недомелиорированные берега тьму морских пехотинцев, а в самый эпицентр сбросили ОМОН. Когда старший лейтенант Злыбин выскочил к объекту, то первым делом он увидал гражданина Казина. Мелиоратор, еще более грязный, чем прежде — прогулки вдоль Марьина ручья не красят! — сидел на колченогой табуреточке напротив потенциального входа в инозвездное посольство и явно о чем-то беседовал. — Опять ты?… — выдохнул Злыбин, сдерживая порыв чешущихся рук. — Пойми, ты же переговоры срываешь! — Кто срывает? Кто срывает?… — причитал Казин, покуда лейтенант привычно волок его прочь от так и не открывшегося входа. — Дал бы поговорить по-человечески, глядишь, все уже устаканилось бы! — Ножками пошевеливай! — вполголоса советовал Злыбин. Казин через плечо бросил отчаянный взгляд на чужепланетину и забытую круглую табуретку, сиротливо стоящую перед дверьми. За дверью терпеливо ждали его ответа, не вмешиваясь, веря, что тут происходит ментальный обмен. Ментовский обман тут происходит! — Я подумаю и завтра отвечу! — крикнул уводимый Казин. На этот раз Жаклин Шамо сумела полностью произнести свою речь. Отблескивающие металлом стены внимали с полным безразличием. Переговоры не состоялись. Глава 11 ПОД МЕЛКОСКОПОМ Казина, чтобы не срывал международное действо, отправили в глухую деревеньку Амнезино, что на границе с Псковской областью, и туда же поутру перепорхнуло инозвездное представительство. Косяк «Черных акул» мотнулся следом, однако и на этот раз настойчивый мелиоратор успел первым, умудрившись переброситься со стальной стенкой парой фраз. Собственно говоря, в прошлый раз галактогражданину предложили слетать в суд, где запутанное дело можно будет разобрать достаточно быстро, и теперь Казин согласился с этим предложением, заявив, впрочем, что один не полетит. Сколько народу желательно ему взять с собой, Казин ответить не успел по причине стремительной быстроногости лейтенанта Злыбина. На этот раз Олега доставили пред грозные очи высокого начальства, где допросили вежливо, но дотошно. Допрашивал невысокий человечек, представившийся Петром Ивановичем. И по всему видать, так его и звали, ибо Петр Иванович не только ростом не вышел, но и во всем прочем подкачал. Лицо было мятым, словно лепили его, лепили, да не вылепили. Многорекламируемые шампуни пасовали при виде серых волосенок Петра Ивановича, и мешковатый костюмчик, пошитый в провинциальном Париже, вечно был засыпан перхотью. Сипловатый голос казался невыразительным, лишь иногда в нем просвистывали шипящие нотки, словно змея ворочалась под языком или кривая сабля покидала невзрачные ножны, готовая сверкнуть и распластать всякого, не вовремя подвернувшегося. На таких людишек у русского человека нюх выработался с опричных времен, так что умный экскаваторщик представился полным идиотом, о встрече с хакирылым и вякать не думал, про выигранное барахлишко и всепланетное гражданство — пуще того помалкивал. Знай себе стучал в грудь, втолковывая, что поперся к инопланетчикам с проста ума, словно в день несостоявшейся утилизации. Петр Иванович смотрел рыбьими глазами и соглашался. А потом вновь начинал спрашивать, о чем да как беседовал Казин со стеной галактической миссии, и как случилось, что лейтенант инозвездный голос не понимал, а Казин так очень даже вполне?… Транслитераторная малявина к тому времени была надежно спрятана: упихана со всем, что оставалось ценного, в бездонные недра муровины, а сама муровина не просто сдута, а переведена в режим полной консервации, так что теперь звездопрыг больше всего напоминал брезентовый носовой платок, который Казин таскал в кармане спецовки. — Так а я откуда знаю? Может, ваш лейтенант чечен какой-нибудь и русского понимать не умеет? — резонно отвечал Казин. — Я перед дверью говорю, а оттуда через домофон отвечают, все как меж людьми водится. — Меж людьми? — тут же цеплялся Петр Иваныч. — А чурки зеленые, что ж, не люди? — удивлялся исполненный интернационализма Казин. Против такой аргументации даже Петр Иваныч возразить не мог. Моргал снулыми глазенками и начинал разматывать следующую оговорку: — Откуда вам известно, что пришельцы зеленые? — Так это ж всем известно! В прессе писали! — Казин вытащил из кармана изветшавшую до трухлявости вырезку из любимой газеты «Аномалия», протянул любознательному следователю. Тот проглядел наискосок и, не выдав никаких чувств, прибрал документик в папочку. Казин тоже глазом не моргнул, но про себя лишний раз отметил, что, если не хочет враз лишиться нажитого, то откровенничать перед Петром Иванычем не стоит. А то сглотнет и не поморщится. Наша невестка все трескает, обрывок газеты — и то отнял. — И все-таки, — не отступался Петр Иванович, — не для протокола, а просто между нами: с чего бы это они вас так выделяют? Есть у вас какие-нибудь соображения на эту тему? — А чего меня не выделять? — Казин даже обидеться хотел. — Мужик я приметный, меня завсегда выделяют. Я такой!.. И на премию меня первым выдвигают, и под выговор подставляют. Так невзрачный Петр Иванович и не добился ничего от приметного Олега Петровича и вынужден был отпустить подследственного. Он бы и не отпустил, но о казинских подвигах каким-то образом пронюхала международная общественность — со спутника, что ли, углядела? — и с минуты на минуту можно было ожидать официального запроса. К тому же были у следствия кое-какие соображения, что не просто так повезло деревенскому пьянчуге трижды переговорить с галактической миссией, в то время как уполномоченным дипломатам давался полный отлуп. Опять же, опрометчивым казалось применять форсированные методы к человеку, за которого инопланетчики так активно заступились, когда лейтенант Злыбин пытался исполнить свой долг. Казина отвезли домой и отпустили, наладив, впрочем, ежесекундный, неусыпный контроль. И не прогадал разумный Петр Иванович — дипломатическая махина сиганула следом, красноречиво опровергнув тезис о горе и Магомете, не спешащих друг навстречу другу. На этот раз Казину дозволили перекинуться парой фразочек с потусторонним голосом, тщательно записавши и казинские междометия, и чириканье чужаков. И сделали из происходящего нужные выводы. Глава 12 ДУМАЛИ МЫ. ДУМАЛИ Уже через четыре часа космический комплекс покинул населенный пункт Амнезино и вновь обозначился у околицы Подсосонья. К тому времени Казин, измученный переговорами на два фронта, так и не успел решить, сколько народу взять ему в межгалактическое путешествие. Степан Минеича надо взять — он мужик толковый, такого на хромой кобыле не объедешь. А Степан Минеич, ясен пень, никуда без своей Зинаиды не полетит, значит, и Зинаиду надо считать. Пусть хозяйство ведет: стряпня, уборка — в космосе тоже без женской руки не обойтись. Опять же, без охраны лететь боязно. Ежели зеленорылый на Земле беспредел устраивает, то там у себя небось такое учинит!.. Значит, охрана нужна. На этот счет у гражданина Казина тоже имелась кандидатурка. Шустрый лейтенант пришелся Казину по душе, за таким не пропадешь. А что знакомство началось с кулаков, то пара тумаков — урон не велик, главное, что службу лейтенант знает. Вот вроде бы и все… Не секретутку же с собой брать; Степан Минеич и сам любую бумагу оформит, он даже на машинке стучать умеет, хоть и одним пальцем. Хотя… не вечно же в соломенных вдовцах ходить — была бы кандидатура, можно было бы и секретуточку оформить… хай Ганна со злобы треснет. Так что, получится не получится, а лишнее местечко зарезервировать всегда полезно. Да и лейтенанту, пожалуй, тоже одному будет тоскливо. Женат он там, или как, но думать о нем отныне Казину. Так что пусть будет трое мужиков и три бабы, круглым счетом. Исполненный таких разумных мыслей, Казин с утречка вынырнул к инопланетине, обозначившейся на насиженном месте, и произнес, обращаясь к ждущей мембране: — Я тут покумекал и решил, что шести человек должно хватить. А вы уж, будьте добры, заранее скажите, когда вылетать надо будет. Только с вашим пилотом, сам я дороги не знаю покудова. Мембрана прочирикала нечто, непонятное Петру Ивановичу, который наушничал с помощью секретной аппаратуры, после чего таинственный мелиоратор был уведен с места событий все тем же старшим лейтенантом Злыбиным. Старлею за выполнение ответственного задания твердо была обещана внеочередная звездочка на погоны. Спецназовец отнюдь не был дураком и, понимая, что самые сладкие яблочки растут на самой корявой веточке, обращался с диковинным мужиком нежней, чем с родным братом. — А что, — спросил Казин, когда они под руку шли прочь от инопланетины, — полетишь со мной к зеленорылым Землю-матушку выручать? — Прямо туда, в ихнее логово? — в тон собеседнику поинтересовался Злыбин. — А куда ж еще? Трансцендентально, что прямо туда. На переговоры. — Так какой из меня переговорщик? — провоцировал Злыбин, зная, что разговор записывается, и стараясь разговорить подследственного. — А тебе ничо и не надо. Переговоры я буду вести, а ты в почетном карауле стоять. Ну как, полетишь? — Прикажут, полечу. — Вот и ладушки… — Казин, отпущенный лейтенантом, потянулся было, но замер, увидев, что возле дверей дома его поджидает радушно улыбающийся Петр Иванович. Глава 13 ДАВАЙТЕ ГОВОРИТЬ ДРУГ ДРУГУ КОМПЛИМЕНТЫ На этот раз Совету Безопасности ООН было над чем поломать голову. Ни с того ни с сего мировое радио на всех языках и частотах объявило, что дальнейшие переговоры будут проходить в каком-то Галактическом Координационном Центре, куда и предлагается прибыть делегации землян. Вылет назначался на послезавтрашний день, и, в соответствии с ранее достигнутой договоренностью, делегация Земли должна состоять из шести человек. Ни о какой договоренности в высшем форуме человечества и не слыхивали, но к переговорам начали готовиться немедленно, придирчиво обсуждая каждую кандидатуру. Впрочем, желающих отправиться в межзвездную экспедицию оказалось куда как меньше, нежели прежде, когда речь шла о пребывании на родной Земле. Поскольку времени для новых дебатов не было, то главой делегации быстренько утвердили Жаклин Шамо, благо что отважная баронесса, ни минуты не колеблясь, вызвалась, ежели это потребуется для блага человечества, лететь не только в российское захолустье, но и в галактический мегаполис. Заместителей у баронессы было двое: от США матерый дипломатище Филипп Домашен, а от России — темная лошадка Петер Иванофф. Прежде этот человек нигде не засвечивался, хотя западные разведки утверждали, что слыхали о таком, будто бы курировал он различные секретные проекты. Впрочем, веры этим рассказам немного, что они понимают, церэушники, в загадочной русской душе, да и мало ли в России Ивановых? Агрессивный блок НАТО был представлен либеральным ястребом Альфонсом Дуэтто, а международный капитал — известным экономистом Симеоном Пресняком, тем самым, что был некогда отчислен с экономического факультета одного из российских университетов за катастрофическое непонимание политэкономии социализма. Очевидно, в капиталистической экономике Пресняк разбирался лучше, нежели в отечественной, поскольку вскоре после отчисления стал одним из директоров МВФ. Что касается шестого места, то за него разгорелось настоящее сражение. ЮНЕСКО выдвинуло своего представителя: доктора философии Томаса Липтона, однако эта кандидатура была оспорена странами «третьего мира». Представитель Китайской Республики объявил, что именно его страна должна была предоставить наибольшее количество биомассы для грядущей утилизации, так что было бы несправедливо лишить великий китайский народ представительства на межгалактических переговорах. После этого немедленно потребовали слова представители великих индийского и пакистанского народов, завозились дипломаты Черного континента, а посол Ньянмы громко крикнул: — Протестую! Ну почему так мало времени оставили для дебатов тупоумные утилизаторы?! Дискуссия не успела толком начаться, когда слово в порядке ведения взял представитель России. Так бы ему и не дали, россиянин уже выступал, причем одним из первых, но в порядке ведения, для краткой реплики — отчего бы не позволить? Неприметный Петер Иванофф завладел микрофоном и, улыбнувшись, поставил присутствующих в известность, что независимо от мнения мирового сообщества шестым участником миссии непременно и обязательно будет Олег П. Казин, являющийся в настоящее время сезонным рабочим и проживающий в той самой деревне Подсосонье, куда следует прибыть всем остальным дипломатам. Затем онемевшим от такой наглости ооновцам были предоставлены некоторые из доказательств, собранных предусмотрительным господином Ивановым. Глазам изумленной элиты предстал человек, одетый во что-то серое и невообразимо русское. И все его поведение тоже было невообразимо русским. Даже сквозь объектив скрытой камеры к зрителям доносится запах перегара. Казалось бы, о чем может рассуждать такое существо? — однако пропойца твердо держался на ногах и диктовал свои требования всемогущим пришельцам, а те внимали со вниманием и ответственно ответствовали. Гнусавый переводчик пересказал непонимающим иностранцам Суть казинских речей, и в зале наступила тишина. — Для объяснения данного феномена, — веско внушал Петер Иваноффич, — наши ученые выдвинули гипотезу комплиментарности. В соответствии с этой гипотезой какие-то пока неизвестные факторы действуют таким образом, что межпланетный агрессор испытывает непонятную любовь к данному конкретному человеку. Мало вероятно, что к остальным людям он испытывает патологическую ненависть, скорей всего он просто неспособен понять, что не только гражданин Казин является разумным существом, но и все население планеты также. Объяснить им это — наша задача, и мы предполагаем использовать странную способность гражданина Казина и поэтому настаиваем на его включении в состав земного представительства. — Не может такого быть! — нарушая регламент, с места закричал профессор Липтон. — Взгляните на вашего… э… гражданина! Он неумыт и, кажется, даже нетрезв, к такому физически невозможно испытывать добрых чувств! Я уверен, что это сотрудник КГБ, специально замаскированный под… э… мюжик рюс! Несомненно КГБ хочет внедрить в состав посольства своего агента. — ФСБ, — машинально поправил пунктуальный Иванов, а Жаклин Шамо, наклонившись к профессору, шепнула: — Зачем им второй агент? — Если представитель ЮНЕСКО сомневается в моих словах, — язвительно вежливо предложил Петр Иванович, — я могу предложить ему самостоятельно начать переговоры с инопланетянами. Подобный эксперимент уже проводился, но если вы настаиваете… — Вы же знаете, что мне просто не ответят!.. — А ему — ответят, — чеканно завершил пикировку генерал Иванов. Шестым членом дипломатической миссии был утвержден Олег Казин, а неугомонный профессор настоял, чтобы его внесли в список дополнительно. «Запасной игрок», — как сказал Филипп Домашен, игравший в молодости в мини-футбол. — А что касается внешнего вида нашей комплиментарной личности, — заметил Иванов, подойдя к профессору в кулуарах, — то вам, вероятно, не приходилось видеть настоящих пропойц. Этот выглядит очень прилично, да и вообще он достаточно респектабельный господин, пользующийся среди односельчан уважением. Поверьте, мы постарались навести о нем справки. Просто сейчас у него семейные неурядицы. — И поэтому он оделся как бродяга и пьет русскую водку с самого утра, — не удержался Липтон. — В России так поступают все респектабельные граждане? — Ничего не поделаешь, национальные традиции, — сказал генерал. Глава 14 ТОЛЦЫТЕ, И ОТВЕРЗЕТСЯ И вот настал подлинно исторический миг, когда земное посольство явилось к инопланетным дверям с нешуточной надеждой, что на этот раз им будет отперто. Пятеро лучших из лучших, а впереди замурзанный экскаваторщик Олег П. Казин. В дальний путь Олег улетал, как говорится, «no smoking», что в переводе на язык родных осин значит: без смокинга, то есть в затрапезе. Когда собирался с вечера, не раз помянул незлобивым словом полоумную Ганну, по чьей милости приходится выходить в люди, не имея сменного белья. Хорошо хоть у зеленоносого нашлась в хозяйстве чевотина, которая умела вычистить всякое шмотье почище самой разъитальянской из всех итальянских химчисток. Так что и брюки, и спецовочка оказались хоть и поношенными, но сияли стерильной опрятностью. Эпохальное событие снималось на пленку всеми спецслужбами и транслировалось в прямом эфире по всем каналам. Многим, конечно, хотелось бы это дело засекретить, да как его засекретишь, если всякого живущего, включая римского папу и тибетского далай-ламу, только что хотели самым натуральным образом утилизировать, да так, что самый распоследний далай-лама знал об этом прискорбном факте. Вот и пришлось транслировать происходящее, благо что инопланетчикам до земного телевидения, кажется, не было никакого дела. Олега Казина комментаторы всего света дружно величали «добровольцем из местных жителей», предоставляя зрителям и слушателям гадать, неужто среди местных жителей не нашлось добровольца поимпозантней. Что касается Казина, то он еще не отошел после очередной беседы с доброжелательным Петром Ивановичем. На этот раз Петр Иванович был сама любезность, и от той любезности хотелось восплакать от смертной истомы и выложить все как на духу. Удержало лишь воспоминание о движимом имуществе инопланетного происхождения, каковое имущество враз передвинется в общее пользование, едва о нем прослышит доброжелательный собеседник. А потом в кабинет вошел секретарь, серенький, под стать хозяину, и, изогнувшись буквой «зю», зашептал что-то в волосатое ухо. В этом невнятном бубнении почудилось Казину искусно отмодулированное обращение: «товарищ генерал-полковник», — и сразу отлегло от сердца, стало легко и покойно. Всякий, имевший дело с ментовкой, знает, что бояться нужно не генералов, а майоров и старших сержантов. Именно они составляют протоколы и влекут в вытрезвитель. А генерал-полковники… что они могут понимать? И все же беседа о «долге перед Родиной», напомнившая о военкоматовских сборах, которые всегда назначаются, когда картошку копать пора, испортила Казину всякое настроение. Вот как объявит сейчас товарищ генерал-полковник, что вместо полета в Галактику загремит военнообязанный Олег Казин в славный город Медвежьегорск в отдельный батальон химзащиты… Покуда, впрочем, до самого печального дело не доходило. — Надеюсь, вы понимаете, Олег Петрович, — журчал генерал, — что западные спецслужбы внедрили в представительство самых опытных агентов. Жаклин Шамо только с виду баронесса, а на самом деле — прожженный политик. — Какая такая Шамо? — изумился не читавший периодики Казин. — Жаклин Шамо, заместитель генерального секретаря ООН, назначена полномочным послом человечества в Галактике и главой делегации на переговорах, — терпеливо объяснил Петр Иванович. — А я тогда кто? — Вот это мне самому хотелось бы знать, — в голосе генерала Иванова прорезались нехорошие нотки, — но вы с нами на откровенность идти не желаете… — Я… как на духу!.. — испугался Казин. — Только я думал туда Степана Минеича взять, бригадира нашего. Он тоже начальник не из последних. А от вашего ведомства — лейтенанта, что за мной бегал. Симпатичный парень. — Это верно, парень он симпатичный, только тут без нас с вами решено. Переговоры будет вести пять человек, и баронесса Жаклин Шамо утверждена руководителем делегации. — Вы же говорили, что она не баронесса, а шпионка… — Политик, а не шпионка, — поправил Петр Иванович, с ужасом думая, что на пару с этим оболтусом ему предстоит вершить судьбы мира. — Но с баронским титулом у нее тоже все в порядке, какой-то ее дальний прапрадед пожалован бароном в царствование Людовика XIII. — Все-то вы знаете… — Работа такая, — скромно потупился Иванов. — Значит, баронесса… — Казин задумался. — Странно мне… как она полетит? У нее же эти… кринолины… — Олег запнулся, не будучи уверен в значении слова. Трудно с теми, кто образованней тебя! Так хотелось помянуть еще фижмы и конилюры, но приходится воздерживаться. С Вохой да Лехой слова слетели бы с языка легко и непринужденно, а тут сиди и гадай, то ли фижма — деталь дамского туалета, то ли остров в Мировом океане. — Нет у нее кринолинов, — хмуро сказал Петр Иванович. — Я их, во всяком случае, не видал. А вот политик она серьезный и всякое дело проницает. Если кто и сможет инопланетчиков уболтать, так это она. А уж тебя она обдурит в три счета. Да и другие представители — тоже… — генерал помолчал. — Волки они, а не представители. Съедят тебя с потрохами. Поэтому я подумал и принял решение лететь вместе с тобой, — произнес Иванов, безошибочно переходя на «ты». — Товарищ генерал! — в непритворном ужасе вскричал Казин. — Нельзя вам лететь! Как же здесь без вас обойдутся? — Мой долг быть там, где труднее! — отчеканил Иванов. От слов этих в кабинете с ураганной силой повеяло недавним прошлым, и Казин уже не смел возражать и даже фигу в кармане держать не смел. — Не бойся, — успокоил Петр Иванович, неверно истолковывая молчание подопечного. — Справиться бы с инопланетянами, а с буржуинством справимся. Противник знакомый. Вот только… — Петр Иванович наклонился через стол, — с чего ты взял, будто я генерал? — Что ж я, вчера с дерева сверзился? — сказал Казин, уходя в глухую оборону. — Если от них баронесса летит, то от нас — генерал. Или, в крайнем случае, кандидат в депутаты. — А ты мужик умный, — похвалил генерал: — Мы с тобой сработаемся. Ты, главное, ничего лишнего не говори, пока со мной не посоветуешься. А то сболтнешь, как в прошлый раз. Тебе бы ответственно заявить: хочу, мол, чтобы главой переговорного процесса был представитель Российской Федерации. Я бы и имя подсказал в случае чего, «Знаю я это имя», — подумал Олег, но, помня генеральский совет, сказал совсем другое: — Товарищ генерал, время уходит. Ежели вы летите, то в дороге обо всем переговорим, а сейчас мне собираться нужно, денщиков у меня нет, и жена тоже ушла, — котомку собирать некому. — Это нам известно, — не стал скрывать осведомленности Петр Иванович. — Слушай, а может, тебя инопланетчики потому и возлюбили? Может, они к мужикам, которых жены бросили, неровно дышат? — Это вряд ли, — опрометчиво сболтнул Казин. — Что они могут в этом понимать? У них и баб нету, одна свиноматка на всех. — Откуда сведения? — быстро спросил Иванов. — Так в песне же поется, — нашелся Казин, — «Не хочем с мужчинами знаться, а будем теперь почковаться». Петр Иванович ажно крякнул от огорчения. — Эх, трудно с тобой придется! Ну ничего, Сработаемся. Иди, собирайся. От генерала Казин вышел мокрый как мышь. Надо же, в последнюю минуту чуть сам себя не заложил. Слава богу, обошлось, начальник отпустил с миром, только останний нерв на дорожку вымотал. В таком настроении Олег Казин подошел утречком к терпеливо ожидающей инопланетине, костяшками пальцев постучал по гладкому и хмуро сказал: — Вот он я. Открывай, раз уж договорились. Проход возник сразу, будто и не бывало здесь глухой стены. Глава 15 ПОХИЩЕНИЕ Казин шагнул внутрь, словно дрессировщик в пасть льву. Ничего не произошло, и Казин, повернувшись к ждущим дипломатам, позвал: — Заходите, что ли… кого тут выбрали лететь? Жаклин Шамо, строгая и прямая, бестрепетно шагнула следом. Пасть ожидала. Немедля зашевелились все. Петр Иванович в безукоризненном дипломатическом костюме и Альфонс Дуэтто, также вызывающе обряженный в штатское, шагнули одновременно, одновременно приостановились было, словно пропуская соперника, а затем-таки столкнулись в дверях. Плохо, когда нет времени заранее оговорить протокол, подобные вещи всегда чреваты столкновениями. Хрустнули военные косточки, но выдержали. Два генерала пропихнулись в тамбур, а следом уже, без излишней торопливости, прошествовали Филипп Домашен и приветливо улыбающийся Симеон Пресняк. Уж эти-то знали себе цену и понимали, что истинный хозяин не тот, кто врывается первым, а кто входит не торопясь. Внутри дипломатического модуля, насколько позволяли заглянуть камеры, ничего не было, лишь округлый залец без признаков дверей. «Переходный тамбур» — успели окрестить его начитанные в научной фантастике комментаторы. Дипломаты сгрудились посреди тамбура, инстинктивно стараясь держаться поближе к Олегу Казину. Никто их не встречал, и что делать дальше, земляне не знали. И в эту трагическую для мировой дипломатии минуту раздался звучный голос профессора Липтона, который в качестве дублера стоял чуть позади, в окружении всевозможных малозначащих лиц. — Я требую, — вскричал Липтон, — чтобы в посольстве было предоставлено дополнительное место для представителя земной культуры! Культура интернациональна, она защищает интересы не отдельных групп, а человечества в целом! С этими словами Липтон решительно шагнул вперед. Невидимый счетчик, запрограммированный на число шесть, отсчитал шестую особь, не имеющую гражданства, и пасть захлопнулась. Там, где только что зиял проход, больше не было ничего. Обслуживающий персонал посольства, офисные работники с бюварами и оргтехникой, официантки с кастрюльками, салфетками, запасом продуктов и меню, составленным на месяц вперед, офицеры охраны с пустыми кобурами, но во всеоружии секретных приспособлений, прочие неофициальные лица стояли офигев. Даже журналистский корпус, где каждый второй был… да мало ли кем он был! Двери захлопнулись перед самым носом, так что все с носом и остались. Как говорится — офсайт! Затем космическая громада плавно и торжественно поднялась в воздух, а через минуту исчезла в голубеющей дали вместе с лучшими представителями человеческой расы. Как сказал известный телекомментатор: — Это похищение! КНИГА ТРЕТЬЯ ЗА ОКОЛИЦЕЙ Там! Там-тарам, там-тарам!      Н. Добронравов Глава 1 ТЫ ЛЕТИ, МОЯ РАКЕТА! Шикарно лететь в космос на новейшем ракетоплане — небывалой и только что выстроенной махине, которая даже самому строителю кажется чудом техники. Дюзы дико и грозно воют, крутя огненные вихри, блистающая громада, подпираемая пламенем и инверсионным следом, уходит в небеса, и сердце плачет как дитя, трепетно сжимаясь от чувства гордости за мощь человеческого разума. Хотя всего пути рыкающей и вонючей громаде — до ближайших задворок Солнечной системы. Совсем иное дело ехать пассажиром. Заходишь в салон, небрежно забрасываешь саквояж на полку и капризно спрашиваешь стюарда: «Мы уже тронулись наконец или все еще не можем сдвинуться с места?» И стюард почтительно сообщает рейсовую скорость, высоту полета или, скажем, глубину моря, в зависимости от того, каким транспортом путешествует вуаяжер. Хотя бывает и иное пассажирство, когда вокруг смыкаются глухие стены трюма, и никто не скажет, куда тебя везут и зачем. Загрузили — и поехали! И сам не знаешь, пассажир ты или просто временный балласт. Хорошо еще, если неведомый стюард вовремя подсыплет в корытце комбикорма, а то сиди и постись до самого конечного пункта. Разумеется, лучшие представители человечества были полностью уверены, что поедут в классе люкс, однако оказались в трюме. Не оговорил непритязательный гражданин Казин условий полета, и полетели не имеющие гражданства особи в таких условиях, что и кошку возить стыдно. Хорошо хоть полетели, а не побежали позади астробуса петушком. Сначала произошло некоторое смятение, с гневными выкриками и всевозможными невыполнимыми требованиями, затем, вспомнив, что летят они не на утилизацию, а на переговоры, земные дипломаты поуспокоились и принялись обживаться на новом месте, благо что в круглом зале объявилась дверь, ведущая в глубь транспорта. Внутренние объемы галактохода оказались достаточно велики для семи человек. От первого помещения, которое как бы само собой нарекли конференц-залом, начинался недлинный коридорчик, по сторонам которого имелись комнаты поменьше, названные каютами. Кают оказалось по числу членов делегации, что уже само по себе внушало оптимизм. Правда, не было там ни дверей, ни иллюминаторов, ни стола, ни койки, вообще ничего, кроме голых стен. Тем не менее начался дележ жилплощади, весьма напоминающий коммунальные склоки времен недоразвитого социализма. Грызлись по-английски, Казин ничего не понимал. Видел только, что вламывают плешивенькому, который влез последним. Ясное дело, нашли последнего и рады душу отвести. Казин бочком подобрался к Петру Ивановичу, который в такой ситуации казался едва ли не родным. — О чем говорят-то? — Горшки бьют! — неожиданно на чистейшем русском языке отозвался один из присутствующих, удивительно напоминавший бывшего бухгалтера ПМК-9 Моисея Лазаревича. Он единственный стоял не с голыми руками, а с небольшим портфельчиком, в каком Моисей Лазаревич, бывало, приносил в контору домашний обед: кусочек фаршированной щуки, куриное крылышко, обернутое фольгой, или баночку с овощным рагу, которое называл цимесом. С пожилым бухгалтером всегда можно было договориться о лишней десятке в аванс, посему Казин, глядя на семитическую физиономию собеседника, немедля проникся к нему самыми добрыми чувствами. К тому же бухгалтер-дипломат косвенно подтверждал тайное убеждение Казина, что иностранцы на самом деле разговаривать по-настоящему умеют, а по-импортному бормочут исключительно, чтобы морочить головы честным людям. — Я и сам вижу, что бьют, — вступил в запретную беседу Казин, — а чего ради? — Выясняют, кто виноват, что багаж остался на Земле. Господин Домашен уверен, что несчастье случилось из-за того, что в корабль проник неутвержденный регламентом профессор Липтон. — Да им без разницы, кто кем утвержден. Отсчитали семь человек и поехали. — Так вы полагаете, мы уже летим? — с характерными интонациями вынужденного переселенца спросил русскоговорящий иноземец. — А чего прохлаждаться взаперти? Трансцендентально летим. — Вы, вероятно, хотели сказать трансгалактически? Наш рейс трансгалактический. К тому же, почему семь человек? Было объявлено — шесть! — Меня они не считают, — уклончиво сказал Казин, перехвативший предупреждающий взгляд Петра Ивановича. К сожалению, генерал от дипломатии не мог уделить достаточно времени Казину, ибо в эту минуту успешно отражал атаки двух еще не сдавшихся буржуазных представителей. Профессор Липтон, полностью выведенный из строя, уже не огрызался и лишь вытирал лысину платком, а Жаклин Шамо в споре не участвовала, холодно глядя поверх голов. — Значит, вас не сосчитали? — не смущаясь генеральским недовольством, протянул бухгалтер. — Это меня ничуть не удивляет, они всегда умели не сосчитать человека. Кстати, меня зовут Семен Моисеич. Симеон М. Пресняк — как пишут на визитках. Но вам можно просто Сема. — Олег, — представился Казин, понимая, что ступил на скользкую дорожку сговора с врагом отечества. Родина в лице генерала Иванова двурушничества не прощает. — Я так понимаю, Олег, что они еще долго будут выяснять отношения. А я человек немолодой и хотел бы устроиться поудобнее. И еще я так понимаю, что вам в любом случае достанется торцевая комната. Она меньше других и к тому же вся на виду. Я, с вашего позволения, займу комнату рядом… — Там буду жить я! — немедленно вмешался Иванофф. — К вашему сведению, рядом с торцевой — две комнаты. Одну из них можете занять вы, а я расположусь с вами дверь в дверь, вернее, учитывая отсутствие наличия дверей, — дверной проем в дверной проем. Не беспокойтесь, меня вы не стесните, я привык находиться под контролем компетентных органов и даже нахожу в этом некоторую прелесть. Петр Иванович побагровел, но ничего не ответил. Казин подхватил вещмешок и зашел в комнатенку, а вернее — нишу в конце коридора. Другие комнаты хоть побольше были, а эта — чулан чуланом! Да и впрямь вся на виду. Не хотелось здесь распаковываться, тем паче что остальные и вовсе с голыми руками сюда заявились, только у баронессы сумочка да у еврея портфельчик. Иванов немедленно занял соседнее помещение, а Пресняк расположился напротив. Снял штиблеты, поставил возле входа, а портфель засунул в самую глубь комнаты. Демонстративно уселся на пол, по-портняцки подогнув короткие ножки. — А здесь ничего, уютненько! Только гвоздя Для шляпы не хватает. Галактоход мчал сквозь космическую тьму, отсчитывая пятый миллиард километров. Глава 2 ЕХАЛИ МЫ, ЕХАЛИ Ничто так не выматывает человека, как вынужденное безделье. Любой чиновник может подтвердить эту нехитрую истину. «Хуже нет, чем ждать да догонять» — говорит пословица. А тут приходилось разом и ждать и гнать, да еще так, что неясно — едешь ты или до сих пор инопланетина с места не сдвинулась, и персонал, обязанный обеспечить комфортное бытие, толчется около неприступных стен. Угомонившись, дипломаты разбрелись по нишам, и на некоторое время наступила тишина. Казину ужасно хотелось как бы между прочим пройтись по коридору и глянуть — уселись ли высокопоставленные особы на пол, или они по-прежнему стоят, сохраняя неприступный вид. Очень это было любопытственно узнать… Есть в отечественной ментовке такое место — блоховник, что-то вроде карцера в подвале, но удивительно грязного и сырого, где принципиально никогда не делают уборки. Пол там покрыт толстым слоем жидких нечистот. Драчливых и непокорливых запихивают туда и дают постоять ночку. И если человек не выдержал и сел в эту грязь, то наутро с ним можно делать, что угодно. Есть, впрочем, и такие, что сразу и с готовностью валятся в зловонную кашу. Это самые отпетые, нечто вроде Симеона Пресняка, который с таким удовольствием расположился напротив Петра Ивановича, да еще и штиблеты снял. В единственный сколько-нибудь прикрытый угол Казин поставил рюкзачок, а сам присел рядом. Положеньице складывалось щекотливое: все и все на виду у всех и даже на минуту не уединиться. Была бы дверь, можно было бы разобрать рюкзак, одеяло достать и полотенце. Они хоть и разодранные сдуревшей Ганной, а все не на полу сидеть, а по-человечески, как на пляже. Опять же, фиговина и малявина — предметы самые необходимые, упакованы не в сдутом галактоптере, а прямо в вещмешке. И жратва там кой-какая имеется… Вытаскивать подобные вещи под недреманным оком Петра Ивановича Казину очень не хотелось. Словно подслушав казинские мысли, Иванов возник в проходе и, бросив изучающий взгляд на рюкзачок, поманил Казина. — Осторожнее с этим… Пресняком, — оглушительно зашептал генерал в самое ухо. — Он старый диссидент, из самых зловредных. — Так это сейчас модно! — не выдержал Казин. — Сейчас западло диссидентом не быть. Любую газетку почитайте. — Мода проходит. Родина остается! — афористически изрек Иванов. — Высоко сижу, далеко гляжу! — напел из своего закута Пресняк. — Господин Иванов, неужели вы так не уверены в стойкости ваших сотрудников, что должны ежечасно проводить политинформацию? Петр Иванович скривился, но сделал вид, что не расслышал. — Все понятно? — Ага! — сказал Казин. — Только сейчас мне спать охота. — Так утро ведь! — А и что? Я, может, целую ночь телогрейку пылесосил, вы же мне фрака нового не выдали. — Правильно не выдали, — возразил Петр Иванович. — Никто не знает, отчего они нас сюда пустили. Нарядили бы тебя во фрак, а они бы тебя не признали — и все, конец переговорам. Нет уж, в телогрейке понадежнее. — Ну, пускай, я разве против? Только у меня все равно так: в поезд сажусь — сразу на верхнюю полку и храпака давить. Что еще делать в дороге-то? Другие пить начинают, но я — завязал. Я так скажу: человечество спасать нужно на трезвую голову, а то хуже гибели получится. — Олег облапил любимый абалаковский рюкзачок и склонил на него голову, давая понять, что больше разговаривать не намерен. — Ладно, — сдался генерал. — Спи. А я покуда с этим бывшим одесситом покумекаю. Зря мы его тогда из страны выдворили, теперь не знаешь, как и разбираться… Оставшись один, Казин осторожно извлек из набитого рюкзака фиговину, прижал дидактическую цапфу ко лбу, а цапфой аналитической коснулся стены, поскольку больше ничего в помещении не было. О-го-го, чего там только не было, в стенке — и все инопланетное! Большому институту — сто лет изучать. Но Казин, благодаря обучающей фиговине, разобрался в полторы минуты, во всяком случае, на уровне квалифицированного пользователя. А больше нормальному крановщику знать и не нужно. Первым делом выяснилось, что Казина вселили в навигационный пункт, откуда осуществляется управление межзвездным модулем. Конференц-зал по задумке строителей предназначался для обитания гражданина Казина, а шесть боковых вольерчиков — для содержания существ, обеспечивающих комфортное функционирование перевозимого гражданина. Все это было спроектировано, выстроено и закинуто на Землю специально для того, чтобы доставить гражданина Казина в арбитражный суд. Следом Казин полюбопытствовал, чем занимаются его попутчики. Жаклин Шамо с терпеливым видом стояла у стены, видимо, намереваясь простоять так до самого центра Метагалактики. Альфонс Дуэтто мерил комнатенку шагами, а Филипп Домашен сидел на корточках, прислонившись спиной к стене. Иванов и Пресняк беседовали с виду вполне мирно, что удивительно, если учесть разницу во взглядах. Понимая, что долго так дипломаты не просидят, Казин спешно вырастил семь штук запертых дверей. Конечно, обустройство площадей удобнее было проводить не из навигационного пункта, а из центрального зала, но крановщик, привыкший ко всякого рода неудобствам, справился. Семь дверей возникли словно ниоткуда, разгородив землян и доставив Олегу Казину столь необходимое одиночество. Сначала в закутках, неожиданно обратившихся в одиночные камеры, случилась легкая паника. Все ринулись к дверям, принялись дергать их и втолкать. Альфонс Дуэтто даже попытался высадить дверь с разбега, но где там иностранцу биться против инозвездных материалов… Вот если бы Петр Иванович за дело взялся! Но генерал Иванофф оказался не в одиночке, а вместе с экс-одесситом, и потому, толкнувшись в двери пару раз, антиподы занялись любимым делом: выяснять, кто виноват. Казин с хозяйским видом прошел в конференц-зал, сыскал розетку портала, подключился и принялся обустраивать будущее жилье. В каждой комнате, в углу пол вздыбился возвышенностью постели. Возвышенность размягчела полосатым матрацем, от которого отслоилось одеяло и ком поролоновой подушки. Белье Казин сделать не сумел, да и не пытался. Стук в двери смолк, очевидно, запертые поняли, что жилье запоздало обустраивается к проживанию, и теперь ожидали новых выперших из ниоткуда удобств. Под удобства Казин выделил резервный объем рядом с переходной камерой, где нашлись системы регенерации и утилизации. Совмещенный санузел — такое под силу представить лишь инопланетянину и советскому человеку. С точки зрения Жаклин Шамо, подобные понятия непостижимы. Хорошо еще, что невесомости в корабле не было, иначе пришлось бы жертвовать для обустройства ватерклозета гравитационной дурылиной. Почему-то ни в фантастических романах, ни в репортажах со станции «Салют» не говорится, как справлять нужду в невесомости. А так Казин соорудил в резервных объемах клозет типа «сортир деревенский», а рядом душевую кабинку. Даже полочку для мыла присобачил, хотя мыла, судя по всему, ни у кого, кроме Казина, не имелось, да и у него завалялся случайный обмылок, хранящий отпечаток Ганниного каблука. Покончив с наиважнейшим, Олег обновил удобства и вновь взялся за работу. Рядом с кроватями после нескольких неудач возникли массивные и вместительные тумбочки. Что там могли бы хранить незапасливые дипломаты, Казина не очень интересовало, а у него — полный мешок барахла, да и в законсервированной муровине тоже запасено, и хотя бы часть следует разложить. Кроме комодообразных тумбочек, Олег поставил в каждом помещении по столу и по табуретке. Столы получились огромные, директорские, лишь у самого Казина за недостатком места поместился скромный обеденный столик. В центральном зале новоявленный демиург также сотворил стол, достойный короля Артура: круглый и очень большой. В комплект к столу также полагалось семь табуретов. Теперь всякий обитатель галактического ковчега мог, если хотел, обедать в собственной каюте, а мог — в общей столовой. Вот только Казин серьезно подозревал, что в карманах дипломатических одеяний нет никаких запасов: ни на месяц, ни на год, ни на единый самый неофициальный завтрак. У Казина имелось кой-что, успел затариться в заезжей автолавке, но немного, поскольку своих денег не оставалось, а Степан Минеич ссудил старого знакомого такой суммой, что вспоминать о ней просто неловко. Потому и не хотелось делиться скудными запасами. Напоследок Казин создал в навигационной розетку портала, чтобы при желании управлять кораблем не вставая с койки. В обустроенных комнатах царила тишина, очевидно, путешественники осваивались с обстановкой и ожидали новинок. Казин связался с навигационными системами и узнал, что курс у них правильный, а скорость охрененная. Затем оставалось лишь разблокировать двери и освободить пленников, истосковавшихся по живому общению. На этот раз никто не пытался выяснять, кто Виноват, все дружно списали происшедшее на нечеловеческую заботу хозяев. — Будем надеяться, — пробормотал Альфонс Дуэтто, — что они не только столы поставят, но не забудут и про угощение, раз уж свое нам захватить не позволили. — Кто ж не позволил? — возразил Казин. — Могли бы нести хоть центнер всякой жратвы. Господин Дуэтто изумленно глянул на крановщика, вдруг заговорившего по-итальянски, но возражать не стал, лишь посетовал (по-английски, чтобы и прочим понятно было): — Еду должны были загрузить потом. В эту мышеловку даже ни один секретарь не успел войти, не то что повара. — Сказано же было: шесть человек, — проворчал Казин на этот раз по-английски, — вот и надо было в это число и секретарей включать, и поваров, и хоть кого угодно. Захотели включить себя самих, ну и сидите голодные. Казин тут же пожалел, что не вовремя напомнил о еде, которая если и может быть, то только у него в мешке, но дипломаты еще не успели проголодаться, а поскольку голодать им в жизни не приходилось, то они, за немногим исключением, обратили внимание не на смысл слов, а на то, как они были сказаны. — Скажите, месье Казин, где вы изучали иностранные языки? — спросила Жаклин Шамо на родном прованском диалекте, который и в Париже не всякий поймет. — В школе учил, — ответил не чующий подвоха Казин. — По немецкому — честный тройбан. — Я же говорю, он замаскированный агент КГБ, — оседлал любимого конька профессор Липтон. — То есть вы полагаете, что мы с вами разговариваем по-немецки? — Жаклин Шамо, не отвлекаясь, била в десятку. — Как это — по-немецки? Мы на русском языке говорим. — Инопланетяне, когда вы с ними договаривались, тоже на русском языке говорили? — А то как же! Я по-ихнему не чирикаю. — Скажите, месье Казин, эта способность у вас была всегда? Приходилось ли вам встречать людей, чей язык был вам непонятен? Какой-нибудь чрезвычайно экзотический язык… — Откуда в деревне экзотические языки? — вступился за подопечного Петер Ивановитш. — Там всего два языка — блатной да матерный. — А как же, приходилось, — не слушая генерала, разливался деревенский полиглот. — Цыгане, интуристы и лица кавказской национальности, они нарочно говорят, чтобы их не понять было. Но мне их понимать без надобности, я с этим народом дел не имею. — Ясно… — протянула Жаклин Шамо. — Ясно, что ничего не ясно, — возразил Пресняк. Наступило молчание, интеллектуалы переваривали полученную информацию. А Казин, вооруженный лингвоаппаратом, вдруг понял, что баронская фамилия на самом деле звучит не очень-то благозвучно, красивое слово «шамо» по-русски означает «верблюд». Видать, были среди аристократических предков такие, что прославились надменной горбоносой внешностью и готовностью презрительно плюнуть. И сама баронесса неуловимо соответствовала фамилии, напоминая породистого и гордого зверя. «Верблюдица», — уверенно решил Казин. — Не исключено, — высказала предположение верблюдица, — что экстратеррестральная комплиментарность господина Казина обусловлена как раз его удивительными лингвистическими способностями… — Либо наоборот, — добавил Домашен, — лингвистические способности есть следствие комплиментарного отношения инопланетян. В конце концов, мы так и не выяснили, обладал ли объект паранормальными способностями до вступления в контакт с чужими. «Я те покажу — объект, америкашка недоделаяная!» — подумал Казин, но дипломатично не произнес ни слова. Петр Иванович тоже ничего не сказал, но в его взгляде явно читалось сожаление: «Такой интересный объект, его бы заранее изучить, выяснить, что к чему… Проморгали, явно проморгали! Наша недоработка». — Предлагаю утвердить господина Казина переводчиком при дипломатической миссии, — подал голос Сема Пресняк. На том и порешили, благо что никакого более радикального решения принять просто не могли. Дипломатический модуль пер через подпространство, скорость у него, как и прежде, была охрененная и даже того хлеще. Глава 3 КОМУ НЕ СПИТСЯ В НОЧЬ ГЛУХУЮ Разбрелись по номерам поздно, так и не дождавшись ни обеда, ни ужина. Под вечер обсуждали в основном, когда звездовоз доберется к пункту назначения, будет ли там торжественная встреча и хотя бы легкий фуршет. В конце концов — должен быть, ведь не для того приглашали делегацию, чтобы заморить голодом… Наконец угомонились, и Казин заперся в навигационной рубке. Теперь можно было разобрать вещи и определиться, как быть дальше. Ситуация Казину решительно не нравилась, вместо дружной команды деловых людей с ним летела шайка болтунов, не умеющая даже прокормить себя. А лететь, между прочим, предстояло еще больше суток, да и на месте, как догадывался Олег, фуршета ожидать не приходилось. Прежде всего Казин попытался расконсервировать муровину, поскольку именно там находилось большинство имущества. К сожалению, в Крошечной навигационной рубке для этого оказалось недостаточно места, а выйти с муровиной в Зал крановщик-переводчик не успел. В дверь постучали. Казин отворил и увидел Симеона Пресняка. — Тес!.. — прошипел диссидент, приложив палец к губам, и на цыпочках проскользнул в комнату мимо удивленного Казина. — Ваш шеф, кажется, спит, и мы можем поговорить без свидетелей. «Не о чем нам разговаривать, он перед смертью сказал!» — вспомнил Казин детский стишок, но, увидав, как господин Пресняк вытаскивает из портфеля фляжку с чем-то алкогольным, решил погодить с отпором и сначала выслушать гостя. Пресняк окинул взглядом комнату, словно боялся, что тут могут оказаться посторонние. На рюкзаке взгляд его деликатно не стал задерживаться. — За знакомство! — предложил директор МВФ, отвинчивая колпачок емкостью граммов сорок и наполняя до самых краев. — Прошу! Казин принял колпачок с чувством человека, продавшего родину за чупа-чупс. Напиток слегка напоминал болгарскую «Плиску», о чем Казин и сообщил немедленно. — Как же, помню! — закивал Пресняк. — Было когда-то такое убожество! Виньяк а-ля коньяк… Не беспокойтесь, Олег, это совсем на немножко лучше. Он налил себе вполовину меньше и, произнеся: «Чтоб мы так жили!» — опрокинул колпачок в рот. — Забористая штучка! — произнес он, посмаковав ощущения. — К ней бы пожевать чего-нибудь. Вообще-то коньяк сыром полагается закусывать. Помнится, в годы нашей с вами юности неплохим сыром считался «Эмменталь». Но дорогущий был, зараза! А еще «Поларис», литовский сыр по рупь десять, не помните? — Сыра нет, — хмуро ответил понявший намек Казин, нырнул в рюкзак и добыл сушеного подлещика, пожертвованного теткой Фаней. — Я так и догадывался, что у вас, Олег, что-нибудь найдется, — воскликнул Пресняк, ловко обколачивая рыбку о край стола. — Мировая вещь! Знал бы, не коньяк с собой захватил, а пару баночек пива… — Колбасу надо было с собой захватывать, — нравоучительно изрек Казин, — и хлеба пару буханок. — Так кто мог знать… Кроме того, мне по протоколу не положено ничего нести. Я и так портфель захватил. А много ли туда влезет? Вот абалаковский рюкзак — штука вместительная. Я, когда был студентом, в таком девушек проносил в общежитие мимо вахтеров. — Девушек у меня там нет, — сообщил Казин. — А жаль!.. — хохотнул Пресняк. — Хотя сейчас следует думать о более насущных вещах. Куда мы летим и летим ли вообще — неизвестно. Обещаны переговоры, но поймите, Олег, порядочные люди так переговоры не ведут. Сколько еще продлится это безобразие — я даже предположить не умею. А еды у нас только то, что у вас. — Думать надо было, — непреклонно заявил Казин. — О себе позаботиться не умеете, а туда же — Землю спасать. Раскинь мозгой, если ты такой умный, люди в поезд садятся, за что первым делом хватаются? Жрать начинают. Я-то пропойца, с меня и взятки гладки, а ты куда смотрел? Хоть бы курицы кусок захватил. Самому теперь не жрамши сидеть. Стюардессы тут, по всему видать, нету. — Вот и я о том же, — наливая Олегу второй колпачок, проговорил Пресняк. — Мы, простые русские люди, должны держаться друг друга. Иначе нас американцы сожрут и собственное начальство. — Эх, Сема! — попенял Казин, заглотив коньячок. — Только не надо мне мозги пудрить. Я же тебя насквозь вижу. Как кредиты выделять, так ты гражданин мира, а как брюхо подвело, так простой русский человек. Нехорошо, Сема! — Будут кредиты! — истово заверил Сема. — Как вернемся, сразу перед советом директоров вопрос поставлю. — Гляди, не обмань, — строго сказал Казин. Помолчал и добавил нехотя: — Разносолов не обещаю, а жрачкой поделюсь. Только выдача с завтрашнего дня будет, а сегодня и попоститься не мешает, чтобы не умом, а брюхом понять, что экономить надо. Лететь нам еще долго, а еды у меня на всех не запасено. — Понимаю, надо экономить, — согласился экономист. — Давайте составим кратенькую опись, что у нас имеется, и примерную раскладку, скажем, на две недели… — Сам справлюсь, — отказался от международной помощи гордый россиянин. — Хорошо, хорошо, — не стал настаивать Пресняк. — Вы пока отдыхайте, да и мне уже спать охота. Но помните, я всегда на вашей стороне. — Договорились, — грубовато пошутил Олег. — Ежели дойдет до… ну вы понимаете… то — никакого жребия! Первым сожрем американца. Конечно, он не такой упитанный, как некоторые, но договор есть договор. Симеон Пресняк ушел в смятении. Глава 4 ПРОДОЛЖЕНИЕ БАНКЕТА Если по совести, то нужно было, едва на минуту оставили в покое, блокировать двери, а потом уже заниматься инвентаризацией. Вскоре эта нехитрая истина стала для Олега Казина очевидной. Задним умом мы все крепки, галактические граждане в этом смысле не являются исключением. Едва Казин успел выпроводить одного назойливого гостя, как в дверь снова постучали. Казин поспешно глянул сквозь дверь и увидел, что там со строгим видом стоит Петр Иванович. Первым побуждением было притвориться спящим, а потом сказать, что, мол, дрыхнул без задних ног, ничего не слыхал, ничего не видал. Однако Олег сообразил, что генерал мог видеть Пресняка, выходившего из его комнаты, а значит, вранье лишь усугубит вину морально-нестойкого механизатора. Лучше уж честно признаться, что выпивал с врагом народа. Войдя, Петр Иванович первым делом глянул на мешок, стоящий в углу, затем пронзил взором Олега Казина, принюхался и мечтательно произнес: — «Камю». — Чево? — спросил Казин. — Писатель такой есть — Альбер Камю. Очень мне его произведения нравятся. — Не читал, — как на духу признался доблестный мелиоратор. — И не надо, не наш это автор. Но пишет высокохудожественно, — генерал перевел проницательный взгляд на Казина и вопросил: — О чем с Пресняком болтал? — Да так, о разном… — уклончиво ответствовал Казин. — А поконкретнее? — Выспрашивал он, что я с собой везу. Покоя ему мои шмотки не давали. — И что ты? — Ничего я ему не сказал! — заторопился Казин, вновь чувствуя себя подследственным. — Я же понимаю, в армии как есть два года оттрубил, присягу давал, а теперь что, буржуям тайны выдавать стану? Ничего ему не сказал, ни единого сведения! — Какие у тебя в мешке тайны, мне известно, — промолвил Иванов, заставив Олега облиться холодным потом. — Всех твоих тайн: хлеба черного — две буханки, булки — один батон, икры кабачковой — банка, «Завтрака туриста» рыбокрупяного — три банки, леща вяленого — два… — Один, — поправил Казин. — Теперь один, — согласился разведчик, бросив взгляд на стол, заваленный чешуей. Затем генеральский взор остановился на муровине, неловко расстеленной посреди комнаты. — А это что за брезент? — грянул начальственный вопрос. — Товарищ генерал! — жарко зашептал Казин, становясь от усердия на цыпочки. — Разрешите доложить: под видом представителя монополистического капитала на вверенный вам корабль проник людоед! Семен Пресняк пытался споить меня и предлагал, когда кончатся продукты — фарш рыбокрупяной и все остальное, — поочередно лишить жизни членов международной делегации и употребить их в пищу! Ах, почему тракторист Илюха не слышал этого монолога?! Косноязычному Илюхе такого под угрозой расстрела не выговорить. Он бы понял, что тракторист против крановщика, что утка перед лебедем, и вперед не стал бы спорить, что сильнее, трактор или кран! Даже на матерого контрразведчика генерала Иванова подобное сообщение подействовало. — Это как это? — спросил генерал ошарашенно. — Но вас, товарищ генерал, — в озарении несся Казин, — я из-под удара вывел. Первым решено сварить американца… Вообще-то итальянец помясистее будет, но вы понимаете, я действовал, исходя из политических соображений, гастрономические доводы отвергая напрочь! Петр Иванович невольно втянул начинающее выпирать брюшко и в некотором смущении пробормотал: — Если уж на то пошло, то самый упитанный среди нас — твой приятель, с которым ты тут пьянствовал. — Вот и я о том! — подхватил Казин. — Мне с самого начала показалось подозрительным, что он такой… упитанный! Мальчишками мы таких дразнили: «Жиромясокомбинат, маргариновый завод!» А он, оказывается, вот до чего докатился! — Г-хм!.. — Петр Иванович с трудом продрался сквозь разливы болтовни к остаткам здравого Смысла. — Ты вот что, пошутил, и хватит. Я понимаю, коньячок, то-се… но чтобы больше бесед по Ночам не было. Тем более что продукты транжирить тоже не следует. Давай-ка, покуда суд да дело, инвентаризацию проведем, какие у нас продукты наличествуют. Кстати, вот еще вопрос: приборчики у тебя какие-то замечены были, пара штук. Прежде было решено тебя не тревожить по этому поводу, а сейчас, будь добр, объясни, что это за штуковины? Мгновение Олег Казин судорожно пытался сообразить, как бортовой климатизатор, прозванный некогда штуковиной, мог попасть на глаза всезнающему генералу, и лишь потом до многострадальной головы дошло, что Иванов назвал универсальным словом малявину и фиговину, которые не были заранее упакованы. Да что же это такое творится?! Ночью собирался, в родном гараже, свет притушив и окошко занавесив, а они все подсмотрели и теперь ответа требуют! Болтают про демократию, брешут о свободе, врут насчет неприкосновенности личности! А сами так и зырят, как бы отнять честно заработанное! — Нет у меня ничего! — огрызнулся Казин. — И никогда не было! Напутали твои соглядатаи. А и было бы, хрена я бы вам отдал! Хватит, отцаревали, кончилось ваше времечко! Теперь у нас частная собственность и конфинденциальность личного сосуществования! Ясно? — Конфиденциальность, — машинально поправил высокообразованный генерал. — Во-во! А вы тотальную слежку устраивать? Каждую сраную консервину сосчитали. Эх, начальнички! — Ну ладно, — грубовато сказал Петр Иванович. — Будет тебе. Тоже пойми, инопланетяне привалили, дело о жизни и смерти идет, понимать надо. — Я понимаю, — пел свое Казин, — я все насквозь вижу! — А если видишь, так и еще кое-что увидь, — жестко сказал генерал Иванов. — Сколько нам лететь — никто не знает, но когда-нибудь прилетим. В смысле — домой вернемся. Так что я бы на твоем месте крепко подумал, прежде чем резкие слова говорить. Правильно было сказано в одной книжонке про сучец в чужом глазу! Подумал бы многотерпеливый Петр Иванович, прежде чем угрожать, глядишь, добился бы своего, ибо Олег готов был впасть в истерику и сдаться на милость победителя. Однако контрразведчик нажал чуть сильнее, чем следовало. Недаром сплетничали старухи, будто казинская бабка согрешила некогда с проезжим цыганом, и оттого у Олежки не только кудри смоляные, но и нрав горячий. — Ах ты, прыщ гнойный! — взревел Казин, вздев мозолистые рабоче-крестьянские кулаки. — Да я тебя!.. Петра Ивановича вынесло из комнатушки как ветром. И хорошо, что не замешкался, а то и в шею получить мог. Давненько не случалось такого с товарищем генерал-полковником. Олег Казин, тяжело дыша, навалился на дверь, которая и без того захлопнулась на замок. Все, больше сюда ни одна сволочь на ступит. Мой чулан — моя крепость! А генерала — запереть и пусть под замком сидит… И вообще всех запереть, ничего с ними за сутки не сделается. Сильный удар заставил Казина вздрогнуть. Кого там еще принесло? Казин бросился к потайному пульту управления и облегченно вздохнул, поняв, что под дверями никого нет, а удар приключился оттого, что летящий астроплан столкнулся с шальным астероидом. Глава 5 КОСМИЧЕСКИЙ БУДЕНЬ Лететь предстояло еще сутки, так что космических будней ожидалась одна штука. Такой срок можно и поголодать, тем паче, что вода в душевой кабинке лила без ограничений. Однако Олег, не любивший напряженки, решил дипломатов не нервировать, а дать каждому, о чем тот втайне мечтает. Под покровом ночи, заблокировав предварительно двери комнат, чтобы никто не вылез в коридор, Казин переволок в зал и расконсервировал галактоптер. Выволок наружу штуковину и сделал в астролете приятную прохладу с запахом свежескошенного сена. Добыл дуровину и смастерил с ее помощью пластмассовые миски, кружки и ложки. Кулинарную хреновину установил в рубке. Конечно, рубка — не камбуз, но показывать работу инопланетной техники Петру Ивановичу или финансисту Семе Казин не собирался. Лишь полевой синтезатор «Модус» вызывающе установил посреди стола в кают-компании. Самого себя Казин предусмотрительно уберег, настроив фигулину так, чтобы она действовала строго избирательно, то есть на всех, кроме хозяина. После этого лишнее оборудование Казин прибрал, муровину законсервировал и со спокойной совестью завалился в койку, забыв, что попутчики остались под замком. Измученный ночными трудами, Казин проснулся поздно и сначала даже удивился приятной тишине и безлюдью. Потом вспомнил про заблокированные двери и выпустил истосковавшихся представителей человечества. У дверей санузла образовалась толчея. Альфонс Дуэтто, первым проникший внутрь, принялся принимать душ, а остальные неловко переминались, мечтая хотя бы справить малую нужду. «Богатые тоже какают», — сделал вывод Казин. Довольно парадоксальный вывод, ибо из телесериалов ничего подобного не следует. Разобравшись кое-как с требованиями возмущенных организмов, всепланетные делегаты собрались в конференц-зальце вокруг полевого синтезатора, напоминающего не то причудливый светильник, не то абстрактную скульптуру. — Любопытная штучка, — заявил Симеон Пресняк. — Как вы думаете, для чего наши хозяева выставили ее здесь? Подозреваю, что это микрофон или телефонный аппарат, короче, этот предмет предназначен для связи во время переговоров. Думаю, его появление означает начало полновесного переговорного процесса. — Но на всякий случай не стоит его вертеть, — посоветовал Филипп Домашен. — Совершенно верно, — согласилась Жаклин Шамо, — однако предлагаю обсудить некоторые аспекты сложившегося положения. Мы оказались отрезаны от информационной базы, от помощи экспертов, у нас даже нет бумаги и приспособлений для письма! В этих условиях остро необходимо пересмотреть круг обязанностей каждого из нас… — Я тоже думаю, что это просто телефон, — не в тему сказал Казин и резко крутанул венчик полевого синтезатора. — Не на!.. — вскрикнула Жаклин де Шамо и замолчала. Взгляд ее поплыл, заволокшись мечтательной пленкой. О чем может мечтать титулованная верблюдица? Тайна сия велика есть и останется сокрыта от нескромных взоров. Зато сразу и резко всплыли мечтания остальных присутствующих. — Что ж, — энергично произнес Филипп Домашен, — круг обязанностей действительно следует пересмотреть. Я рад, что вы сами это понимаете, и, как представитель великой державы, согласен возглавить делегацию… — …и поскольку именно мощь Северо-Атлантического блока остановила космического агрессора, — подхватил Альфонс Дуэтто, — то всю полноту власти на переговорах я беру на себя. — Предписываю всем разойтись по своим каютам и не покидать их впредь без специального разрешения, — отчеканил Петер Иванофф. — Рядовой Казин, проследите за выполнением приказа! Профессор Липтон и толстопузенький Сема тоже что-то бормотали, но Казин не слушал. Он бежал в смятении, намереваясь впредь без специального разрешения не покидать своей каюты. Как было спето в песенке: «Трудовые будни — праздники для нас!» И как было сказано в киношке: «Это же просто праздник какой-то!» Глава 6 НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ Отсидевшись и отдышавшись, Казин принялся за обед. Насинтезировал кастрюльку сбалансированной, витаминизированной, легкоусвояемой бурды, похлебал, заедая черным хлебом. Потом начал заботиться о других. Разлил варево по мискам, к каждой порции приложил по маленькому ломтику хлеба и понес в кают-компанию, надеясь, что увлеченные перераспределением портфелей политики не поймут, откуда взялась еда. Так и случилось. Олег расставил миски, разложил ложки и хлеб. Все это время дипломаты, закатив глаза под лоб, долдонили каждый свое. — Хавать дуйте, — сказал Казин почти по-английски. — Ту хав динэ, — транскрибировал Пресняк бывшего соотечественника, на мгновение отвлекшись от решения судеб Галактики. Забренчали ложки, сладковато-солоноватый киселек был выхлебан в мгновение ока. На хлеб никто, кроме Семы Пресняка, не обратил внимания. — Ну, как хотите, — обиделся Казин. — В следующий раз жрите впустую. Еще хлеб на вас тратить… Никто не откликнулся на гневную отповедь земледельца, сладкие грезы, которые навевал полевой синтезатор, занимали все внимание отобедавших господ. — Тьфу на вас, — сказал Казин и пошел мыть посуду. Лететь предстояло чуть менее суток. Можно и перетерпеть. Глава 7 МЯГКАЯ ПОСАДКА Менее суток минуло уже на следующий день. С вечера дипломаты разошлись поздно, не обменявшись ни единым словом и, кажется, не вполне понимая, что с ними происходит. С утра вышли к уже работающему «Модусу» и сразу взялись за переговоры. А Казин, костеря себя и весь свет, занялся завтраком. Во время завтрака, состоявшего все из той же баланды, спускаемый модуль и совершил посадку в самом центре Вселенной, неподалеку от административного сектора Галактики Млечный Путь. Внутри корабля ничто не дрогнуло, не Звякнуло, не шелохнулось. Люди не прервали трапезы, и даже Казин не сразу понял, что путешествие закончено, и впереди замаячил призрак арбитражной комиссии, от решения которой зависит судьба всех людей, сколько их есть на свете, кроме самого Казина, да еще, быть может, электромонтера Вохи, который в эту самую минуту оторвался от пивного сосца и окинул мир трезвым, осмысленным взором. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ЗНАЙ НАШИХ Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?      В. Маяковский Глава 1 НЕ ПИВОМ ЕДИНЫМ Хорошо было в нутре синоматки, тепло и сыро. И пахло пивом. Сосок истекал драгоценной влагой, обещая безопасность, спокойствие и неземное блаженство. Но все же Воха поднялся на ноги. — Хватит, — сказал он. — Хорошего понемножку. Пойду гляну, куда меня занесло. Глава 2 ПУСТИЛИ ДУНЬКУ В ЕВРОПУ Ох, страшновато было Олегу Казину выходить наружу! Чужая планета, чужая земля… и рядом никого, кто поддержал бы в трудную минуту. Есть кому есть, да несть кому несть. Все на себе волочить приходится. Дипломатический корпус с самого утра радостно тусуется возле трудолюбивого «Модуса», а галактоход между тем уже никуда не летит. Прилетели, однако, и пора приступать к работе или, по меньшей мере, оглядеться на местности. Воевать-то пора, да не кричится «ура!». Что же это получается, так просто выходи на чужую планету и гуляй? Ни тебе таможни, ни зеленоголовых погранцов, ни кинохроники, сбежавшейся запечатлеть историческое событие. Подумаешь, делов… прилетела деревенщина, в суде правды искать! Казин собрался, рассовав по карманам малявину, халявину, фигулину, вещулину (пригодится может все!), а заодно и муровину, превращенную в носовой платок. Вышел в тамбур, задержал дыхание и коснулся заветной сенсорной панели, скрытой от глаз непосвященных. Входной клапан причмокнул и сплюнул Казина на мостовую галактической столицы. Ничего не скажешь, иноземный город отличался от того, что прежде доводилось видывать Олегу. Строения, если это были строения, вздымались превыше не только Александрийского столпа, но и телевышки. Экипажи, если то и впрямь были экипажи, носились безо всякого смысла, поминутно сталкиваясь, но не расшибаясь. Люди… а вот людей тут не было. Существа попадались странные и маловразумительные. Вид их был таков, что встретить хотелось хоть хлюпика сина с харей цвета хаки — все знакомая морда. Иноземельцы катились и струились, ползли и порхали, пошевеливая бахромой ложноножек. Хотя не исключено, что это были вовсе не жители галактополиса, ведь не может на свете быть столько граждан, о правах которых обязана заботиться администрация Вселенной! Здоровенная зверюга стопанулась рядом с Казиным, распахнула бегемотистую пасть. Казин попятился. Из звериной глотки высунулся тощенький гуманоидыш: — Куда ехать будем? Тьфу ты, пропасть! Это у них такси такое, что ли? — Ножками гулять будем! — отрезал Казин. Такси, оставив запах зоопарка, исчезло за углом. А Казину враз полегчало. Ну не разбирается он в этой жизни, так что с того? Жизнь она везде одинаковая, оботремся — разберемся. Придет наше время, ужо покатаемся на автобегемоте! А покуда… Казин вытащил фиговину, изготовил ее к работе и принялся изучать все подряд. Прижал цапфу к стенке и узнал, что перед ним — несущая конструкция. Проанализировал кусочек мостовой и выяснил, что это — дорожное покрытие. Коснулся столба, но столб обозвал Казина наглецом и сердито отшагнул в сторону. Неловко вышло. Тем не менее Казин исследований не бросил и вскоре гулял по улицам гигаполиса довольно-таки уверенно. Никто его не сбил, не побил и не попытался облапошить. Словно каждый день земляне с дидактором наперевес гуляют по межгалактическому центру. Район, где совершил посадку модуль, оказался тихим, во всяком случае, уже чуть в стороне движение усиливалось неимоверно. Встречались и пешеходные зоны, где по земле ничего, кроме живых существ, не двигалось. Зато существ тут двигалось в пять ярусов. Сияли и вспыхивали огни, что-то брякало, гикало и благоухало на разные запахи. Казин ничего не понимал, в таком многоголосье переводческая малявина не справлялась. Хотя… там вроде имелись разные режимы работы. Отойдя в уголок, Казин поизучал транслитератор и таки обнаружил режим «максимальной адаптации». Включил — и в глазах прояснело, в ушах прочистилось и лишь в голове по-прежнему все мчалось кувырком. Теперь можно было не прощупывать каждый шаг цапфой дидактора, стена казалась стеной, мостовая — мостовой, а прохожий — прохожим, хотя прохаживаются такие прохожие лишь в голливудских ужастиках. Огни обрели смысл, таксомоторы утратили звериные морды, а малопонятная реклама: «Гумкайте у нас и будете халахи», — обрела смысл столь интимно-изощренный, что Казин сплюнул от смущения и закраснелся, словно девушка. По счастью, в этот момент из-за разляпистой друзы разноцветных кристаллов ляписа выбежал деловитый паучок и раскатисто вопросил: — Гр-ражданин Казин, вас пр-росят пр-ри-быть в ар-рбитр-раж завтр-ра вечер-ром в двадцать четыр-ре часа тр-ринадцать минут по ср-ред-невселенскому вр-ремени! — Э… — удивился Казин. — Я, конечно, прибуду, только как бы узнать, где этот арбитраж находится? — Пр-риду и пр-ровожу, — успокоил восьминогий. — Спасибо, — неожиданно для себя самого проявил вежливость механизатор. — А как вы вообще меня нашли в этаком вавилоне? — Р-работа тр-ребует. Обнар-ружить и пр-ред-ставить! — Я вижу, у вас тут от исполнительного листа не спрячешься, — посочувствовал Казин. — Значит, завтра? Ладушки… А сейчас, слушай, друг, не можешь ты рассказать, что тут у вас где и, вообще, куда я попал? — Не экскур-рсовод! — категорически отказался паучишка, пританцовывая от неудержимого желания бежать разыскивать следующего клиента. — Эх ты! — попенял Казин. — Я к тебе как к человеку, а ты… — Вы попали, — запинаясь и позабыв от неожиданности о букве «р», произнес курьер, — в административно-развлекательный центр Вселенной. Наш лозунг: управляй, развлекая — развлекай, управляя. — Ну, парень, вы даете! — только и мог сказать Казин. Внутри у паучонка что-то заскрежетало, и он завопил на прежний манер: — Я не пар-рень! Я не гр-ражданин! Я кибер-ркур-рьер-р! Ваше обр-ращение меня дезор-рга-низует!.. дезор-риентир-рует!.. депр-рогр-рам-мир-рует!.. дезинтегр-рир-рует!.. — несчастный давно скрылся из виду, а до Казина все еще доносились вскрики: — демонтир-рует!.. депр-ремир-рует!.. де… Что ни шаг, то — сам дурак. Махнув рукой на всякие приличия, Казин вперся в первое попавшееся здание, в котором сумел отыскать вход, и заявил вышедшему навстречу лимонно-желтому негуманоиду: — Я гражданин Казин, крановщик из Подсосонья! А что у вас? Его ничуть не удивило бы, если бы лимоноид ответствовал с детства знакомой речевкой: «А у нас в кармане гвоздь!», — однако владелец заведения ответил не слишком вежливо, но по существу: — У нас все, но не для всех. Деньги у тебя есть, гражданин? Контрвопрос охладил казинский пыл, Олег понял, что у него загуляли нервишки, и, значит, нужно извиняться и поспешать к дому, тем более что на завтра назначено рассмотрение иска, а брошенных дипломатов давно пора кормить. Так Казин и поступил и даже на следующий день не вылезал из модуля до тех самых пор, пока за ним не явился отремонтированный и заново отлаженный восьминогий курьер. Глава 3 МИРОВАЯ Власти исполнительной, ежели это и впрямь власть, преград не бывает. Приказал мировой судья правого рукава обеспечить своевременную явку тяжущихся сторон, и ровно в двадцать четыре часа тринадцать минут по среднегалактическому времени гражданин Казин вошел в судейский кабинет. Направляясь на суд, Казин сладострастно представлял подробности личной встречи с блудным сином, и подробности эти, в зависимости от настроения, варьировались весьма широко. Иной раз хотелось прочесть гневную филиппику в духе Филиппа Домашена, но куда чаще мечталось о кулачной расправе, каковыми прославились в молодости казинские помощники Воха и Леха. Однако в действительности оказалось, что в зале суда нет никого, кроме судьи, да и тот находится здесь не целиком. Мировыми судьями в обитаемой части Вселенной, как правило, становились представители древней цивилизации полифасных янусов, которые умели разом повернуться лицом и к истцу, и к ответчику, ибо имели этих лиц более чем достаточно. Так что очутился Олег Казин вовсе не в зале, наполненном негодующей толпой, а в небольшом кабинете. Мировой судья выпирал из стены наподобие модернового горельефа, доброжелательный взгляд многочисленных глаз проникал в самую душу тяжущегося. — Я уполномочен предложить вам мировую, — произнес мировой телепатически. Казин зачесал в затылке. Он-то, направляясь сюда сквозь пол-Галактики, предполагал, что ему предстоит долгая борьба за свои законные права, а ему вот так прямо предлагают примириться. Стоило ли ради этого огород городить? — Я как бы и не прочь, — промолвил он наконец. — У нас говорят, не судись, да не судим будешь, а от тюрьмы не открещивайся. — Противная сторона предлагает вам в качестве отступного признать ваши права на все объекты вашего мира за исключением области распространения жидкофазных коллоидов и центрального светила. Обратите внимание, в вашу личную собственность переходит такая значительная планета, как Юпитер, а также Сатурн с его уникальными кольцами. На настоящий момент уже имеются заявки от туристических фирм на организацию экскурсий и турпоездок в район колец Сатурна. При хорошо организованной рекламной кампании Сатурн может оказаться золотым дном. — Ага, — Казин бешено соображал, где имен-но собирается подколоть его распроклятый син. Потом до него дошло. — Это что же, мне всякий там Юпитер, а ему — Землю? — И центральное светило. Впрочем, плата за освещение будет самая умеренная. — Не пойдет! — Казин еще не знал, как будет отстаивать право на собственную планету, но отступать не собирался. Возможность заполучить в личное владение Юпитер и кольца Сатурна казалась весьма соблазнительной, но ведь и жить где-то нужно. Добро бы блудный син хотел оттягать Марьин ручей, его Олег в обмен на Юпитер отдал бы с закрытыми глазами. Но ведь тут о всей Земле речь идет — и о Подсосонье, и о Мелетицах, и даже о Ропше. — Юпитер — это, конечно, неплохо, — начал торговлю Казин, — но без Земли мне никак. — Каковы, в таком случае, ваши условия? — доброжелательно поинтересовался многоликий судия. — Пусть убирается куда хочет, но чтобы ни его самого, ни его подручных я больше на Земле не видал! — У Казина ажно холодок прошел промеж лопаток. А что делать? Когда у противника на руках все козыри, остается только блефовать. — Это дополнительное условие? — уточнил янус. — Конечно! — заявил Казин, балдея от собственной наглости. Мировой задумался, а может, просто сообщал полученную информацию адвокатам блудного сина. Казин ждал, внутренне холодея — не случится ли перебора. — Ваши условия приняты, — после минутного молчания сообщил янус. Этого Казин не ожидал. Где он сумел проколоться? Раз пройдошистый син так легко согласился на дополнительные условия, значит, тут дело не чисто. Между тем судья, явно довольный быстрым и благополучным исходом дела, которое поначалу казалось столь кляузным, извлек откуда-то текст соглашения и предложил его Казину на прочтение. Казин перечитал соглашение внимательно, но никаких подколок не обнаружил. Утилизационная команда должна немедля собраться, в трехчасовой срок демонтировать все сооружения и покинуть Землю. А главное — Казин любовно перебрал кипу зеленых с золотым тиснением свидетельств, — он и подумать не мог, что на свете столько планет! — и все они теперь принадлежат ему, Олегу Казину! Это тебе не покупка участков на Луне, о чем Казин как-то слыхал по телеку, это всерьез! Планетоплан у него есть, так что без дела Юпитер не пропадет. «Что-то он все-таки забыл, — кольнула Казина тревожная мысль, пока он расписывался услужливо поданным стилом на трех экземплярах договора, — что-то упустил из виду, недоучел…» — Поздравляю! — дежурно произнес янус, улыбнувшись во всю ширину своего горельефа. — Всегда приятно завершить дело обоюдоприемлемым миром. В приемной Казин долго перебирал полученные сертификаты, и настроение постепенно улучшалось. Это надо же — получить столько, а между делом еще и Землю спасти! Вот что значит право-вое общество. Ежели ты гражданин, то и права у тебя железные, и никакой синюшный прохиндей ничего против тебя умыслить не сможет! «А Солнце?! — вдруг ударила запоздалая догадка. — Про Солнце-то я и забыл! Оно же синовским осталось! А впрочем — ладно. Плату за свет он обещал божескую, а задерет цену — не буду платить, и все тут. Что он мне сделает? — Солнце отключит? Смешно…» С этой успокоительной мыслью сторонник правового общества Олег Казин вышел из немереноэтажного здания Координационного центра Галактики и остолбенел, увидев, что поперек всего Млечного Пути сияет написанная золотом и неоном его фамилия: «Казин». Глава 4 ГАЛАКТИЧЕСКАЯ БУРОКРАТИЯ И лишь через пять минут помраченный казинский разум осознал, что никто не собирается прославлять скромную особу бывшего экскаваторщика из деревни Подсосонье, а просто вознесся напротив дворца правосудия межзвездный дворец мошенников — шикарный игорный дом. Осуждающе покачав головой, приблизился Казин к казино. Безо всякой задней мысли приблизился, а просто побачить, як теи клятi буржуи развлекаются. И остолбенел по второму разу, увидавши на рекламном плакате имя владельца. Притон содержал син из Синляндии, и почтеннейшая публика развлекалась тут новой наимоднейшей игрой, именуемой кратким словом «бура». По всему судя, дела старого знакомца процветали — и когда только успел проныра бизнес развернуть… Тут ведь реклама нужна, и начальный капитал, и хрен знает, что еще. Казин подобных вещей не знал, хотя и догадывался, что кому ни попадя такое дельце не обустроить. А ведь блудный син был отпущен домой ободранным как липка. Видать, упитанного тельца преподнесла загульному сыночку любящая синоматка. «Ежели по совести, так с него причитается за идейку… — рассудил Казин, окидывая скептически-восхищенным взором фасад здания. — Деньжищ он тут, должно быть, всякий день гребет — мне за год не заработать. Потому, должно быть, и пошел на мировую, что ему наши болота теперь неинтересны. Мог бы, кстати, и побольше отстегнуть учителю от избытков. Жаба, видать, придушила… чем больше есть, тем больше хочется». Один за другим подлетали к парадному шлюзу модерновые вездепрыги, выходили из них зажиточные галактические граждане, и инкрустированный мореным дубом входной клапан гостеприимно распахивался перед ними. Глаза, гляделы и прочие чувствилища инопланетчиков азартно блестели в предвкушении небывалого развлечения. Казин вторично покачал головой, сочувственно глядя на игроков. Вот син и отыграл свою буровину… интересно, сколько состояний ежедневно уплывает в его цепкие зеленые ручишки? На третий раз Казину пришлось уже не качать головой, а трясти, соображая, что он, владелец стольких планет, стоит на тротуаре, словно американский безработный с карикатуры советских времен. А ведь он старый картежник и мог бы… Казин усмехнулся, отгоняя искус, и пошел прочь. Не за то отец сына бил… От добра добра не ищут, кольца Сатурна — это тебе не спичечный коробок, с которого он начинал путь к сияющим вершинам галактического гражданства. Такое продуешь, вовек себе не простишь. И вообще, пора домой, в Подсосонье, а то Филипп Домашен окончательно свихнется, ведя безуспешные переговоры с полевым синтезатором «Модус». Казин решительно повернулся спиной к гнездилищу разврата и пошел в направлении дипломатического террариума. Глава 5 ТОРГОВАЛИ — ВЕСЕЛИЛИСЬ Земное посольство встретило Казина привычной разноголосицей конференц-зала. Раскаленный «Модус» старательно изображал переговорный процесс. Казин не стал даже заглядывать в зал заседаний, а прямиком прошел в свою комнатушку, к которой покуда и привыкнуть не успел. Хотелось еще разок, не торопясь, перебрать неожиданно свалившееся богатство и поразмыслить, а как, собственно говоря, распорядиться полученным. Не умел Олег Казин организовывать турпоездки и рекламные кампании проводить тоже не умел, да и не собирался. А без дела Сатурну вертеться не след. Однако едва Казин разложил сертификаты, как в дверь постучали. Казин проворно сгреб бумаги и засунул под матрац. Лишь затем отозвался, дозволяя неведомому визитеру войти. Кого угодно ожидал увидеть Олег в эту минуту: Петера Иваноффа, вздумавшего провести очередное расследование, зеленорылого сина, явившегося самолично продолжить тяжбу, киберкурьера, посмевшего нарушить неприкосновенность кашинского жилища, дабы вручить очередную повестку… кого угодно, но только не номинального руководителя делегации, полномочного представителя земного человечества, специального комиссара ООН, Жаклин Шамо. — Я не помешала? — скромно спросила полномочный представитель человечества. — Что вы, заходите… — пробормотал Олег, радуясь, что успел смахнуть со стола крошки и что койка сегодня, вопреки обыкновению, заправлена. Конечно, крановщик не страдал излишней Стеснительностью, но нельзя же, впервые приглашая даму к себе домой, привести ее в комнату, где уже зияет расхристанная постель. К тому же Жаклин Шамо — не абы кто, а баронесса, ядри ее в корень! — Я хотела спросить, — тихо произнесла баронесса, — как у вас дела? Сумели о чем-нибудь договориться? — Э… — неуверенно протянул Казин. — Это что вы имеете в виду? Я ведь не участвую в переговорах… меня же взяли так просто, из-за этой, комплиментарности… — Оставьте… — устало вздохнула Жаклин Шамо. — Что же я, совсем ничего не вижу? При чем здесь комплиментарность, эту гипотезу я давно отбросила. Нет там в зале никаких переговоров, одна кажимость. И вообще, никто с людьми переговоров вести даже не собирался. А вот с вами они считаются. Я правильно поняла? Казин вздохнул и признался: — Правильно… Я с этими галактянами прежде всех в контакт вступил и сумел получить ихнее гражданство. Вот они со мной и разговаривают. А все остальные люди для них и не люди вовсе, а так — беспаспортная биомасса. — Казин усмехнулся невесело и добавил еще одно умное выражение, отныне и навсегда известное всякому землянину: — Сложноэмульсионные системы, вот мы кто. Жаклин Шамо задумалась, став удивительно похожей на печального верблюжонка. — И как же вы его получили? — В карты выиграл. — Это правда или такая шутка? — Какие шутки, все так и было. Научил одного в «буру» резаться, так теперь вся обитаемая Вселенная бурит. Игорный дом как раз напротив координационного центра выстроили, не отличишь. Народ здесь азартный проживает, и деньгам — счета не знают. Вот они за это дело и ухватились. — Боже, какой абсурд! — Жаклин потерла виски пальцами, слишком тонкими и длинными на казинский взгляд. С такими пальчиками ни корову подоить, ни тесто вымесить как следует… а о прополке и вообще можно не вспоминать. Одно слово — рояльная рука, сразу видать баронессу. — Может, оно и абсурд, — хмуро сказал Казин, — а только если бы не «бура» эта самая, нас всех уже давно на холодец пустили бы. — И все-таки, — повторила баронесса, — какие-нибудь результаты есть? Может быть, я могла бы хоть как-то помочь, посоветовать что-нибудь? — Есть результаты, — со скрытой гордостью отозвался Казин. — Уйдут они с Земли прямо сегодня и всех нас в покое оставят. Казин выложил на стол текст договора, тихо надеясь, что Жаклин не попросит предъявить права на владение иными планетами. Уж в чем-чем, а в этом всякий постсоветский гражданин толк понимал. Сначала — проверят документики, а следом убедительно предложат пожертвовать все заработанное в Фонд мира или еще на какое-нибудь общее дело. Нет уж, делиться, конечно, хорошо, но только если делятся с тобой. А когда просят делиться тебя, да еще в добровольно-принудительном порядке, то это уже социалистический грабеж, плановое вымогательство, государственный рэкет и, вообще, родимые пятна социализма. Как угодно, но ни Марса, ни Юпитера он не отдаст. В крайнем случае, комету Галлея подарит Детскому фонду, пусть детишки тешатся. Секретарь ООН, примостившись за столиком казинской каюты, внимательно читала документы. Башковитый Степан Минеич с таким же видом, бывало, изучал накладные. Потому никто и надуть не мог отставного зав отделением. И Казину вдруг подумалось, что зря он загодя не посоветовался с Верблюдицей. Но кто ж мог знать, что мадам Шамо окажется толковой бабой? — Не оставят они нас в покое, — произнесла Жаклин, оторвавшись от текста. — Отсрочку дали, и все… — Как это не оставят?! — взревел Казин, накаляясь словно перегретый дизель. — Там же прямо написано, чтобы они в три часа убрались вон, и чтоб я их больше не видел! — Вот именно… — терпеливо разъяснила юридическая дама. — Думаю, что они уже ушли с Земли и, пока ты жив, не вернутся. А потом — все начнется заново. — Думаешь, закажут меня? — встревожился Олег. — Кому закажут, как? — Киллерам, убийцам наемным! — Казин даже забыл подивиться европейской бестолковости. А еще говорят, у них там мафия правит! Была бы мафия, то таких лопухов мигом бы повыкосило. Вот в Копорье, там действительно мафия, попробуй на рынок со своей картошкой вылезти, а рэкетирам не отстегнуть — в два счета рыло отполируют! — Думаю, до убийства не дойдет, — совершенно спокойно произнесла секретарь ООН. — Если бы это было возможно, вас бы уже давно убрали. Скорей всего они будут точно придерживаться договора. Весь вопрос в том, сколько вы еще проживете — тридцать лет?… пятьдесят? Вам ведь уже за сорок, а медицина тоже не всесильна. — Так ведь тридцать лет — это же уйма времени! — Вот я и говорю — отсрочка. Казин лихорадочно тер лоб. — А если обжаловать? — Не получится. Вы же сами подписали соглашение. Внимательнее читать надо было, что подписываете… Легкий звон прервал последние слова. Звенела вещулина (универсальный инфоблок), прежде Казиным не востребованная и поставленная на полочку изображать модерновую статуэтку. Теперь она ожила и выбросила из нутра небольшой бланк очень официального вида. Жаклин Шамо, не дожидаясь разрешения, подхватила бумагу и с прежним сосредоточенным видом углубилась в ее изучение. Казин, вытянув шею, заглядывал через плечо. — Квитанцию за свет напоминает, — сказал он единственное, что пришло в голову. — Похоже, так оно и есть… — ученая баронесса вновь придвинула договор, бегло перелистала, отыскивая нужное место, потом посмотрела в графы квитанции, отчеркнула что-то ногтем. Повернулась к Казину, строго спросила: — Солнце у инопланетянина осталось? — Ну… — убито промычал планетовладелец. — Начиная с завтрашнего дня за свет придется платить. — Верблюдица прикинула что-то на карманном калькуляторе, присвистнула и поспешно обнулила полученный результат. — Сколько? — поинтересовался любознательный Казин. — У вас столько нет, — усмехнулась Жаклин, — и у всего человечества — тоже. Казин наклонился над извещением, безумным взглядом уставился на цифирь в графе «Итого»: 16 121 597 366 479 241 078 965. Не вмещалась в голове подобная величина. Затем взгляд зацепился за примечание: «Счета за освещение комет будут выписываться особо». — Эт-то ч-чево? — проикал Казин, тыча пальцем в ряд цифр. — Количество киловатт в сутки, — пояснила Шамо. — Оплатить требуют немедленно, причем на полгода вперед. — Да это же грабеж форменный! — возопил планетовладелец. — Даже если по льготному тарифу, это сколько же получается? Не стану платить! Что думаешь, зеленомордый Солнце выключит? — «В случае неуплаты, — медленно прочитала Жаклин инозвездную документину, писанную на суржике, понятном всякому умеющему читать, — возможно наложение через судебных исполнителей ареста на принадлежащее вам имущество, а также полное отключение центрального светила». И штрафные санкции тут… — добавила Жаклин от себя, — такие, что только в кошмарном сне бывают. «Вот, значит, какие нравы царят среди звезд! Хороша мировая, ничего не скажешь! Со всех сторон обошел хакирылый прохиндей лопоухого землянина… Как липку ободрал и еще хочет. Да я ему в пачу понакидаю, печеночку отобью, буркалы повыскребу!..» — Казин сник, сообразив, что ничего он никому не выскребет, — сам подписал отступную, никто под локоть не толкал, так теперь сиди и не чирикай. — Знать бы их законодательство… — с тоской проговорила заместитель генерального секретаря, — а то вслепую дернешься и только себе навредишь. — Вот, — неохотно произнес Казин и выставил на стол вещулину. — Она всякие справки дает и говорит, навроде радио, только непонятности сплошные. Ни концертов у них тут не передают, ни о футболе не скажут. Тоска… А дома «Зенит», поди, опять продул. — Пользоваться ею как? — поинтересовалась Жаклин. Казин, наполовину смирившийся, выдал обучающую фиговину. — Только это я не навсегда, — предупредил он. — Попользуешься и отдашь. Жаклин Шамо кротко глянула на гражданина Казина и не ответила ничего. Глава 6 ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ДЫШЛО С утра осунувшаяся от недосыпа Верблюдица подала Казину на подпись диковинный документ, составленный во время ночного бдения. «В ответ на ваше извещение от 31.41.52.21.00, настоящим сообщаю, — с трудом разбирал Казин межгалактический канцелярит, — что договор на освещение и отопление принадлежащих мне планет не был составлен в надлежащей форме и не фигурировал при подписании акта о разделе спорного имущества. Таким образом, даже в случае признания сторонами взаимных претензий, договор на оплату услуг по освещению может вступить в силу не ранее дня следующего за подписанием дополнительного соглашения. Заранее предупреждаю, что подписание подобного соглашения в мои планы не входит, более того, я категорически отказываюсь от услуг, предлагаемых досточтимым сином из Синляндии. Я решительно возражаю против принудительного освещения и отопления принадлежащих мне плачет и рассматриваю навязанные мне услуги как акт произвола и попрания моих гражданских свобод. Оставляю за собой право вчинить сину из Синляндии гражданский иск за незаконную эксплуатацию принадлежащего мне имущества. Подобные действия приводят к выметанию солнечным ветром пыли из внутренних частей системы, к отдуву водорода из атмосфер внешних планет, а также к перегреву поверхности Меркурия и Венеры. Сумма причиняемого ущерба в настоящий момент уточняется. Вместе с тем напоминаю, что в соответствии с пунктом «один» дополнительных условий какая-либо деятельность в районе Солнечной системы, безусловно, запрещена на весь период действия вышеупомянутых условий. Любое воздействие на солнечную постоянную, а также попытки отбуксировать центральное светило за пределы Солнечной системы либо же экранировать какие-либо объекты будут рассматриваться как грубейшее нарушение договора. В соответствии с пунктом о штрафных санкциях права сина из Синляндии при этом должны быть в судебном порядке переданы противной стороне, то есть гражданину Казину О.П. Учитывая вышеизложенное, я, Казин О.П., отказываюсь от оплаты присланных мне счетов и требую от гражданина сина из Синляндии неукоснительного соблюдения всех пунктов вступивших в силу договоренностей». Казин отложил бумагу и гулко сглотнул, стараясь осмыслить прочитанное. — Ну ты даешь, — только и смог сказать он. — Подписывайте, — напомнила Шамо. Казин честно предпринял еще одну попытку прочесть и понять. Подписывать не глядя ему очень не хотелось. — Я тут чего требую? — сдался он. — Чтобы син солнце выключил или наоборот? — Чтобы не смел выключать, но и светить тоже не смел, — терпеливо разъяснила крючкотворица. — Так каким макаром он это сделает? — Это уже его проблемы. Но в любом случае он будет виноват. Нечего было счета без счета слать. — А!.. — въехал в ситуацию мудрый крановщик. — Как ни кинь, все клин! Так его, прощелыгу! — и, представляя огорченную морденку старого знакомца, гражданин Казин размашисто факсимилировал кляузную бумагу. Баронесса прошла в свой кабинет и с помощью вещулины, занявшей почетное место на неоглядном столе, отправила документ разом по пяти адресам. Затем, вернувшись ненадолго, спросила, нет ли у Казина случайно мнемосистемы или хотя бы небольшого мнемоблока. Откуда Верблюдица прознала о существовании подобных вещей, Казин не рассек, но халявина, некогда полученная на халяву, также переехала в кабинетку к Жаклин Шамо. Как пользоваться халявиной, Жаклин уже не спрашивала, лишь поблагодарила вежливо и заперлась у себя. — Вы сейчас отдыхайте, — предложила она на прощание, — и, главное, не совершайте никаких опрометчивых действий. Сами понимаете, разбить кувшин просто, а вернуть в него разлитое молоко — никак… «Вот что значит — секретарь, — уважительно подумал Казин. — За таким секретарем никакой начальник не пропадет. Эх, если бы Жаклин Шамо еще и шамовку умела варить, цены бабе не было бы. А то надоело жрать синтетику, которую готовит хреновина. Одно слово, хреновая у хреновины жратва», — размыслив так, Казин привычно потащился за посудой, чтобы нацедить очередную порцию сбалансированной баланды неустанно заседающим дипломатам. В конференц-зале ничего не поменялось, словно делегация объединенного человечества и не расходилась на ночь, без устали продолжая переговорный процесс. Отсутствия Жаклин Шамо никто не замечал, все были заняты куда более важными делами. Председательствующий Филипп Домашен развертывал перед восхищенными негуманоидами перспективы сотрудничества с земной цивилизацией. Другой председательствующий — Альфонс Дуэтто договаривался о вводе миротворческих сил НАТО в таинственный Миттлдаунский сектор. Казин готов был зуб дать от старой расчески, что еще вчера никто в Галактике не слыхивал ни о самом секторе, ни о воображаемом конфликте, разгоревшемся в этой части виртуальной Вселенной. Третий председательствующий — Симеон Пресняк занимался куда более важными делами, согласовывая курс галакто-экю с курсом доллара. Чем занимался четвертый руководитель миссии, Казин даже сейчас подслушать не решился. И лишь профессор Липтон в мечтах своих не совершил государственного переворота. Судя по репликам, он торжественно открывал выставку европейского искусства на одной из далеких планет. Сочувственно прислушавшись, Казин поставил перед профессором самую нарядную миску. — А теперь — банкет! — возгласил Филипп Домашен, зачерпывая ложкой слизистую бурду. Казин, глядя на хлюпающих дипломатов, с трудом сдержал икоту. «Не иначе сукин син сейчас мое письмо читает, вот и икается… — успокоительно подумал он. — Ничего, ему тоже икнется». Глава 7 ПОРОГА В АД Некоторое время Олег Казин честно пытался исполнять данные ему инструкции, а именно — ничего не предпринимать. Он вернулся в свою каютку, в которой заметно поубавилось иногалактической бижутерии, повалился на койку и попытался заснуть. Однако организм, привыкший в это время года приступать к работе в шесть утра, требовал деятельности. «Я же не стану опрометчивых действий совершать, — опрометчиво решил он наконец, — я только выйду, погуляю немного, на местных жителей погляжу, может, чего полезного услышу…» — Казин подхватился и, на цыпочках пройдя мимо жаклиновского кабинета, выбрался из здания земной миссии, которое со стороны более всего напоминало гараж, выстроенный алчным частником посреди благоустроенного городского двора. Казин малость постоял на тротуаре, забавляясь тем, как притормаживают при виде потенциального пассажира тоскующие по заказам такси. Он и дома-то на такую глупость денег жалел, а тут и подавно… Ничего, ножками дешевле, тем более что ехать никуда не надо, а только пройтись знакомой дорожкой до Координационного центра и назад. А то без променада баланда в глотку не полезет. По подсосоньевским меркам до здания Координационного центра было не так уж далеко — минут за двадцать дошагать, вроде как от Подсосонья в Свиноплясово или Стригуны — ближайшие выморочные деревеньки. А для метагалактики это, конечно, дальний свет, городские к пешему передвижению непривычны. Координационный центр был виден издали, и также издалека сияла реклама синовского вертепа. Славно развернулся зеленорылый, добрейшая синоматка, оценив сведения, принесенные блудным выкормышем, сумела не только восстановить синовское гражданство, чего прежде в обитаемой Вселенной не случалось, но и снабдить его начальным капиталом для развертывания игорного бизнеса, а заодно и для бесчеловечной утилизации человечества. Казин остановился перед приветливо вздрагивающим входным клапаном. Повздыхал, стесняясь, словно пацан, впервые собравшийся зайти в секс-шоп. У тротуара остановился шикарный вездепрыг, из него выбралось преогромное и диковидное существо. Не удостоив Казина и мимолетного взгляда, оно направилось к дверям и кануло за ними. Казин ошарашенно посмотрел вслед, а затем решительно толкнул податливую мембрану. Сразу за дверьми вошедшего ожидал мордоворотистый швейцар. — Простите, — произнес страж требовательным тоном. — Это кто сейчас сюда вошел? — поинтересовался Казин. Швейцар неприветливо скривился, но ответил: — Вы не ошиблись, гражданин, это действительно сиятельный Журбан — владелец Плеяд, звездного скопления в Геркулесе и едва ли не трети всего Малого Магелланова облака. — Первый раз слышу про такого, — признался Казин. — А чего он такой страшный? — Сиятельный Журбан относится к расе, чрезвычайно распространенной в Галактике. Все гигантские мужиги своим видом внушают трепет, хотя Журбан выдается даже среди соотечественников. К тому же, он не только огромен и силен, сверх всего он еще и гигант духа, что позволяет ему управлять не только имуществом, принадлежащим лично ему, но и… — Швейцар на полуслове прервал восторженный монолог и подозрительно спросил: — А что, собственно, нужно здесь вам? — Посмотреть зашел, — ответил Казин, уже привыкший, что звание гражданина открывает перед ним все двери. — Здесь не зрелищное заведение, — отрезал привратник, профессионально напружинив все шесть рук. — Сюда приходят играть. Если у вас нет денег — я попрошу вас немедленно удалиться. Нищим сюда хода нет! Это было оскорбление. Всем своим видом охранник-показывал, что ему плевать на казинское гражданство и личную неприкосновенность, так что если сейчас нищий побирушка не закроет двери со стороны улицы, то лететь ему через эти двери со второй космической скоростью. Олег Казин гордо выпрямился и, вытащив из-за пазухи пачку сертификатов, спросил спесиво: — Это годится? — Касса направо, — резко сменив тон, проговорил вышибала. — Пожалуйста, сударь, сейчас вас проводят… Казин и опомниться не успел, как откуда-то изнутри выскочила знакомая зеленорылая фигурка и, приветливо улыбаясь, направилась к богатому гостю. В первое мгновение Казин решил было, что судьба свела его со старым знакомцем, с которым лишь вчера он так неудачно подписал мировую, однако этот син был куда как щуплее того, что едва не забух навеки в разливах Марьиного ручья. Великодушно решив, что син за сина не отвечает, Казин последовал за провожатым и опомниться не успел, как добрая четверть сертификатов оказалась разменяна на круглые фишки из титанистой стали, и перед новым клиентом распахнулись двери игрального зала. — Удваиваю… Десять сверху… Вот ты и продул свою ставочку… — донеслось разом со всех сторон. Здесь действительно играли в «буру»! За каждым столиком, забавно копирующим колченогое сооружение, украшавшее мелиораторскую бытовку, сидело по три, а то и четыре иноземных существа. Мягко шелестели карты, со звонкими щелчками ложились на стол стальные фишки, алчно блестели глаза, созерцалы, гляделы и фасеточные очи, азартно дрожали конечности всех видов и наименований. Игра, судя по всему, шла нешуточная. Но играли не в рулетку, не в триктрак и не в таинственный шмон-де-фер, в который, говорят, продулся пушкинский Германн. Играли в «буру», уж это Казин понял сразу и несомненно! Казин осторожно приблизился, встал за спинами, намереваясь понаблюдать. Тут же набежал служитель, попросил отшагнуть в сторону, так, чтобы поляризационные экраны не позволяли видеть сданных карт. Казин не возражал, ему было интересно поглядеть на физиономий, а не на карты, которые ничуть не отличались от растрепанной домашней колоды. Вот крупье — не доверяют самому карты сдавать! — раскидал по три карточки каждому из игроков. Затем последовал быстрый обмен репликами: — Туз — он и в Африке туз. — Не за то отец сина бил… Один из игравших оставил свой бор при себе, трое, удвоив ставку и заявив, что желали бы жить в Сочи, скинули часть карт и прикупили новые. Затем наступило мгновение напряженной тишины. — Небось мыслишки прослушивают… — полупрезрительно пробормотал Казин. — Никак нет! — оказывается, сопровождающий син стоял за плечом нового клиента, готовый дать объяснения и в случае нужды усадить деревенского лоха на свободное место, а уж там — дело техники, как освободить его от мешающего имущества… — Обратите внимание, — тиноцветная лапка ткнула в потолок, откуда нелепо свисало нечто, очень напоминающее канделябр, — у нас установлены новейшие мнемоглушители. Под-слушать можно только то, что предназначено для посторонних ушей. — Хитро… Ни подмешать, ни подглядеть, ни мысли подслушать… — Да-с, игра честная. — А вам, хозяину твоему, что с этого отстегивается? — Полтора процента со всех выигрышей. Кроме того, в заведении работает бар и… Движением руки Казин остановил гида. Игра за столиком возобновилась. Один из граждан скривился и сбросил карты, не подтверждая, трое начали торговлю. Мгновение Казин слушал краткий обмен репликами, щедро сдобренный его, казинскими, словечками, а затем, подчиняясь безотчетному порыву вдохновения, выдернул из кармана малявину и перевел ее в режим минимальной адаптации. Прямо скажем, в натуре зал представлял не слишком приятное зрелище. Игрок, сбросивший карты, оказался не человеком, а шишковатым гуманоидом, два разумных моллюска неприятно покрылись слизью, а третий негуманоид потерял сходство с насекомым и превратился вообще невесть во что. Зато в движениях, прежде вполне унифицированных, обнаружилась масса индивидуальных различий, и спустя три круга Казин совершенно спокойно читал по лицам и органам, лица замещающим. Не умели галактяне скрывать свои чувства! Способность читать чужие мысли и привычка к транслитераторам напрочь уничтожили тонкое искусство физиогномики. И теперь, под защитой дамоклова канделябра, Казин почувствовал себя королем. «А ведь риска никакого, можно и рискнуть…» — пала в сознание мысль. Один из моллюсков отлепился от стола и уполз залечивать финансовые раны. — Ы?… — спросил Казин, указывая на освободившееся место. — Ыгы, — догадливо ответил синенок. — Только представьтесь игрокам. Это наша традиция. — Когда только традициями обрасти успехи?… — проворчал Олег, но послушно назвался: — Гражданин Казин, крановщик из Подсосонья. — Пусс, мужига из созвездия Волосы Вероники, — отрекомендовался шишковатый, и только теперь Казин сообразил, что его визави действительно принадлежит к той же расе, что и сиятельдаый Журбан, только размерами вдвое меньше и не столь волосат. Двое других игроков тоже представились, но их имена Казин тут же позабыл, а переспрашивать постеснялся. — Ставки ограничены, — предупредил крупье, — максимальная ставка — девятнадцать жетонов. Казин прикинул, что жетонов у него сотни две, и согласно кивнул. Сдали карты, пошла игра. Олег прикупил пару карт к десятке и оказался с четырнадцатью очками на козырях. Три его противника дружно изобразили на физиономиях огорчение, однако произнесли: «Картешечка как картошечка!» — и прикупать не стали. Судя по всему, ждали, что Казин перепугается и бросит карты. Казин карт не бросил. — Чуток добавлю, — сказал он и накинул пару фишек. Двое соперников не выдержали и вышли из игры, однако насекомоподобный пошел до конца. — Вот ты и продул свои денежки! — старательно проскрипел он сквозь жвалы, выкладывая максимально возможную ставку. — Не учи ученого! — решив, что на первый раз хватит, Казин сравнял ставки и открыл свои четырнадцать очков. Насекомый инопланетчик заскрипел, ворочая шеей и с ужасом глядя, как крупье передвигает кучу фишек, еще недавно принадлежавших ему. — Вы прежде играли в эту игру? — поинтересовался мужига. — Играть не играл, а рядом стоял. Крупье дождался ставок, раздал карты. Вновь последовал обмен ритуальными фразами. На этот раз ничего толкового у Казина не пришло, и он игру перепустил, пожертвовав одним жетончиком. Но уж на следующий раз!.. Казину с ходу пришел крючок, и, помянув для порядка картошечку, Олег демонстративно не стал ничего прикупать, а затем, выдав следующую кодовую фразу, бросил на кон девятнадцать жетонов. Конечно, так не стоило бы поступать, но, судя по всему, у насекомоподобного на руках что-то было, и он мог решиться на торговлю, желая проучить заезжего гусара. Так и случилось. Ставки быстро возросли до опасного предела, после чего Олег загадочно произнес: «Графиня, а не испить ли нам кофею?» — и предъявил крюк. Шестирукий выбыл из игры. К этому времени вокруг столика толпилось уже немало инозвездного народу, сбежавшегося поглядеть на крупную игру. Освободившееся место было тотчас занято молоденьким полифасным янусом. На некоторое время Казин затих, изучая непредставимую мимику многоликого существа. Все это время игра шла ни шатко ни валко, отыгрывались то разумная мидия, то мужига, то сам Казин помаленьку возвращал только что отданные фишки. Затем трижды кряду Олег наглейшим образом блефовал, вызвав взрыв возмущения пополам с восхищением. Лексикон собравшихся при этом обогатился фразами: «Так будет по-игрецки» и «Так будет не по-игрецки». — Послушайте, — не выдержал янус, обнаружив, что за полчаса лишился доброй половины своих фишек, — ведь так я могу проиграть! — Не без этого, — философски согласился Казин. — Но дело в том, что я пришел сюда с научной целью. Тема моей будущей диссертации: некоторые психологические аспекты феномена азартных игр. Деньги, что вы изъяли у меня, предназначены для научной работы! — Казенные, что ли? — хмуро спросил Казин. — Так нечего было играть, если своих нет… — Я предлагаю немедленно вернуть мне деньги и повторить эксперимент в более чистых условиях! — не унимался многоликий. — Наука не должна страдать из-за каких-то нелепых случайностей! — Шеф, — обратился Казин к крупье, — есть у вас такое правило, чтобы выигрыш обратно отдавать? Крупье подал знак, из-за портьер вынырнули двое сотрудников, подхватили ученого юношу под микитки и вывели вон. Освободившееся место немедленно занял насекомообразный тип, соотечественник проигравшегося или тот же самый, успевший разменять на жетоны часть недвижимого имущества, — этого Казин понять не умел. Скорей всего все-таки вернулся прежний игрок, возомнивший, что разгадал секрет казинского успеха. Во всяком случае, он с ходу принялся ставить максимально возможные суммы. Пару раз Олег спустил нахалу, а затем, дождавшись приличной карты, не просто уравнял ставку, а накинул от себя дозволенные девятнадцать фишек. Противник смущенно заворочал головогрудью, помянул ставочку, картошечку и даже графский кофей, а затем, не желая отступать, в свою очередь, максимально рванул вперед. Так повторилось еще дважды, после чего Казин, опасаясь, что разоренный дуралей застрелится прямо в зале, прекратил наращивать ставки и раскрыл карты. — Этого не должно быть, — судя по жестам, жукоглазый пребывал в горе или ярости, но транслитератор, задействованный лишь наполовину, таких тонкостей не понимал и передавал речь безо всяких интонаций в повествовательном ключе. — Я все просчитал, ты должен был испугаться и бросить карты. — Я вообще ничего не боюсь, — возразил Казин. — А ты не блефуй, когда не умеешь! Это ж всякому понятно, раз с первого хода максимально набавляешь, значит, нет у тебя ни хрена! За такую дурь канделябром надо по башке! — Что такое канделябр? — поинтересовался проигравший. — Вот! — Казин указал на потолок. — Не знаю уж, какой умник его там повесил, канделябры должны на стенах висеть, чтобы в случае чего снимать было легче. — Очень любопытная идея, — согласился неудачник, — проигравший бьет себя по голове мнемоглушителем. А с меня не вычтут за порчу оборудования? — С тебя уже и так вычли. Еще играть будешь? Бедолага пересчитал уцелевшие жетоны и со вздохом полез из-за стола. Следом отполз брюхоногий. Мужига поколебался немного и тоже встал, оставив Олега в одиночестве. — Кто на новенького? — предложил Казин. Желающих не нашлось. Казин оглядел кучу жетонов и понял, что даже абалаковский рюкзачок не выручит, если выручку придется тащить на себе. Поневоле вздохнулось о любимом болотнике. Кран бы сюда — и никаких проблем. Но кран сейчас беспризорный, ржавеет на Марьином ручье, и один бог знает, не случилось ли с ним чего… — Как бы их разменять? — спросил Казин. — Желаете открыть счет в банке или приобрести недвижимость? — любезно предложил сотрудник. — И то и другое, — немедленно нашелся Олег. — Прежде всего я хотел бы вернуть свои документы, под которые получал жетоны. А остальное — деньгами. У вас тут филиальчик какого ни на есть швейцарского банка имеется? Или американского на худой конец. Отечественным пирамидам у меня, простите, доверия нет. — Метагалактбанк вас устроит? — Давай свой Метабанк, — согласился Казин. — Авось не обанкротится за два-то дня, а там переведу куда ненадежнее. Только счет пусть будет валютный. — Галакто-экю. Казин припомнил, что именно эту валюту равнял с долларом финансист Сема, — и согласился. Богатого клиента препроводили в расчетный узел, вычли из выигрыша полагающиеся полтора процента, после чего унылый клерк поинтересовался, желает ли гражданин получить весь выигрыш наличными или же он хочет приобрести что либо из заложенного имущества. — Ясен пень — желаю! — Олег с ходу вспомнил про сертификаты, разменянные в кассе на титанистые жетоны. — Я же у вас разменивал кое-что, так вот это — назад извольте выдать. — В таком случае, вам следовало заранее предупредить, чтобы до окончания игры имущество не ставили на продажу, — попенял кассир. — Сейчас я наведу справки, возможно, еще ничто не продано… — кассир засунул голову в переливистое сияние мнемополя, посовещался там с полминуты и радостно объявил: — Почти все цело, продан всего один объект. — Какой? — встревожился Казин, перебирая возвращенные сертификаты. — Сейчас наведу справочку, — кассир был сама любезность. — Вот, пожалуйста, — перед Казиным появилась карточка со сведениями. Олег глянул и тихо матернулся: — Ядрен батон! Луну просрал! Вот тебе и не совершил опрометчивого по-: ступка! Глава 8 КОСМОЛОГИЯ Что есть Луна для современного человека? Спутник Земли, исхоженный, изъезженный, иссфотографированный со всех сторон. Это прежде околоземное светило называли другом влюбленных, посвящая ему стихи и воздыхания, и лишь злейший из мизантропов смел написать: «Свидетель жизни неудачной, ты ненавистна мне, Луна!» — ныне всякий знает, что ничего там нет увлекательного, ни селенитов, ни селенатов, ни селенидов. На Селене солей селена меньше, чем на Терре теллура. И любой селянин в рассуждении селенитов может повторить вслед за Василием Семи-Булатовым: «Этого не может быть никогда». Нет там ни домов, ни тучных пастбищ, а один серый камень. Но ведь недаром размыслено было, что месяц полезнее солнца и не только оттого, что «солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц — ночью». Достаточно взять любую популярную книжку по астрономии, космологии или космографии, как узнаем массу любопытного. Не правы те, кто думает, будто живем мы на Земле! Человек имеет счастье обитать на двойной планете Земля-Луна. И ежели вдруг меньшая половина планеты пропадет, то и большей тоже не поздоровится, потому что половины всегда равны, вне зависимости от их массы и линейных размеров. Взять хотя бы семью… «Моя половина!» — говорит тщедушный муж, тщетно пытаясь обнять необъятную супругу. Кто после этого посмеет утверждать, будто не бывает большей и меньшей половины? Однако вернемся к географии. Вот исчезла Луна, проигранная неосмотрительным Олегом Казиным, и не только влюбленным стало нехорошо, но и остальной мир содрогнулся в конвульсиях. Заскрипела земная кора, всхлюпнув, исчез приливной бугор и вместо приливов на берега и окраины ринулись небывалые цунами. Казалось бы, всего в том бугре несколько дециметров, но в масштабах океана родились волны, способные перехлестнуть Эйфелеву башню. А к тому еще — землетрясения, ураганы и даже смещение полюсов. И все оттого, что заядлый картежник Олег Казин вздумал побурить по маленькой. Вот и добурился, таких катаклизмов ни одна сверхглубокая скважина вызвать не может. Читайте, господа, Перельмана, прежде чем ставить на кон объекты Солнечной системы. Глава 9 КОСМОГОНИЯ Казин кричал и ругался, персонал игорного дома приносил глубочайшие извинения (обязаны были, стервецы, предложить весь комплекс услуг, да поленились языком шевелить!), но ничего поделать не могли. Луна уже была продана, вывезена и, судя по всему, пущена в переплавку. Наконец какой-то дока предложил, благо что денег у клиента теперь в избытке, заказать вместо, пропавшей новую луну и даже телефончик назвал ближайшей планетомонтажной шарашки. Казин, делать нечего, согласился. Денег, конечно, жалко, но Луны еще жальче. Опять же, о людях позаботиться надо, о влюбленных и лунатиках, которые без ночного светила жизнь не в кайф… Почему-то, по мере того, как росло благосостояние гражданина Казина, уменьшалась его природная жадность, освобождая место человеколюбию и даже благотворительности. На самом деле Олег изначально жаден не был, жадность и скопидомство чувства родственные, но не тождественные. Чевотину или дрянулину, вещи в хозяйстве нужные, согревающие душу владельца, Казин и сейчас никому бы не уступил, а банковский счет — совсем иное дело, это не деньги, а капитал. Представитель стройфирмы явился в ту же минуту, словно за дверью ждал. Раз — два, и половина выигрыша уплыла в обмен на срочность и качество исполнения. Целую систему вместе с центральным светилом можно приобресть за такие деньжищи. Неудивительно, что строительный менеджер отнесся к заказу чрезвычайно ответственно. Оговаривались тонкости, о которых Казин и не подозревал. — Следует ли ставить объект с учетом внесенных возмущений или достаточно добиться стабильности системы в новых условиях? — интересовался прораб. — Да не знаю я! — отбивался заказчик. — Делайте так, будто Луна и не утаскивалась никогда. «Может, если ночь облачной была, никто и не заметит, что Луна пропадала…» — опрометчиво надеялся безответственный луновладелец. — С учетом возмущений… — скрипел перышком и головогрудью представитель подрядчика. Относился менеджер к той же инсектоидной расе, что и обыгранный Казиным клоп, но в отличие от богатого бездельника счастье свое видел в работе и если и сосал из заказчика соки, то по обоюдному согласию, в обмен на качественно выполненный заказ. — Какие пожелания к материалу изделия? — Луна должна быть серебряной! — неуклонно заявил Казин, решивший исправить все как есть. Клопоид вытащил из-под панциря малый приборчик, не то калькулятор, не то справочник, пощелкал кнопочками и виновато сказал: — Цельносеребряной планета не получается. Слишком велика масса. Равновесие системы будет необратимо нарушено. А если изделие смонтировать полым или из пористого серебра, то его прочность окажется ниже допустимой величины. Развалиться может. — А как же раньше держалось? — удивился Казин. — Не могу знать. Космогонические константы легко восстанавливаются по текущему состоянию системы, а материал, простите, нет. Могу предложить следующий вариант: мы изготовим ваш планетоид из обычных в таких случаях материалов, а сверху как следует посеребрим. Металлический слой в пятнадцать ангстрем создаст соответствующее альбедо. Гарантийный срок такого покрытия невелик — около десяти тысяч лет, но зато мы сможем обойти массу технических трудностей, к тому же стоимость заказа снизится весьма значительно. — Десять тысяч лет, говоришь? — переспросил Казин, за последнюю неделю привыкший не удивляться самым разнообразным числам. — Тогда валяй, только чтобы отполировали как следует. Вернусь домой — проверю. — Через полчаса новая луна будет установлена! — пообещал насекомый. Глава 10 КЛИЗМА ДЛЯ КОТА Служба штормового предупреждения не только за погодой следит, но и за сейсмическими процессами. Сотрясется где-то земля, сразу летят радиограммы: берегись, кто на берегу — через пару часов ожидается цунами. А что делать, когда разом и отовсюду грозят катаклизмы? Колеблется земля, сотрясается море, и негде скрыться от гнева природы… Гул пошел, треск и грохот, сдвинулись пласты, раскололись плиты, разинув бездонные провалы недр. В самых покойных местах, где жизнь была сладка и приятна, качнулись здания, хрустнули переборки, расселись фундаменты. Еще целый миг разрушенные небоскребы возвышались, цепляясь за небо вышибленными рамами, готовясь рухнуть смесью бетонного крошева и людской плоти. А на горизонте уже поднялась подоспевшая стена воды, мутной, вспененной, пополам с донным илом и обломками цивилизации. Dies irae, еще никто не погиб, но третья часть народа обречена. А затем случилось небывалое: грохнуло, хрустнуло в небесах и недрах, свист и вой прошелся над дважды ужаснувшейся планетой. То вернулась на свое место воссозданная галактическим гением сияющая царица ночи. Сдернутая чудовищной силой лунного притяжения, циклопическая волна остановила разбег и помчалась обратно, укладывая на дно морское подхваченный мусор и поднимая со дна утопленные корабли. Идеально рассчитанный толчок вновь пробудил тектонические силы: закрылись бездны и провалы, метнулись и встали на положенное место полюса. Дома, уже разрушенные, но еще не рассыпавшиеся, получив удар столь же мощный, что и первый, но направленный в другую сторону, от неожиданности укрепились на фундаментах; срослась разорванная арматура, слиплись обломки, и даже вылетевшие стекла влетели обратно. Впоследствии кое-кто из академиков объяснял случившееся вмешательством инозвездных мастеров, будто бы, устанавливая на орбите Луну, монтажники применили метод темпорального реверса, направив время вспять и ликвидировав тем самым все последствия. Предположение сомнительное, уж если в хозяйстве Олега Казина темпоральной кривулины не имелось, так откуда возьмется она в строительной фирме? А даже если бы и нашелся у монтажников реверсер, то в этом случае люди, вернувшись на несколько часов в прошлое, просто позабыли бы безумные события безлунной жизни. Как ни верти, все нескладно выходит. И тем не менее волна отхлынула, земля растряслась обратно, разрушения отстроились, и все остались живы. Хотя крику, и стонов, и причитаний прозвучало больше чем достаточно. Люди метались, собаки выли, и коты орали так, словно юные хозяйки, движимые жестоким милосердием, закатили им в лечебно-испытательных целях полновесную клизму. Такая вот получилась катаклизма. Глава 11 В СЕРЕБРИСТОМ ЛУННОМ СВЕТЕ А потом, когда рассеялись пыль и дым неслучившихся пожаров и наступила ночь, над миром воссияло серебряное светило. Словно мощный прожектор вспыхнул в небесах, будто второе солнце зажглось, обратив ночь в день. Полированное серебро сияло столь нестерпимо, что без светозащитных очков взглянуть на небо было невозможно. Перестарался Казин со своим заказом, перемудрил, недоучел коэффициент отражения, а верней, и не слыхивал о таком, пропустив мимо ушей умное слово «альбедо», оброненное подрядчиком. Аль беда не знать про альбедо? Беда… А Олег Казин надеялся, будто никто ничего не заметит! Это слепым надо быть, чтобы не заменить. Не будет теперь ноябрьской тьмы, августовских звездопадов, белых ночей. Если и начнет когда смеркаться, то не как в былые времена, потому что, кроме отражения, есть и рассеяние света в атмосфере, а Земля отныне освещается с двух сторон. Многое изменится в жизни, меньше станет темных сторон, и в то же время кое-кто вовсе перейдет на ночной образ жизни. А что такого, если все равно ночью светло, как днем? Появятся даже любители загорать в лунном свете, хотя ни тепла, ни загара даже от самого яркого лунного света не дождешься. Но для фанатов ночных пляжей это не аргумент — что делать, странности встречаются не только в галактополисе, но и на планете Земля. Как правильно сказал мудрец: «Ничто не ново под Луной». Особенно если сама Луна — новая. Глава 12 VA BANQUE Клопоид удалился довольный, и Казин остался один под заискивающими взглядами обслуживающего персонала. — А почему, — спросил он, — не видал я среди игроков сиятельного Чурбана? Говорят, эта чурка — круть немереная, так я бы с ним стыкнулся. — Сиятельный Журбан, — ответствовал синенок, — играет в элитном зале. Простую публику туда не пускают. — И посмотреть, что ли, нельзя? — Вход платный. Ставки тоже ограничены, только снизу. Жетонов нет, игра идет прямо на сертификаты. Планетоид можно поставить, вроде вашей Луны, а можно и целую систему. — Синенок, взявший на себя обязанности гида, вздохнул очень по-человечески и добавил: — Там даже со стороны поглядеть, и то дорого. Вот оно как обстоят дела в мире чистогана! Сколько стоишь, там и стоишь. Выходит, все это время Казин провел среди космических забулдыг, а в чистое общество даже допущен не был! Обидно, право слово… — И сколько же туда билет обойдется? — оттопырив губу, спросил Олег. Клерк назвал сумму, способную отпугнуть любого здравомыслящего сапиенса. Но крановщика уже ничто не могло остановить. Взыграла в русском мужике гипотетическая цыганская кровь: вынь да положь ему сиятельного Журбана вместе с Малым Магеллановым облаком! — Погоди счет выписывать, — повернулся Казин к кассиру. — Недвижимость давай, планетоиды, там, мутатоиды… и билет на Журбана давай. Иду ва-банк! Глава 13 ЩУКА В ПРУДУ Сиятельный Журбан, гигант духа и хозяин миллионов звезд, развлекался. Новая игра привлекала его необычайно, хотя достойных соперников не было. Без блефа игра теряла смысл, превращаясь в статистическое перебрасывание карт, а ежели визави начинал блефовать, то рано или поздно сиятельный Журбан отлавливал закономерности, и тогда блефующего ожидали самые неприятные последствия. Покуда, впрочем, последствия никого не настигли, ибо поиски закономерностей требовали времени, а игра была слишком новой. Зато игроки в элитном зале собирались знакомые, не так много во Вселенной граждан достаточно богатых, чтобы без ущерба для состояния поставить на кон не то что шаровое скопление, а хотя бы безжизненную систему голубого гиганта. Сегодня против Журбана выступал единственный игрок — спруторукий Гумм из чечевице-образной галактики NGG-4752. Тем любопытней показалось гигантскому мужиге появление Олега Казина. Представитель расы крановщиков из звездной системы Подсосонье! Ни о чем подобном в Метагалактике прежде не слыхивали. Первым делом Казин оговорил условие, чтобы набавлять не больше, чем может уравнять противник. Слишком хорошо помнилось, как метался блудный син, не зная, что поставить на кон для подтверждения ставки. Играющие с оговоркой согласились, признав ее справедливой. Справедливость вообще торжествовала среди негуманоидов, хотя и принимала порой очень негуманные формы. Таинственный крановщик предъявил имущество, Журбан благосклонно кивнул. Игра предстояла по маленькой. Единственное, что вызывало интерес — система Тау Золотой Рыбки, звезды вполне бесполезной, замечательной лишь своими пухлыми размерами. Только сегодня утром сиятельный Журбан подарил эту систему правнучатой племяннице, чтобы девочка тоже могла позабавиться. И раз система, оставленная в залог, не была выкуплена, значит, племянница проигралась в прах. Будет обидно, если мужигочка от огорчения подвергнет себя аннигиляции. Однако даже тревожные мысли о судьбе любимицы не могли оторвать забуревшего гиганта от «буры». Карты трилистниками упали на стол, игра началась. Мимика мужиги уже была знакома Казину, поэтому он с ходу взялся за партнера всерьез. А Журбан, составлявший статистику, предпочитал поначалу проиграть немного, но не бросать карты даже при самом плохом раскладе, ведь при этом невозможно узнать, блефовал ли крановщик или всерьез намеревался торговаться. Миллиардер уравнивал все. С третьей сдачи Казин усек этот нехитрый прием, и с этой минуты уже ничего не боялся. — Хода нет — ходи с бубей! — и Казин двигал все свое состояние против неберущей карты Журбана. А на следующей сдаче необъяснимо бросал карты только лишь потому, что на шишковатой физиономии изображалась радость при виде невиданно крупных очков. Стопка сертификатов возле казинского локтя росла, в скором времени появилась возможность рисковать в сомнительных случаях. К тому же начала проявляться странная мимика спруторукого. Собственно говоря, никакой мимики не было, зато многочисленные конечности жадно трепетали, отчетливо выдавая секрет Гуммовых карт. Таких обыгрывать, что детей обижать! Космограждане, избалованные телепатией и миллионами лет использования транслитераторов, напрочь разучились читать по лицам и в присутствии мнемоглушителей должны были стать легкой добычей приметливого крановщика. Конечно, Журбан не сдавался без боя. Удачлив был гигант мысли, а великое богатство позволяло рисковать. Ясно же, плохонькая у него карта, и у Олега плохонькая. Сам Казин в таком случае сдался бы, не стал упорствовать, но сиятельный выставил на кон межгалактическую область диффузной материи и вернул часть проигранного. — Убиться веником! — сказал Казин и бросил карты. — Сплошная непруха! — Странный способ самоубийства, — заметил сиятельный Журбан. — Мне кажется, аннигиляция в таких случаях предпочтительней. — В каждой избушке свои погремушки, — резонно возразил Казин, протягивая руку за новой сдачей. — На кону система Бетелыейзе! — Деньги ваши — будут наши! — приняли вызов Гумм с Журбаном. После прикупа обозначился трефовый крюк, Гумм, прикупивший все три, набавлять не стал, у мужиги тоже не пришло ничего толкового, но Журбан смело поставил систему тройной звезды, что вращалась где-то в родном Магеллановом облаке. Если бы Казина мучили хоть малейшие сомнения, он перепустил бы игру, но сейчас можно было не страшиться, и Казин выдвинул на середину стола всю стопку свежеполученных сертификатов. — Под вистующего с тузующего! — применил он еще не бывшее в ходу заклинание. — Если вы не блефуете, — подсказал сиятельный мужига, — то вам следовало не поднимать ставку, а уравнивать. — Как хочу, так и верчу, — нагло ответил Казин. — Блефует, — произнес в пространство Журбан и, сравняв ставки, открыл свои невеликие картишки. Казин показал туза с десяткой. — Надо же, не блефует, — проговорил Журбан после минутного молчания. — Поздравляю, вы за полчаса удесятерили ваше состояние. Полагаю, больше играть вы не станете? — Вот еще!.. — фыркнул Казин. — Повторяю заход. Уж больно мне с этой Бетельгейзой везет, потом надо будет слетать в те края, поглядеть на собственное состояние. — А вы помните, за что отец бил сина? — Я покуда и не отыгрываюсь, — Казин кивнул крупье, карты веером легли на стол. Все трое игроков удвоили ставки и прикупили по две карты. Судя по физиономиям, мужиге и спруторукому привалило, а Казину такое пришло, что хоть плачь. Олег даже не выдержал, посетовал на судьбу: — За такой прикуп в ладони бы наорать! — Кому? — спросил спруторукий, извиваючись всеми щупальцами. — Не кому, а Камю. Писатель есть такой на Земле. Трансцендентально пишет, доложу вам, просто зашибись… очень мне его произведения нравятся. — Простите, как его зовут? — переспросил спруторукий, вытаскивая из разных карманов штуки три блокнотов и не менее десятка авторучек. — Альбер Камю, — повторил Казин имя, впервые услышанное от Петра Ивановича. Мысль, что он подменяет профессора Липтона, успешно занимаясь пропагандой земного искусства среди галактической элиты, в голову не пришла. В голову пришла другая мысль: сбросить карты и, пожертвовав системой Бетельгейзе, начать заново. Гумм и Журбан долго торговались, набавляя по планетке, по звездочке, наконец мужига оси-лил спруторукого, и Казин вновь мог вступить в игру. Блефовать, если на руках у Журбана было хоть что-то, он по-прежнему не решался, а вот если мужига с ходу бросал карты, то Гумма можно было и на понт взять. К полуночи Гумм был разорен, а казинское состояние возросло до головокружительных размеров. Теперь противостоять его ставкам мог только сиятельный Журбан. Но и Журбан был уже не тот. В какой-то момент он дрогнул и бросил ненулевые карты, хотя прежде в таких случаях уравнивал без колебаний. Пришла пора великого блефа. — Вы непредсказуемы! — негодовал сиятельный. — Прежде вы совсем не блефовали, а сейчас — раз за разом. Где логика? Как вообще вас обыгрывать при таком поведении? — А зачем меня обыгрывать? — не соглашался Казин. — Я сюда не за этим пришел. И потом, какой же я непредсказуемый? Предсказываю со стопроцентной вероятностью. Вот сейчас я блефовать не буду! — в подтверждение своих слов Олег демонстративно сбросился, ничего не прикупив. — Ну что, прав я? Журбан не отвечал. В его мощной голове прокручивались ряды закономерностей, блоки вероятностей и сложнейшие расчеты теории игр. Ставки все увеличивались, Гумм, давно выбывший из игры, с ужасом смотрел на происходящее, и лишь Казин, слабо отличавший сверхплотное звездное скопление от сателлита какой-нибудь жалкой планетки, был спокоен. Приходилось ему игрывать на вышедшие из обращения копеечки, приходилось на спички, теперь на звезды играет — тоже вещи в быту не слишком ценные. И это спокойствие помогло переломить могучий расчет и великое богатство гениального мужиги. — Под игрока — с семака! Нет хода — не вистуй! — твердил Казин картежные присловья, относящиеся совсем к другим играм, но бытующие среди всех игроков, даже тех, что неделями режутся в «пьяницу», а иных игр не ведают по причине природного слабоумия. — Ходи конем, стрит и флешь с прибамбасом! Наконец Журбан пришел к какому-то выводу, прекратил морщить лоб и двигать шишками уродливого лица. Очередную карту он брал осторожно, выдвигая одну из-за другой. Однако от казинского взора не укрылось, что, получив прикуп, гигант мысли чуть заметно поморщился, а это значит, что в прикупе обнаружился не такой приход, на который рассчитывал мужига. А у Казина после того, как к тузу пришла разведеночка, стало четырнадцать очков. Карта не для крупной торговли, но можно и блефануть. — Валю кулем, — сказал Казин, выдвигая на кон стопу сертификатов. Бурое лицо гигантского мужиги покоричневело. Целую минуту сиятельный Журбан молча смотрел в карты, затем, пересчитав все, что у него оставалось, уравнял ставки. Казин выложил карты крапом вниз, то же самое сделал гигант мысли. Наступило нехорошее молчание. У Журбана тоже был туз и разведенка. Теперь все должна решить следующая игра. — А у тебя денег-то на первую ставку хватит? — спросил Казин. — Найду, — пророкотал мужига. — Вот! — Журбан предъявил матово-черный шарик, размером с конский каштан. «Опять какое-нибудь удостоверение», — подумал Казин. — Что это? — Микроколлапсар, — пояснил мужига. — Единственный подобный объект во Вселенной. Чрезвычайно дорогая и опасная вещь. Если его активизировать — вы понимаете, что будет тогда… — Бомба, что ли? Я этих бомб у нас на полях знаешь сколько выкопал? А за незаконное хранение оружия полагается до пяти лет. Безответственный вы народ, галактяне. Ладно, ставь бомбу, а то в твоих руках ее оставлять негоже. Еще прикуп не забудь и подтверждение ставки. — Прикуп и подтверждение ставки одновременно, — голос мужиги сорвался, — Эпсилен Геркулеса! — Погодь, — сказал Казин. — Это же никак твоя родная система. Обитаемый мир. Я еще понимаю, родину продать, такое и у нас случается. Но в карты продуть? — Вероятность моего выигрыша в этой сдаче — девяносто три процента! Я ничем не рискую! — на Журбана было страшно смотреть. Недаром сказано, что гигантский мужига видом своим внушает трепет. — Как знаешь, мое дело предложить, твое — отказаться. Казин бросил на стол многократно переходившую из рук в руки Бетельгейзе и Тау Золотой Рыбки, с которой начинал игру в этом зале. И чем считал обезумевший мужига? Откуда взял свои девяносто три процента? Даже школь ник знает, что при каждой новой сдаче вероятность выигрыша равна ровно одной второй. И на этот раз половина легла в пользу везучего крановщика. В отличие от хлипкого сина Журбан умел выдерживать удары судьбы. Он дождался, пока Казин соберет выигрыш, затем произнес: — Благодарю за доставленное удовольствие. Я разорен. Пойду, убьюсь веником. Казин не слушал. Он разглядывал гору ценных бумаг и размышлял, что зря все-таки не захватил с собой верный подъемный кран. КНИГА ПЯТАЯ СКОРОБОГАЧ «Все куплю», — сказало злато.      А. Пушкин Глава 1 ЗНАМЕНИТОСТЬ Ах как не хотелось Олегу Казину отдавать полтора процента выигрыша мерзейшему сину! Как ни повернись, что ни сделай, все пройдохе на пользу получается. Однако тут его никто не спрашивал: вычли несколько миллионов звезд — и вся недолга. Впрочем, оставалось еще более чем достаточно. Слух о небывалом казинском выигрыше облетел всю обитаемую Вселенную еще прежде, чем закончилась игра. Трансляции, правда, не велось, приватная жизнь священна, но сообщения о движении ставок передавались по межгалактической сети. В один вечер Олег Казин стал самым знаменитым существом во Вселенной. Прежний кумир — сиятельный Журбан в последний раз привлек к себе внимание. Разорившись, он, следуя обычаю всех мужиг, немедля покончил с собой, но не просто аннигилировав, как поступают мужиги в обычных обстоятельствах. Журбан избрал страшную кончину, избив себя до смерти подсобным инструментом для уборки помещений. Казин ничего этого не знал. Деньги и имущество он оставил на хранение в банке, сунул в карман микроколлапсар и развалистой походочкой хорошо отдохнувшего человека отправился к дому. Шел пешком, денег на такси по-прежнему было жалко. Улицы гигаполиса были запружены народом, население высыпало посмотреть на живую знаменитость. На башнях были установлены телекамеры, каждый третий был корреспондентом, а прочие — зеваками. Но остановить великого бурильщика никто не посмел, слава и деньги в законопослушном обществе охраняют надежнее телохранителей. А что законы дурацкие, так это знали еще древние римляне, сказавшие: «Лекс дура, нон лекс», — что применительно к данной ситуации переведем как: «Закон дурен, но он закон». Потому и расступались граждане и просто существа, шушукались, гугукались и обменивались восторженными телепатемами. Еще бы, такое увидать: по улице прогуливается сам Казин О. П. — крановщик из Подсосонья! Глава 2 ВСТРЕЧА Бывало и прежде: загуляется Олег где ни на есть, а то и выпьет в будний день и заявится домой не то чтобы на бровях, но часа на три позже обещанного. А дома супруга ждет, поганка Ганка. И начинается встреча на Эльбе и проводы белых ночей. Крик, ор, а то и рукоприкладство. Обвинения необоснованные, обиды и прочие прелести жизни. Потому входил Олег в модуль с опаской, ожидая выговора и выволочки. Кодового замка при входе в модуль касался нежно, как только мог, и черед коридор крался на цыпочках, словно нашкодивший муж, боящийся разбудить супругу и вызвать преждевременный скандал. А получилось вовсе наоборот. Преодолев гудящий беспорядочными голосами конференц-зал, он увидел, что дверь в комнату Жаклин Шамо распахнута, а Верблюдица сидит с самым несчастным видом и смотрит в глубь недоступного коридора. Увидав входящего Казина, она вскочила и тихо выдохнула: — Вы живы? Что там случилось? «Ишь ты, волнуется, — подумал Казин. — Моя бы сейчас не так волновалась. Такую бы бучу устроила — только держись!» — Чего со мной может случиться? Сходил, погулял. Город красивый, башни здоровущие, а вместо людей сплошь ихние хаманоиды бродят. — Ну как же ничего не случилось? По информационному блоку непрерывно вас показывают, говорят что-то, а запасного транслитератора нет, ничего понять не могу. — Где это меня показывают? — заинтересовался Казин. — По телеку, что ли? Во непруха, раз в жизни на телевизор попал, и то проморгал, когда показывали!.. — Можно посмотреть, — успокоила баронесса. — У блока имеется режим автоматического повтора передачи. Я все записала. Все-таки что ни говори — золотая женщина! Ни полслова поперек, а все, что нужно — уже сделано. В Подсосонье такой не найти, там бабы эмансипированные, глотка шире паровозной трубы. — Спасибо, — удивляясь самому себе, сказал Казин. — Спасибо, Жа… — и замолк на полуслове. Все-таки иноземные имена — сущее наказание. Хочешь к человеку поласковей обратиться, а у тебя жаклинивает язык… тьфу, пропасть! — заклинивает яжык… Жаклинышек, что ли, говорить… или Жаклюшка? За такое обращение можно этой самой клюшкой по кумполу получить. — В общем, спасибо тебе огромное! Прошли в комнату баронессы, секретарь ООН включила вещулину, и Казин увидел себя самого, не слишком опрятного и по моде небритого. Вот Казин открывает счет в банке, вот Казин беседует с персоналом игорного дома, который невиданно обогатился сегодня, вот он шагает по улице, подбрасывая на ладони аспидный шарик метастабильного микроколлапсара. — Смотрите, — с ужасом и восторгом тараторил за кадром голос диктора, — с какой небрежной легкостью великий человек манипулирует самым страшным оружием во Вселенной! Ведь достаточно уронить коллапсар на мостовую или просто слишком сильно сжать, как коллапсар активизируется и через несколько секунд не только галактический центр, но и все наше созвездие рухнет в черную дыру. Однако интуиция, расчет и гений позволяют блестящему крановщику чувствовать себя в полной безопасности! — Что он говорит? — спросила Жаклин Шамо. — Да так, — уклончиво пробормотал Казин и бочком выскользнул из комнаты. Бусина коллапсара жгла сквозь брюки, в промежности противно тянуло. Сейчас как долбанет в самом деликатном месте — и собирай шматки и шмотки! Проклятую бусину Казин завернул в обрывок газеты и уложил в отдельный ящик стола. Надо же, дернул черт, позарился на зазвездную редкость. А Чурка сиятельный — тоже хорош, предупреждать надо, что партнеру втюхиваешь! Глотнул воды, отдышался, пригладил волосы и вновь постучался в шамовскую каюту. Баронесса сидела возле мерцающего инфоблока. Изображения, которое обычно появлялось рядом с вещулиной, не было. — Так что там произошло? — Ну… я же рассказывал… этот син, с которым я судился, я его научил в карты играть, и он теперь казино открыл шикарное. Ну я и зашел посмотреть, что там делается. — Проигрались? Столько тихого отчаяния было в этом вопросе, что Казина холодом продрало. Легко проигрываться в карты простому мужику, больше чем последние порты продуть нельзя. А у наследницы двадцати поколений знатных предков страшные слова «карточный долг» могут и инфаркт вызвать. Если подумать, сколько имений, замков, дворцов, садов и виноградников спустили родовитые бароны за последние четыреста лет, то ущерб получится сравнимый с проигрышем сиятельного Журбана. Баронесса Шамо, думается, могла бы понять великого мужигу, который предпочел раскроить себе голову электровеником, но не жить неудачником. — Кто это проигрался? — успокоительно спросил Казин. — Выиграл, и крупно выиграл. Я же в «буру» тридцать лет режусь, а они — без году неделя. Жидковаты они против меня бурить. — А второй откуда? — задала новый вопрос Жаклин Шамо. — Какой еще второй? — не понял Казин. — Кроме вас, еще одного человека показывали. — Путаешь что-то, — уверенно заявил Казин. — Небось просто гуманоид какой-то. — Трудно спутать. Он даже одет почти как вы… стиль одежды у вас схож. Казин оценил стиль своей спецовки и вынужден был признать, что меж звезд такого не встретишь. — А запись показать можешь? — Пожалуйста… Баронесса повернулась к вещулине, что-то переключила (и когда только навостриться успела?), и Казин тихо охнул. — На него смотрело честное лицо Вохи — бывшего баклана и великого любителя пива. Вот так встреча! Глава 3 СВЕТЛЫЙ ВЛАСТЕЛИН Прослушать дикторский текст и узнать, чем так прославился подсобный рабочий, что его харю на всю Метагалактику транслируют, Казин не успел. Вещулина звякнула, предупреждая, что получено личное сообщение, и выбросила на стол письмо. Писано было на суржике, перевода не требовало, так что и Жаклин Шамо могла прочесть удивительное послание: «Пресветлый Властелин! С восторгом и гордостью узнали, что Вы вступили во владение Вашим имуществом — системой Эпсилен Геркулеса. Предвидя Вашу Волю, почтительнейше доносим Вам, что все граждане, проживающие на планетах системы, покинут ее в течение 25 часов, после чего можно будет незамедлительно приступить к утилизации негражданского населения. Счастливы быть Вам полезными. Совет неграждан системы Эпсилен Геркулеса». — Ни хрена себе! — воскликнул Казин. — За кого они меня принимают? Я им что, син поганый? — Надо связаться с Советом неграждан, — подсказала Шамо, — и остановить их. Пусть живут как жили. Этот шаг кажется мне очень важным, таким образом мы можем внедрить в сознание галактической общественности принцип невмешательства в дела слаборазвитых стран… Казин на пару минут отвлекся, позволяя женщине выговориться, затем сказал: — Сейчас я им звякну. Через минуту на месте вещулины возникла шишковатая физиономия незнакомого мужиги. — Казин у аппарата! — представился властелин. — Председатель Совета неграждан гражданин Гудан! — отрапортовал шишколицый. — Слушаю вас, господин Казин! — Получил вашу писульку, — веско начал Казин, — и вот что скажу. Никакой утилизации не будет, пусть люди, то есть мужиги, живут как жили. А то взяли моду: чуть что — утилизация. Ясно? — Так точно! — ошарашенно доложил Гудан. — Делами у вас кто управляет? — Совет неграждан. — Вот пусть и дальше управляет. — Так точно! Мгновение Казин всматривался в верноподданную физиономию Гудана, потом, медленно въехав в ситуацию, переспросил: — А ты кто такой? — Председатель совета неграждан гражданин Гудан! — А как ты в совет попал, гражданин? — Избран подавляющим большинством голосов. За мою кандидатуру проголосовали семьдесят семь процентов граждан, имеющих право голоса. — Погоди. У вас что, совет неграждан избирают только граждане? — Разумеется. Неграждане права голоса не имеют. — Ну, вы оборзели с вашим гражданством! Вот что, право голоса теперь будет у всех… — Достигших совершеннолетия, — подсказала Жаклин Шамо. — …вот именно, у всех, достигших совершеннолетия. И в Совет неграждан пусть избираются только неграждане. Ясно? — Так точно! Позвольте спросить, когда проводить перевыборы? — Через двадцать пять часов! — отчеканил Казин. — Так и объявите: вместо утилизации — свободные выборы! — Слушаюсь, о пресветлый повелитель! Глава 4 ПОДВИГИ ГЕРАКЛА Древняя цивилизация гигантских мужиг отличалась чрезвычайно большой дисперсией свойств. На одного гиганта духа приходилось в среднем двести тысяч мужиг столь мужиковатых, что алкогольный олигофрен рядом с ним покажется светочем мысли. Научили такого окучивать дернавку или панировать желоба, вот он и панирует с пользой для себя и окружающих. А в совете неграждан делать ему нечего. Однако приказ есть приказ. Нашли тех, кто побойчей, и избрали. И началась в созвездии Геркулеса новая жизнь, анекдоты о которой прогремели на всю обитаемую Вселенную. Эх, Казин, лучше бы ты их сразу утилизировал! Глава 5 ШАНТАЖИСТ Как и полагается опытному политику, Жаклин Шамо сначала предотвратила гуманитарную катастрофу в созвездии Геркулеса и лишь потом поинтересовалась причинами, ее вызвавшими. — Я же сразу сказал, что не проигрался, а выиграл, — оправдываясь, произнес Казин. — Я же не думал, что они сами себя немедля утилизировать примутся. — Целую планету? — ахнула Жаклин. — Вместе с людьми? — Нет там людей. Там мужиги живут. Ты же видала… сами лысые, как Никита Сергеич, а лапы в шерсти. — Все равно — люди. Не думала я, что в Галактике таких простых вещей не понимают. — Жаклин задумалась и добавила совсем тихо: — У нас, впрочем, тоже хватает непонимающих. Ведь когда мы расскажем, как отдали права на владение целой цивилизацией, нас непременно обвинят, что мы не учли интересов землян. Можно было обменять эту систему на Землю и так решить все проблемы разом… — Так ведь действительно можно обменять! — вскричал Казин. — Дурак я, дурак! Как же я сразу не подумал? — Нельзя так делать, — твердо произнесла Жаклин Шамо. — Если строить свое благополучие на гибели других, то ничего хорошего из этого не выйдет. Хотя, конечно, будут недовольные. Так что даже хорошо, что прежде эта мысль вам в голову не пришла. — Да нет же! Ты ничего не знаешь, у меня еще есть, кроме этого Геркулеса! Ну, необитаемые, делов-то!.. Отдам десяток звезд за одну планету — и вся недолга! Сколько запросит, столько и отдам! Казин бросился к вещулине, потребовал связи с сином. Вещулина извинилась и ответила, что досточтимый занят и не желает отвечать даже на самые срочные вызовы. Казин сдержал порыв чешущихся рук и повторил вызов, присовокупив, что звонит не кто-нибудь, а лично он, гражданин Казин, и что речь пойдет о вещах чрезвычайно важных. — Ждите ответа, — казенно информировала Казина информационная сеть. — Ну я ему покажу, как надо ответа ждать! — Казин вскочил и через пару минут появился в дверях шамовской каюты в обнимку с катапультирующей бандуриной. Поставил у самых дверей и, велев Жаклин ничего не трогать, отлучился еще на минуту. Инфоблок продолжал методично посылать экстренные вызовы. Наконец блудный син снизошел до разговора или и в самом деле только что узнало вызове. Вещулина опалово засветилась, в комнате возник старый знакомый, с которого началась история злоключений и возвышения Олега Казина. Ох, как чесались у Олега кулаки, как хотелось схватить сина за шкирятник и повозить мордашкой по столу, поучить зеленорылого правилам хорошего тона, чтобы знал впредь, что можно позволить по отношению к землянину, а чего следует бояться пуще хлябей возле Марьина ручья! Однако Казин понимал, что, несмотря на эффект присутствия, сина в модуле нет, сидит мерзавец где-нибудь на загородной вилле в полной безопасности и поплевывает свысока на праведный казинский гнев. Стыдить такого — только зря язык мозолить, поэтому Казин сразу взялся за дело: — Вот что, парень, — вежливо начал он, — заработал ты на мне неплохо, но я зла не держу. Давай так: говори, сколько ты хочешь за Землю и за Солнце? Цену свою говори. Но договор составим у нотариуса, чтобы я уверен был в отношении тебя, что никакой новой подлянки не будет. — Не согласен! — звякнул син. — Твоя мерзкая планета все равно будет утилизирована! — Слушай, — попытался урезонить Казин, — завязывай гоношиться. Я же не просить пришел, я тебе цену даю. Мало ты, что ли, нажился? — Мало! — син был непреклонен. — Ты мне весь бизнес испортил. У меня все было рассчитано. При правильной игре, хорошей рекламе и ставке полтора процента вся обитаемая Вселенная через два с половиной миллиона лет должна была перейти в мою собственность. А теперь, когда крупнейший из игроков столь стремительно разорился, популярность заведения начнет падать. Те полтора процента, что я получил вчера, не могут компенсировать моих потерь. Я непременно утилизирую твою планетенку! — Вот, значит, как? — зловеще пропел Казин. — Хорошо… просто отличненько. Ну тогда, не обессудь, кума, а больше потчевать нечем. Поглянь-ка сюда! — Казин вытащил из кармана газетный пакетик, развернул и продемонстрировал угольно-черный шарик микроколлапсара. — Узнаешь, что за штучка? — Ты это вчера выиграл, — проговорил син. — Сегодня. — Уже вчера. Казин бросил взгляд на часы и согласился: — Хорошо, пусть вчера. А что это такое, ты знаешь? — Метастабильный микроколлапсар, — син глядел неодобрительно. — Вещь дорогая, но даже за нее я твою Землю не уступлю. Мне этот коллапсар просто не нужен. Он очень опасен, а ты безответственно вертел его, когда шел по улице. — Я его еще не так вертеть буду. Я его так поверчу, что от тебя одна память останется. — Это запрещено! — визгнул тиноцветный. — Я гражданин Галактики, меня нельзя подвергать насилию! К тому же, — мордашка сина просветлела, — ты все равно не сможешь этого сделать. Я очень далеко от тебя, даже если ты взорвешь коллапсар, ты не сможешь причинить мне вреда, а только погибнешь сам. — Вот еще!.. — фыркнул Казин. — Стану я на тебя, козявку зеленую, коллапса? тратить! Ты еще вот сюда полюбуйся! Виртуальный син повернулся и увидел включенную катапульту. Уж свое собственное оборудование син знал прекрасно и видел, что бандурина готова в любой миг катапультировать свой груз в единственно доступное ей место во Вселенной. — Я вот думаю, — сказал Казин, — а если шарик раздухарить и, прежде чем он рванет, отправить этой штукой куда подальше? Как полагаешь, что получится? — Меня там нет!.. — страшным шепотом прокричал син. — А мне плевать. Отошлю — и вся недолга! — Но там — синоматка! Она погибнет! — А там — моя Земля. И ты, подлюга, хочешь ее погубить. Ну так что, меняешь Землю или мне твою синоматку в распыл пускать? Она ведь не гражданка, ей можно вред причинять. — Нельзя! Это чужое имущество! Тебя оштрафуют! Очень сильно оштрафуют! — Пусть штрафуют, — согласился Казин. — Заплачу, но заплачу. Син посинел от ужаса. — Не надо… — забормотал он, — Это же синоматка, самое святое, самое главное, что есть на свете. У нее действительно нет гражданства, ей оно не нужно, она сама может гражданство выдавать… Но ведь никто и подумать не мог, чтобы причинить ей вред! — А я подумал и решил ее таким способом утилизировать, — цинично вставил Казин. — Не смей думать! — А ты, когда мою родную Землю утилизировать собрался, о чем думал? — У меня форсмажорные обстоятельства! — завизжал синорылый. — И ты, и твоя планета подвергли меня небывалым оскорблениям! — Да если бы я знал, кто ты такой, я бы тебя вообще в кашицу стер! — отпарировал Казин. — Тоже мне, мажор нашелся! Для форса выпей морса! У меня обстоятельства тоже фарсмажорные, а я фарса не устраиваю. Так что, посылать коллапсар твоей матке в подарок? — Это шантаж! — сопротивлялся достопочтенный син. — Конечно, шантаж. А с тобой иначе никак. Ну, решай, что станешь делать? — Меняю… — прошептал син. — Цену говори. — На микроколлапсар меняю. — Не пойдет! — Казин язвительно рассмеялся. — Я тебя, сукина сина, насквозь вижу. В твои лапчонки такую вещь отдавать нельзя. — В твоих оставлять тоже нельзя. — О чем вы беседуете? — тихо спросила Жаклин Шамо, не понимавшая ни русского, ни синтайского. — Выкуп ему предлагаю, — слегка покривив душой, пояснил Казин. — А он вот эту штуку требует. Только я не хочу ее отдавать. Это бомба. Второй такой во всем свете нет и уже не будет. Я справки навел: реликт это, со времен большого взрыва остался. Что там за взрывники работали — не знаю, но бомбы у них были что надо. — Планетарная бомба? — приужахнулась начитанная в фантастике баронесса. — Выше бери. Что ей планета? — Она пол-Галактики сметет и не заметит. — Тогда ее нужно немедленно уничтожить, — выдала соломоново решение Жаклин Шамо. — Эй, синорылый, — повернулся Казин к изображению, — слышишь, что умный человек говорит? Даю тебе за Землю любую звезду с планетами, а коллапса уничтожим, чтобы его ни у кого не было. Ну, знаешь, когда кучи жгут, в них мины найденные и прочий хлам валят, чтобы не подорваться ненароком. Вот и мы так поступим. Пусть никому не достается. По рукам, что ли? — Беру систему Бетельгейзе, — быстро сказал син. — Но договор вступит в силу только в момент взрыва коллапсара. — Вот и ладушки, — согласился крановщик. Глава 6 ЧИНОПРОИЗВОДСТВО За всеми делами Казин едва не позабыл о Вохиной физиономии, мелькнувшей во Вселенских новостях, однако памятливая секретарь напомнила об этом факте, и отрывок передачи вновь был вызван из небытия. — На должность верховного координатора галактики Туманность Треугольника, — буднично сообщал диктор, — назначен гражданин Воха, представитель расы монтеров с планеты Николаев. Должность координатора была вакантна в течение последних семисот лет, и лишь позавчера нашелся претендент, удовлетворяющий всем требованиям. Матерый монтер на испытаниях пока зал столь высокий результат, что был немедленно назначен исполняющим обязанности верховного координатора. Инаугурация нового главы галактической администрации назначена на послезавтра в соответствующем секторе метагалактического центра. — Ну, Воха дает! — прокомментировал событие Казин. — Вроде бы всегда дубарем был, знай бегал от пивка до кулака. Как же его в начальники занесло? — Это ваш товарищ? — спросила Жаклин. — Гусь свинье не товарищ! — возмутился Казин. — Подсобником он у меня работал, так и там не справлялся! За два года стропалить толком не научился, «майна» от «вира» не отличал. «Ви-рай!» — кричит, а сам ладонь низом держит, хотя так значит: «Майнай!» Мне в кабине не слышно, я на ладонь смотрю, ну и майнул ему лоток прямо на ноги. Он же в канаве стоит, ног не видать, одна башка дурацкая. Хорошо, грязь была, вдавило, а то бы все кости недоумку переломал. А отвечал бы кто? Я бы и отвечал. А теперь, значит, он галактикой заведовать будет… Удивляться нечему, таких, блин, всегда назначают, правильные команды давать, чтобы никто на своих ногах не ушел. — Погодите, — остановила воспоминания Жаклин. — Если я правильно поняла, его назвали «гражданин Воха». Получается, он тоже обладает правом гражданства? — Выходит, так, — согласился Казин. — Как вы думаете, гражданство он тоже выиграл в карты? — А я откуда знаю? Может, и в карты. В этом вопросе он монстр, кого хочешь обует. Только он в «буру» не очень, он больше в «очко». — В конце концов, это не так важно. Главное, что в галактике есть еще один землянин с правом гражданства и к тому же обладающий некоторым влиянием. — Он не в нашей галактике, — поправил Казин, уже начавший различать административные единицы Вселенной. — Был бы он толковым начальником, у него и в нашей Галактике все схвачено было бы. Вот, Степан Минеич, у него и с директором лесхоза вась-вась, и с начальником милиции пусь-пусь, и в райкоме было к кому постучаться. А Воха не такой, не… Хотя, попробую его завтра отыскать, сейчас он, поди, дрыхнет давно. Да и нам пора по койкам… — Казин отключил бандурину, поволок ее прочь. — И как такого в чин произвели? — риторически спросил он уже из коридора. — Воху в начальники, не… не понимаю. Он даже на профсобрании сроду в президиуме не сиживал. А тут сразу — галактика! Глава 7 БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ Всякий день во Вселенной происходит какое-нибудь замечательное событие. Сегодня охочая до хлеба и зрелищ публика могла лицезреть активацию микроколлапсара, которую для ее развлечения совместно проводили Олег Казин из Подсосонья и досточтимый син из Синляндии. Сама по себе активация коллапсара явление невзрачное. Только что ничего не было видно, по тому что не было ничего, глядь — ничего не видать, но уж но другой причине, ибо рядом притаилась черная дыра, готовая поглотить всякого, до кого может дотянуться ее жадное притяжение. Однако, если оформить явление черной дыры как следует, получится шоу, в сравнении с которым померкнут стадионные гала-концерты. Для представления прижимистый син пожертвовал межгалактическое облако разреженного газа, так что черенковское свечение осияло половину Вселенной. Электронные пушки со всех сторон подсвечивали рождающийся коллапса пучками электронов различных энергий, и тормозные фотоны, испускаемые погибающими частицами, переливались всеми цветами спектра, радуя фоточувствительные органы галактических жителей. И посреди этого великолепия в ледяном спокойствии чернеет зона, очерченная сферой Шварцшильда, место, откуда уже ничто и никогда не выберется. Светопреставление получилось на редкость красочным! Метрика пространства рвалась, закручивая вихри локальных возмущений, случайный планетоид канул в небытие, отчаянно вскрикнув на всех диапазонах. Имеющий гравитационные локаторы да слышит! Буйство электромагнитных волн лишь в первый миг казалось случайным. Вскоре цветовая гамма упорядочилась, составив рекламный призыв: «Посетите наше казино!» Чуть ниже образовался портрет Олега Казина в рамке из слов: «У нас — выигрывают!» Все это сияло и горело нестерпимо, заменяя ближайшим цивилизациям солнце и луну. Все-таки стервец достопочтенный син. Использовал зрелище на полную катушку, а Казину даже гонорара не выписал за использование его имиджа в рекламных целях. В Метагалактике вообще плохо с охраной авторских прав, о Женевской конвенции там и не слыхивали. Жаклин Шамо, просмотрев видеозапись, хотела подать на сина в суд, но не нашла в мировом законодательстве ни соответствующих статей, ни прецедентов. А самому Казину казалось даже лестно, что его личность прославилась на всю Вселенную, а возможно и за ее пределами, ибо, по мнению некоторых теоретиков, внутренность черной дыры к нашей Вселенной не относится, а казинский портрет был виден там как нельзя лучше. Впоследствии эта гипотеза блестяще подтвердилась, когда удалось установить контакт со Вселенной, образовавшейся по ту сторону черной дыры. Светлый образ крановщика из Подсосонья так поразил местных жителей, что Олега Казина признали в мирах той Вселенной господом богом, что, впрочем, недалеко от истины, ибо как еще назвать создателя мириадов миров? Впрочем, события иных вселенных останутся за рамками нашего правдивого повествования. Господь бог, иные вселенные и прочая фантастика — несерьезно это! Куда серьезней чувства, с которыми Олег Казин взял в руки два новых сертификата. Подобных документов, отпечатанных на тисненой гербовой пластмассе со множеством степеней защиты, прошло через его руки не меньше полуцентнера. И все же это были совсем особые сертификаты, подтверждающие казинские права на вечное и полновластное владение Солнцем и Землей! — Все! — сказал Казин, протягивая листочки Жаклин Шамо. — Спасли Землю. Завтра можно и домой собираться. А сейчас пойду, стибрю у Семы коньячку, отпразднуем победу. Верблюдица укоризненно глянула на Казина, но сказать ничего не успела, ибо вещулина музыкально звякнула и произнесла приятным голосом: — Экстренный вызов. С вами желает говорить досточтимый син из Синляндии. — Давай его сюда, — благодушно дозволил Казин. Глава 8 СИН УДОСТОВЕРЯЕТСЯ Вражина появился посреди комнаты, сидящим в покойном кресле. Лиловый халат, расшитый золотыми тахоргами, облекал щуплую фигурку. Мгновение син буравил глазками улыбающегося Казина, затем отрывисто сказал: — Я выполнил все обязательства, которые вы бесчестно заставили меня взять. Ваша заболоченная планета принадлежит вам. Но, помните, я все равно утилизирую ее, теперь это дело чести! — Дурак ты законопослушный, — миролюбиво сказал Казин. — Ну как ты сможешь утилизировать чужое имущество? Совести у тебя, конечно, нет, но закона ты боишься как черт ладана, так что ничего у тебя не получится. — Пока это чужое имущество — не получится, — протявкал син, — но как только оно станет выморочным имуществом, я приобрету его на аукционе — любые деньги отдам! — и немедленно все утилизирую, так что даже пустого места не останется! — Что такое выморочное имущество? — повернулся Казин к Жаклин Шамо. — Имущество, оставшееся после смерти владельца, которому никто не наследует. Оно обычно переходит во владение государства и может быть выставлено на аукцион. — Твой справочник абсолютно прав! — осклабился тиноликий. — Когда ты издохнешь, Земля снова станет моей. О, как я буду ее утилизировать! — Это еще бабушка надвое сказала, — пообещал Казин. — Ты пасть-то шире рта не разевай, подавишься ненароком. Смотри, как бы самого не утилизировали. — Меня нельзя утилизировать! Син — гражданин! — Один раз ты уже профукал свое гражданство, не миновать и второго. А покуда — сгинь! Казин выключил вещулину, и син послушно сгинул. — Вот ведь говнистый мужичонка, — сказал Казин после минутного молчания. — Все ему неймется. Что делать-то будем? — Во-первых, — ясно и жестко произнесла Шамо, — можно попытаться его разорить. — Как? Чем больше я стану выигрывать, тем больше ему денег отвалится. Ведь он процент с моего выигрыша получает! — С игрой покончено. Хотя и этот вариант можно иметь в виду, но лишь как дополнительный. Мы откроем на Земле свои игорные дома, куда будут допускаться только инопланетяне. Син запатентовал на свое имя игру, которой ты его научил, забыла, как она называется… — «Бура». — Вот именно, тетраборат натрия. И кому только пришло в голову назвать азартную игру в честь соли борной кислоты? Ею же тараканов травят… — Точно, — согласился Казин, вспомнив насекомоподобного джентльмена. — Кроме того, син запатентовал сам принцип азартных игр. Не учел он только одного: Земля — место традиционного распространения карточных и многих иных игр, на нее действие синовых патентов не распространяется. Для нас азартные игры — что-то вроде кустарного промысла. Хотя, возможно, он это учел и именно потому так стремится уничтожить население Земли. В любом случае, мы откроем на Земле туристические центры с игорными домами и переманим у сина клиентуру. Ведь у нас будет не только «бура», но и «покер», «штос», «бридж», «вист» и «винт»!.. — «Очко», «пьяница», «веришь-не-веришь», «гусарик», «акулина», «больше-меньше»… — подхватил Казин. — «Фараон», «ломбер», «баккара», «пикет»… — Продолжила Жаклин. — «Преферанс», «кинг», «тысяча», «сека», «девятка», «козел», «червы»… — «Бостон», «карт-бланш», «рамс», «макао»… — «Мушка», «стуколка», «шестьдесят шесть», «семерик», «горка»… — «Безик», «терц», «виктория»… — «Банчок», «кончинка», «наполеон»… — «Белот», «дрейфус», «марьяж», «пип-коп»!.. — «Дурак простой», «дурак подкидной», «дурак переводной», «дурак японский»! Они умолкли и посмотрели друг на друга с уважением. — Но прежде всего, — напомнила Жаклин, — нужно отыскать твоего товарища. Не может быть, чтобы, находясь на такой должности, он не сумел в чем-нибудь посодействовать. Глава 9 С КУВШИННЫМ РЫЛОМ В КАЛАШНЫЙ РЯД С утреца начали названивать в галактику Треугольника. Легко вышли на приемную Координационного центра, где приветливый клерк спросил координаты Земли, а узнав, что просители проживают в другой галактике, посоветовал обратиться в правление галактики Млечный Путь. — Мы по личному вопросу, — попыталась настаивать Жаклин Шамо, но получила закономерный ответ: — Тогда обращайтесь через личный канал. Не помогла и кодовая фраза: «Казин у аппарата!» — чиновник глянул с интересом, но хода прошению не дал, ибо в туманной галактике у Казина не было никакого имущества. Отказавшись принять заявление, клерк все же записал неугомонных землян на прием, огорчив их шестнадцатизначным номером очереди. — Ничего не поделаешь, — посочувствовал он, — семьсот лет у нас не было координатора, вот очередь и поднакопилась. Так что на скорый вызов не рассчитывайте, тем более что сейчас неприемный год. — Может быть, все-таки как-нибудь? — попытался воздействовать Казин. — Я бы отблагодарил… Регистратор вздохнул печально, облизал синим языком иссохшие губы и сказал, что может за соответствующую мзду записать их в очередь внеочередников. — Но год все равно неприемный, — добавил он. — Это нас не устраивает. — Эх! — воскликнул делопроизводитель, видя, что обещанная благодарность уплывает. — Да я бы со всем своим удовольствием, но ведь ничегошеньки не могу сделать, как есть ничегошеньки. Были бы вы из нашей Галактики… так все равно ничего бы не изменилось. Беда… Прогнило что-то в туманности Треугольника. Глава 10 ЧИНОВНИК VERSUS БЮРОКРАТ Потерпев фиаско в туманных просторах иногалактической бюрократии, земляне принялись вырабатывать новый план уже без участия недостижимого Вохи. Жаклин, перелопатившая гору нормативной литературы, выдвинула проект, согласно которому Солнечная система должна была стать заповедником, не подлежащим передаче в собственность физическому лицу и безусловно запрещенным для промышленной деятельности кого бы то ни было, кроме местных форм жизни. Воодушевленный экологической идеей, Казин на третье утро после так неудачно подписанной мировой отправился в Координационный центр родимой Галактики. Там его приняли с почтением и некоторой долей торжественности. Вынули до полусотни подзаконных актов, показали, рассказали и разъяснили, что существование подобных заповедников законом предусматривается, но на практике сделать это никак невозможно. Казин обещал отблагодарить за помощь и, поскольку в галактике Млечный Путь что-то не прогнило, то и отблагодарил, в результате чего получил не только список всех потребных документов, но и памятку, с помощью которой можно было узнать все касательно прохождения бумаг, главным образом время прохождения и стоимость каждой визы и всякой положительной резолюции. Сам принцип регламентации взяток Казину понравился. Не нужно краснеть, заикаться, намекать. Можно не бояться, что с тебя слупят лишнее или ты сам переплатишь. Правила на стене, подходи, читай — за что следует совать барашка в бумажке, когда давать серебришко детишкам на молочишко, за что полагается бакшиш и сколь сильно он отличается от магарыча. Отмечены тонкие различия презента и гешефта: если первый образуется исключительно по инициативе взяткодателя, то второй имеет слегка недоброжелательный оттенок вымогательства. Опять же известно, почем дело в шляпе, в какой цене борзые щенки, сколько давать на чай, а сколько на лапу, из чего должен состоять принос, чтобы не остаться с носом et cetera, et cetera, гип-гип ура!.. гип-гип ура!.. Узаконенный побор это вам не взяточничество, а честный приработок, конечной целью имеющий благо народонаселения. Чиновника, вооруженного подобным ценником, уже не подкупишь. Классик, которого Олег Казин и в руках не держал, сказал как-то: «При виде исправной амуниции как презренны все конституции!» К сему возразим: «Лишь отчетливо составленный прейскурант вполне заменяет самую либеральную конституцию!» К сожалению, казинский случай выпадал из ряда вон, твердых цен на него не существовало, а значит, идти он должен был общим порядком через всю бюрократическую братию. В результате из регламента следовало, что без подмазки проект грозил забуксовать на срок, сравнимый со временем существования Вселенной. Соответствующая таксе мзда несколько ускоряла прохождение бумаг, и положительного ответа можно было ждать лет через триста. Казин потребовал аудиенции верховного координатора и, давши на лапу секретарю, был допущен в кабинет. К чести администрации, следует отметить, что очереди на прием у координатора не было. Тому имелось три причины. Во-первых, в отличие от туманности Треугольника в нашей Галактике прием граждан никогда не прерывался, а значит, очередь не накапливалась. Во-вторых, координатором Млечного Пути служил почтенный полифасный янус, способный принимать одновременно шесть тысяч просителей, что значительно ускоряло прохождение жалоб. В-третьих и главных, секретарем координатора служил некий гигантский мужига, имевший очень волосатую лапу, давать на которую следовало так много, что лишь немногие могли себе это позволить. Казин позволил и был принят в ту же минуту. Верховный координатор оказался седовлас и рельефен. Он выслушал Казина и одобрил его намерение создать в Галактике заповедник. Он кивал, улыбался и обещал издать специальный рескрипт, одобряющий создание заповедников. А когда документы дойдут к нему, верховный обязался подписать их в тот же день. Казин размяк, подарил мудрому янусу Крабовидную туманность и ушел довольный. И лишь потом сообразил, что в самом лучшем случае бумаги лягут на стол верховному через триста лет. Не подмажешь — не поедешь, и подмажешь — не поедешь. Слабо ихним бюрократам супротив наших чинуш, Теперь помочь Казину могло только чудо. Глава 11 СУДЬБА — ИНДЕЙКА И чудо произошло. Не успел Олег рассказать секретарю ООН о неудачах нынешнего дня, как стоящая на столе вещулина проснулась и отпечатала белый с золотым тиснением и голубой каймой прямоугольник пригласительного билета. Текст приглашения гласил: «Господин Казин! Почтительнейше просим Вас почтить Вашим Присутствием церемонию инаугурации Верховного Координатора галактики туманность Треугольника, которая состоится в Резиденции Координатора в Треугольном секторе Координационного центра завтра в семнадцать часов по средневселенскому времени». Вот так и бывает: бьешься, бьешься, и все впустую. А потом — раз! — и распишитесь в получении. И даже голубая каемочка прилагается. Глава 12 АНФАН ТЕРИБПЬ Через день после светопреставления предстоял Олегу Казину выход в высший свет В Галактике время летит неумолимо, и события сменяются с неудержимой быстротой. Кто не верит, пусть справится у Альфонса Дуэтто или Филиппа Домашена, они расскажут, сколько великих дел успели они совершить за эти три дня с помощью полевого синтезатора. Казин преуспел меньше, но и он кое-что смог Вновь досталось работы чевотине — Жаклин Шамо провожала Олега Казина на прием. Вздыхала, мучилась, но, кроме как вычистить спецовку до стерильной чистоты, ничего не сумела. Даже иголки и катушечки ниток не захватила в путешествие секретарь ООН. Жаклин Шамо даже хотела реквизировать фрак у Альфонса Дуэтто, который по комплекции не слишком отличался от Казина, но Олег воспротивился решительно, предотвратив таким образом локальный конфликт между ООН и НАТО. Так и отправился на презентацию в брезенте и кирзе, натертой солидолом. И ведь не прогадал мудрый крановщик! Потому что новый координатор явился перед публикой в телогрейке, импрегнированных говнодавах и брезентовых штанах без пуговицы на ширинке. Это уже не презентация, а брезентация какая-то! На инаугурацию собрался бомонд полусотни галактик, аристокакия обитаемой Вселенной, жаль, что Олег Казин не знал этого слова! Титулованные хлыщи, избалованные хвощи, несметные богатей, бессмертные скарабеи, безумные министры и разумные монисты. Блистали орды орденов, гремели оркестры, под потолком рассыпались фейерверки, не такие пышные, как позавчерашний, но ничуть не хуже тех, что пускают по календарным праздникам с кронверка Петропавловки. Юные негуманоиды скандировали приветственные речевки, а потом слово взял виновник торжества. Но едва монтер-координатор вышел к трибуне, как почтительная тишина была грубо нарушена зычным голосиной Олега Казина: — Воха, растудыть тебя тудыть! Ты мне нужон! Разговор есть! Людей, совершающих такие поступки, французы называют enfant terrible, что по-русски означает — анфан терибль. Глава 13 ВЫСШИЙ СВЕТ И ВНЕШНЯЯ ТЬМА О, Воха недаром был назначен верховным координатором! На работу назначают только сильных по уму, сбить такого с панталыку не удастся никому! Хотя Казин с чисто деревенской бесцеремонностью нарушил торжественность момента, вступительную речь монтер из Николаева начал как ни в чем не бывало: — Дамы, господа и представители бесполых форм жизни! Леди и, если можно так выразиться, джентльмены! Я безмерно счастлив видеть вас всех сегодня в этом зале. А ты, Казин, хайло прежде времени не разевай, успеешь побазарить, для того тебя и пригласил. Прежде всего в этот знаменательный день мне хотелось бы… Всепланетный терибль анфан понял, успокоился и заткнулся, торжество не сорвав. Но и любопытство присутствующих распалилось словно в отжигном муфеле. Галактическому бомонду и впрямь было над чем поломать голову. Разом два существа, схожие до изумления, но относящиеся к совершенно разным расам. Один, по его словам, был представителем великой расы монтеров, в то время как другой причислял себя к сообществу крановщиков. Ни одного, ни другого звездного народа прежде отмечено не было, что еще больше подогревало интерес. И эти знаменитости, оказывается, были знакомы и, видимо, находились в рыночных отношениях, поскольку собирались побазарить. Чем торгуют монтеры, что покупают крановщики и откуда пришла их удивительная мода, ибо не только вид, но и прикид таинственных существ оказались схожи. Не надо слыть специалистом, чтобы догадаться, что одежда обоих великих людей пошита в одном ателье. Где оно, это ателье, кто там шьет, как сделать заказ? — тайна сия велика есть. Вохина телогрея и казинский клиф были скопированы сотни раз и адаптированы для представителей всех рас и народов. Но главное — кирза! Тайна этой обуви по сей день не дает покоя инозвездным модельерам, но и по сей день она ими не разгадана. Чего только не отдаст иной галактический миллиардер за пару импрегнированных сапог, да жаль, некому отдавать. Спрос есть, а предложения — нетути. Между тем праздник катился по рельсам, раз и навсегда уложенным для всех официальных празднеств. Отзвучали речи, произнесена была торжественная клятва на Великой Книге Углов и Туманов, после чего начался фуршет. Бедный Казин рассчитывал хотя бы сегодня подзакусить как следует, уж больно ему опротивела хреновая бурда. Жаклин хлебала кашицу стоически, ни разу не пожаловавшись на однообразие меню и неизменно сохраняя интеллигентный вид. Но Казин-то жрал эту пакость не первую неделю, и даже рыбокрупяной фарш не мог спасти положение. Тут и вонючей сардельке рад будешь, а не то что фуршету. Слово «фуршет» — иностранное, но знакомо самому распоследнему бомжу. Жорево на халяву, вот что оно значит! Однако кайф обломился не начавшись, Казин схватил со стола какой-то колобок, куснул и выплюнул с отвращением. Запах оказался тошнотный, а горечь во рту не утихала часа три. А потом еще понос прошиб; то, что ест мужи га, — не для барского желудка. Казин бродил меж столами, протягивал руку то к одному, то к другому, кое-что даже нюхал, но после опыта с колобком нос отказал и всякое яство явственно смердело. А ведь была в хозяйстве, кроме кухонной хреновины, и хренулина, умевшая определить пригодность в пищу любого подножного корма. Аналитическая хренулина входила в комплект выживания на местности. Кто ж знал, что проблема выживания на банкете может встать столь остро. И даже не пожалуешься, что ушел несолоно хлебавши, поскольку пересолен колобок был ужасно. Зато успехом Казин пользовался небывалым. Всякому казалось лестным перекинуться парой слов со знаменитостью, а уж от журналистов отбоя не было. — Ах, скажите, ах, поведайте!.. — обращалась к нему томная представительница двух древнейших профессий. — Давно ли вы знакомы с монтером Вохой? — В самый раз, — отвечал Казин, с трудом сдерживая отрыжку. — Только какой же он монтер? Был монтер, да весь вышел. — Куда вышел? Откуда? — От верблюда. Он с тех пор как из Николаева уехал, дня по специальности не работал. Небось уже забыл, как распредщит выглядит. Вот и говорю: какой же он монтер после этого? Сами подумайте, если я крана своего лишусь, буду я после этого крановщиком? Стропалем, может, и останусь, а крановщиком — нет! — Как интересно! А вы не можете его показать? — Кого? — Ваш кранчик. Казин покраснел. По счастью, окружающая толпа взвихрилась и рядом объявился экс-монтер Воха. — Ну, здоров, бригадир! — сказал он, протягивая рабочую пятерню. — Рассказывай, как у тебя все о'кей! — У меня-то о'кей, а вот дома — хоккей. Нашелся тут один — Землю утилизировать хочет. Помог бы ты его уконтрапупить… — По соплям дать — это мы завсегда, — широкая Вохина ладонь сложилась в кулак. Кулак получился внушительный, со средних размеров кочешок. На душе у Казина потеплело. Все-таки Воха свой человек, не выдаст. Втроем мы не только сина, но и всю Галактику усмирим. — Как интересно! — вмешалась журналюшка. — Что значит, дать по соплам? Навесить твердо-топливные ускорители? — Вот именно, навесить! — как и прежде, Воха все понимал однозначно. — Чтобы с ускорением летел, — добавил Казин. — Погодь, — спохватился Воха, — это разговор превратный, не для чужих ушей. Мы его потом обсудим, тет на тет, а покуда мне тутошнюю ораву развлекать надо. Держи пропуск, завтра с утра тебя жду. — С утра, это во сколько? — спросил пунктуальный Казин. — Отвык ты, паря, от жизни, — посетовал Воха. — Забыл со своими круглосуточными ларьками, что утро начинается с рассвета, то бишь в одиннадцать часов. Похмелишься, в глазах просветлеет, вот тебе и утро. — Чем похмеляться-то? — крикнул Казин вслед удаляющемуся координатору. — Тут вся жрачка нерусская! — На первом столе — пива хоть залейся, — не оборачиваясь, ответил виновник торжества. — И сухарики соленые. Казин ринулся к головному столу. — Скажите, как вы намереваетесь распорядиться вашим имуществом, расположенным в Миттлдаунском секторе? — попытался остановить Казина какой-то высокопоставленный кракен. — Пропью! — ответил владелец, работая локтями. — Позвольте, но ведь там расположены исключительно безводные миры! — Тогда тем более пропью! — Казин увидел пиво и блюдце с сухариками… Хорошо все, что хорошо кончается. Глава 14 ПРЕВРАТНЫЙ РАЗГОВОР Домой Казин вернулся умиротворенный, расслабленный и благоухающий пивом. Показал Жаклине пропуск и побрел спать, велев разбудить себя завтра в десять часов, что и было исполнено добросовестным секретарем. В одиннадцать Казин уже был в прежде недоступном административном корпусе в кабинете верховного координатора. Больше всего приемная напоминала дежурную часть районного отделения милиции, даже аквариум в предбаннике имелся, тот, в который мелкую рыбку сажают. Сам координатор сидел в кабинете и в раздумчивости чесал затылок. — А, явился — не запылился! — приветствовал он Казина. — На-ка, почитай, что о нас в газетах пишут. Казин развернул свежий номер «Галактианского меркурия», отыскал очеркнутую статью. «Больше всего толков на вчерашней инаугурации, — говорилось в статье, — вызвала сама личность нового координатора, его мир, о котором никому ничего не известно. Но вот что удалось узнать нашему корреспонденту из заслуживающих доверия источников. Великая цивилизация монтеров с планеты Николаев является одной из замкнутых цивилизаций, расположенных на окраине Вселенной. Репродуктивными способностями обладает единственная (хотя не исключено, что их несколько) особь, называемая «распредщит». Нечто подобное мы наблюдаем в Синляндии с ее знаменитой синоматкой. Но если синоматка, выкормив очередного выкормыша, снабжает его документами и отправляет в жизнь, оставляя при себе лишь самых неудачных воспитанников, то распредщит поступает с точностью до наоборот: Как стало известно, матерый монтер от распредщита не удаляется, изгоняются лишь изгои. Обидно признавать, что наш новый глава всего лишь отброс чужой культуры, но куда более тревожной оказывается иная мысль. Если таков неудачник, то каковы полноценные монтеры? Не будь их цивилизация практически нацело замкнутой, вселенская гегемония была бы им обеспечена. Впрочем, в своей инаугурационной речи гражданин Воха обмолвился, что он «простой гегемон», так что не исключено, что мы лишь воображаем себя независимыми, а на самом деле являемся слепыми исполнителями воли великого распредщита. Немало толков вызвала также встреча высокопоставленного монтера с гражданином Казиным, одним из богатейших людей Вселенной, составившим себе состояние на игорном бизнесе. Удивительная схожесть двух знаменитостей дала основание некоторым безответственным лицам утверждать, что на самом деле монтеры и крановщики относятся к одной расе. Вздорность этих слухов опровергается утверждениями самих героев нашего очерка. Фраза: «Что я их вам, рожу?» — брошенная новым главой государства в ответ на просьбу о внеочередных кредитах, доказывает, что монтеры размножаются неполовым путем, в то время, как гражданин Казин, находясь в изрядном подпитии, неоднократно утверждал, что вступал в половой контакт с матерью интервьюера. На приеме Казин и Воха договорились о деловой встрече в конфиденциальной обстановке. Из оброненной фразы стало ясно, что речь там пойдет о поставках твердотопливных ускорителей, из чего можно сделать вывод, что ракетостроительные заводы нашей Галактики в ближайшее время получат крупный правительственный заказ. При этом высокопоставленный сотрудник администрации, пожелавший остаться неизвестным, сообщил нашему корреспонденту, что во время приватной беседы будет решаться вопрос о приватизации государственной компании «Мобильные крыши», которой впоследствии и будет передан заказ. В любом случае в скором времени следует ожидать экономических реформ». — Н-да, — сказал Казин, отложив газету. — Круто написано. Трындит, как Троцкий. — Цензуру, что ли, ввести? — посоветовался Воха. — Да ну их! — вступился за гласность Казин. — Пусть трындят. — Ладно. Рассказывай, что у тебя с Землей приключилось? Казин рассказал все как есть, не утаив ничего. И как он лопухнулся с мировой, и как Жаклин Шамо выручила его в трудную минуту. Не скрыл даже авторства идеи заповедника. — Так в чем проблемы? — спросил Воха. — Умница твоя баба. Оформляй документы, и дело с концом. — Знаю я, что она умница, — возразил Казин, — только бабы все равно ни хрена не разбирают. Она хочет все по закону оформлять, а по закону с таким делом лет семьсот промудохаешься. А я иначе маракую — как бы это дельце по понятиям обстряпать? Побыстрее, дня за три… Только чтобы и по закону все было гладко. Координатор задумался. Непривычные для казинского взгляда морщины прочертили его лоб. Взгляд затянуло дымкой, Воха ушел в астрал. Олег ждал, опасаясь помешать бывшему своему подсобнику, ныне так высоко взлетевшему. — Можно и за три дня, — совершенно обыденным голосом произнес Воха. — Но будет дороже. — Что ж я, не понимаю? — согласился Казин. — Будет дороже — заплатим. — Много дороже будет. — Значит, заплатим много. У меня сейчас треть Галактики в кармане. И в других галактиках тоже кое-что имеется. — Тогда сразу после обеда пойдем к твоему координатору. Без него это дело не осилить, так что готовь подарки. — Был я у него, Крабовидную туманность подарил, а толку — ноль. — Что было, то сплыло. Он ведь у вас янус многомордый? — Ясно, что янус. Говорят, шесть тысяч ликов имеет. — Вот мы и пойдем к самому главному, тому, что решения принимает, а не взятки. Есть у меня такая привилегия — к любому координатору без церемоний войти. Но и они ко мне могут, так что злоупотреблять нельзя. Но ради родины чем только не злоупотребишь… Воха многозначительно помолчал в телепатор и, получив столь же молчаливый ответ, довольно сказал: — Ну вот, просят быть через два часа. Так что у нас еще куча времени. — Так рассказал бы, как тебя в здешние палестины занесло? Да еще на должность… Верховный координатор поведал свою историю, умолчав лишь о причине, приведшей его в казинский сарай. — Значит, у синоматки был?… — раздумчиво спросил Казин. — Довелось. — Вот оно как… И как оно? — Да ничо, жить тама можно. Стремно поначалу: вместо неба там небо, да и ваще — томно, темно, тепло, топло, легко. — Легко — это как? — переспросил Казин. — Лежишь в легком, вот и легко, а как на ноги встанешь да на волю выйдешь, то легко. Вишь, на какую работу назначили? — и ничо, справляюсь. Хотя сам понимай, туманность Треугольника — дела у меня тут туманные и угловатые, но после нутряного обучения мне все по плечу. — А я-то думал, что ты талантище черт знает какой, — сказал Казин, — а тебе просто фарт привалил. Этак всякий может, занес дурной случай в синоматку, а оттуда в начальство прямая дорога. — Не скажи… У синоматки тоже не все просто. Иной попадет в лоно, присосется и оторваться не может. Сосет, сосет… бывает так рассосется, что и рассосется напрочь. Я и сам едва не рассосался. Пиво свежее, тепло, светло и мухи не кусают. — Ты же говорил, там темно. — Ну темно, это однофигственно. Все, что нужно, само тебя находит. Потому я оттуда и смотал, что слишком там клево. Вспоминаю каждый день, вернуться хочу. Жаль, дела не пускают. Но как на пенсию выскочу — обязательно вернусь, не во дворе же доминошничать… — Воха вытер увлажнившиеся глаза кулаком. На предплечье синела свежая татуировка: «Не забуду синомать родную». — А ты гад! — произнес вдруг Воха надрывно. — Маме коллапсаром угрожать! Ноги бы тебе повыдергать за такое! — Я же только припугнуть, — миролюбиво сказал Олег. — Ну, хочешь я тебе этот коллапсар подарю? Только он уже не метастабильный, а обычный коллапсар. Мы его взорвали публике на потеху. — Потом, — вспомнив о делах, отмахнулся верховный координатор. — Останется лишнее — подаришь. Только боюсь, ничего у тебя не останется. Я справки навел, этот янус многоглавый хуже Змея Горыныча. Готовь магарычи. Глава 15 КУЛУАРЫ КОСМИЧЕСКИЕ Тот же самый Координационный центр Млечного Пути. И тот же самый кабинет, во всяком случае, точно такой же. Их тут шесть тысяч совершенно одинаковых парадных кабинетов, где принимает граждан верховный координатор. И до полумиллиона обычных кабинетов, по числу обитаемых планет. Хорошо все-таки, что разум во Вселенной встречается чрезвычайно редко, ведь звезд в Галактике многие сотни миллионов, и если бы у каждой была обитаемая планета, то подобного управленческого аппарата не выдержал бы никакой бюджет. Попробуй не потеряться, пройдя сквозь дебри коридоров и кулуаров, конфиденс-кабинетов и конференц-залов! Ни трехсот лет не хватит, ни девятисот. Однако двое землян (что тут говорить, напутали Галактические СМИ с монтерами и крановщиками!) болидом пронеслись по маршевым лестницам и снайперски точным приемом вломились в тот единственный кабинет, где не бывает приема. Верховный координатор ожидал их. Полифасные янусы существа удивительные. Планет у них множество, но на них никто не живет. Собственно говоря, обитают янусы в подпространстве, а в римановой метрике лишь проявляются тем или иным ликом, заглядывая в обычное Пространство, словно любопытная соседка в замочную скважину. И чем значительней, мудрей и уважаемей многолицый сапиенс, тем в большее число замочных скважин может он подглядывать одновременно. Ходят слухи, что на самом деле существует лишь один янус, которого поэтому не янусом следует звать, а аргусом, но чего ради верить вздору? Независимая экспертиза установила: много их там — целая цивилизация. Вернее, так: цивилизация тут, а сами янусы — там. Точного числа ликов верховного координатора галактики Млечный Путь никто не знал. Известно было лишь, что в приемные дни он заседает одновременно в шести тысячах кабинетов. Но никто не мог поручиться, что пара-тройка ликов не сидит в этот момент на рыбалке. Неведомым оставалось также, какой из образов доминирующий, всякий проситель надеялся, что именно его кусок главный, а как там на самом деле, мог узнать лишь координатор соседней галактики. И вот сейчас эта тайна должна была раскрыться. Двери главного кабинета оказались безо всяких украшений и даже без таблички. В земных канцеляриях за подобной дверью обычно скрывается кладовка, полная швабр, или служебный сортир. Никого никогда не удивляет, что эта дверь заперта, никто и никогда не ломится в нее, разве что пробьет просителя неожиданный понос. И невдомек страждущим, что за невзрачной дверью скрыто решение всех вопросов и проблем, кроме, быть может, проблемы неожиданного поноса. Двери распахнулись, президент Галактики предстал очам вошедших. — Во, блин! — сказал Казин. Перед ним был случайный знакомый по игорному дому, толстощекий вьюнош, который требовал вернуть ему проигранные казенные деньги. Видать, не зря утверждают психологи, что все мы родом из детства, и какой бы благообразной сединой ни покрывались наши лысины, внутри самого почтенного дяди сидит вихрастый мальчишка, скакавший когда-то по заборам. И самые судьбоносные решения принимает именно этот безответственный пацан, не видящий разницы между галактикой Млечный Путь и суфле в шоколаде. Янус также узнал Казина, а вернее, признал, что узнал. На первом-то приеме он и намеком не выдал былого знакомства и недоброжелательства. — А, здравствуйте, господин науконенавистник! — ехидно сказал бескорыстный исследователь феномена азартных игр. В этот трагический миг живо вспомнилась Казину давняя и нехорошая история. Раз к ним на объект заявился незнакомый тип в кепке и принялся поучать тракториста Илюху, как следует равнять планировку вокруг поглотительного колодца. Покуда Илюшка медленно наливался лиловой злостью, Воха, тот самый, что стоит рядом, еще ничего не зная о новой беде, взялся двумя руками за кепку и натянул ее непрошеному учителю по самое то, что надо. А потом и владельцу кепки предложил идти следом за его головным убором. И все бы ничего, но, явившись закрывать наряд, бригада узнала, что назначен новый директор ПМК, и самого директора узнала тоже. Тогда Воха не нашелся, что сказать, и хотя не был уволен, но целый год не нюхал прогрессивки. А тут речь идет не о прогрессивке, а о жизни на Земле. — Здравствуйте! — возгласил Казин, улыбаясь во весь оскал. — Наконец-то я вас нашел! Надеюсь, вы понимаете, что при посторонних я не мог уладить наше дельце. Простите, сколько я остался вам должен? — Мне — ни единого галакто-экю, — с достоинством проговорил янус. — Ухищенные деньги были выделены на научные изыскания в области азартных игр и принадлежат фонду развития науки. — Мой друг, — вклинился в разговор Воха, на этот раз с ходу въехавший в ситуацию, — хотел бы внести посильный вклад в фонд э… развития научных исследований. Я понимаю, сложилась довольно щекотливая ситуация, по правилам — карточный выигрыш возвращать нельзя, поскольку это нарушит чистоту эксперимента, но небольшой добровольный взнос… лепта, так сказать, вдовицы… это допустимо, не так ли? — Ну, если лепта… — нехотя согласился неподкупный администратор, — то ее можно принять, тем более что господин Казин, как вы утверждаете, недавно овдовел. — Можно сказать, что овдовел, — подтвердил Казин, безо всякой душевной боли вспомнив Ганнин уход. То есть сердце, конечно, болело — за порубанную мебель, поруганный быт и порушенное хозяйство. А по самой Ганне уже не тосковалось, хоть бы ее и вовсе не было. — Сколько? — перешел к делу Воха. Янус протянул карточку, на которой красовалась цифра со многими нулями. Казин достал из кармана чековую книжку и принялся выписывать чек. Трудное это дело для непривычного человека, хуже чем на одном бланке заполнять счет за электроэнергию, газ и горячую воду! В западных фильмах всевозможные воротилы то и дело размахивают чеками, а когда они их выписывают, кино не показывает. И где, скажите, простому человеку научиться этому искусству? Неудивительно, что Казин обмишурился, проставив в сумме лишний нолик. Хуже, что и янус, скользнув взглядом по документу, ошибки не заметил. Как теперь исследовательский фонд оприходует такую прорву деньжищ? Зато уж когда оприходует, то непременно процветет и нацело изучит феномен азартных игр. — Приятно иметь дело с честными людьми, — Произнес янус, прощаясь. В глазах его полыхали чистая страсть к науке и желание как можно скорей приступить к исследованиям. — Погодите, — остановил коллегу Воха. — У нас остался нерешенным еще один маленький вопросик. Организация заповедника в Солнечной системе… — Я же дал добро, — удивился янус. — И обещал способствовать. — Нам требуется, — мягко упорствовал Воха, — чтобы решение было принято прямо сегодня. — Боюсь, это невозможно. Я не бог, надо мной есть закон и обычай. — Это возможно, если по инстанциям будет ходить самолично глава администрации. Поскольку дело новое, при согласовании непременно возникнут ситуации, не предусмотренные прейскурантом, и только вы сможете с ходу определить и утвердить размеры подношений. К тому же ваши удивительные способности… — Воха снизил громкость, словно не с большим начальником говорил, а колыбельную мурлыкал. Кто бы поверил месяц назад, что способен на такое монтер из Николаева? Взгляд януса заволокло, астрал раскинул перед ним свои просторы, координатор оценивал перспективы, которые приоткрылись перед ним. Мелиораторы терпеливо ждали, когда взойдет семя, брошенное ими в благодатную почву. — Пожалуй, я займусь этим делом, — голос януса звучал мечтательно. — Разумеется, я буду работать совершенно бескорыстно, ни благо нашей Галактики, нашей любимой Milky way. — Разумеется, разумеется!.. — хором подтвердили Олег и Воха. Янус приступил к работе. В тысячах кабинетов звякнули вертушки, и на специальном панно объявилось недреманное начальническое око. Разом последовали толпы распоряжений, стронулись мириады бумаг, так что центральный компьютер, не ожидавший от хозяев подобной прыти, разинул от изумления файло да так и завис. Все сведения сходились в кабинет, скрытый за невзрачной дверью. Толстощекий вьюнош, на время растерявший детскость, короткими очередями отстреливал суммы и их назначение: — Гербовый сбор за оформление прошений… квота пенсионного фонда… пожертвование в пользу ветеранов ветеринарии — это обязательно, без ветеринарного контроля заповедника быть не может… госналог на передачу имущества… акцизные марки… налог на добавленную стоимость… как это — кто добавил? Бюро инвентаризации добавило, а платить — вам. За установление границ землепользования, за согласование протяженности границ, за внеочередное оформление правоустанавливающих документов, за справку о неотягощении имущества правами третьих лиц… на транспортные расходы курьерам… оплата сверхурочных… нормировщикам за ненормированный рабочий день. Подарки женщинам на Восьмое марта… что? Июнь на дворе? Тогда еще и на День защиты детей… …мутная мыта, пошлая пошлина, таможенная тамга… отары барашков, завернутых в папиросную бумагу, своры борзых щенков, реки молочишка в кисельных берегах… Счет серебришку шел на мегатонны, причем не простому серебришку, а португальскому, поскольку серебро по-португальски — плата, а серебришко — платина. Так что, хочешь не хочешь, а плати платиной. Волосатые лапы протягивались одна за другой, и на каждую надо было дать. Являлись шляпы с выгоревшими делами, мелькали секретарши и секретеры, творилась величайшая из фантасмагорий. Страшно подумать, что сталось бы с просителями, если бы лапы и шляпы не сами являлись из ниоткуда, а ожидали всякая в своем кабинете и исполняли свои функции неспешно, не забывая взять за срочность. Sancta simplissimus! — какие семьсот лет? Семижды семисот веков не хватит пройти все круги Координационного центра! Казин выписывал, закладывал, снимал со счетов, проводил платежки по инкассовым поручениям и безакцептные списания под индоссамент. Еще вчера, еще полчаса назад он и слыхом не слыхал обо всех этих и многих им подобных операциях, честно говоря, он и сейчас не смог бы заметить разницы между индоссатом и индоссантом, но, веря в финансовый гений Вохи, подписывал все, за исключением франшизы. Оно и понятно, какой уважающий себя человек запросто дозволит франшизу! А все остальное… Упорхнула из рук система Бетельгейзе, Тау Золотой Рыбки уплыла в качестве предоплаты амортизации за превышение эмиссии, Полярная звезда подарена одному из столоначальников на день ангела, хотя какой, к черту, ангел может быть у обескрылевшего трутня из созвездия Гончих Псов? Всякому ясно, гонит столоначальник, но именно от подарка ко дню ангела зависит оформление банковского делькредере, а значит, есть у начальника ангел-хранитель, да и само слово «трутень» несомненно происходит от слова «трудодень». И попробуй сказать, что это не так — фактически останешься без факторинга и, значит, переплатишь втрое. И после этого кто-то говорит, что канцелярия несхожа с театром. Весь мир театр, и клерки в нем актеры! Там — бенефицианты, тут — бенефициары, однако и то и другое означает выгодоприобретатель. А какую выгоду поимел Олег П. Казин? Никакой, кроме морального удовлетворения от мысли, что Земля отныне неприкосновенна для утилизаторов и все друзья и недруги, знакомые и незнакомые, все, начиная от жандарметки Жанны и кончая гадиной Ганной, могут жить, не ощущая при виде звездного неба ни малейшего страха. Последняя выплата дель франко, почтовые сборы, спонсорский взнос в пользу нотариата, премиальные курьерам и курсисткам — и вот перед толстощеким координатором возникает стопа дипломов, залитых в прозрачный пластик. Копии документов, подтверждающих особый статус Земли. Казин протянул руку, но юный янус не торопился расставаться с дойной коровой. — Еще одно затруднение… — начал он. — Теперь, когда ваша родная планета, — координатор скосил глаз и прочел: — Подсосонье… вот… теперь, когда планета Подсосонье считается полноправным ассоциированным членом галактического сообщества… именно так… следует решить вопрос о представительстве Подсосонья в галактическом центре… Надеюсь, вы меня понимаете? Что-что, а это Казин понимал, но еще он понимал, что платить ему нечем. Такие же чувства, должно быть, испытывал син, когда осознал, что не может подтвердить последнюю ставку. И кроме всего, почему в документах Подсосонье, а не Земля? — Подсосонье почему?… — шепнул он, наклонившись к Вохе. — Плевать, — ответил тот. — Напутали где-то. Сам же и напутал, когда сказал, что ты из Подсосонья. Теперь так и останется, переделывать себе дороже. — А что за представительство? — Тоже ерунда. Просто ему еще чего-то хочется. — Хочется — перехочется. Я уже все спустил. Все как в яму ухнуло, даже черная дыра, что тебе обещал, туда угодила. — Значит, оботрется. Воха повернулся к коллеге по координированию и веско произнес: — Особый статус Подсосонья не предусматривает приема граждан и отдельного кабинета в галактическом центре. Представительство будет располагаться в транспортном модуле, но никакой деятельности осуществлять не станет. Ведь вы понимаете, на то он и заказник, там заказана не только хозяйственная, но и административная деятельность. — Да, мы понимаем, — ответил за все свои ипостаси щекастый вьюнош. — Однако нерешенным остается вопрос об арендной плате… Модуль стоит на муниципальной земле. — Посольства, консульства и представительства являются частью заповедника Большое Подсосонье и, следовательно, не подлежат никаким обложениям, в том числе и арендной платой. Казин смотрел на Воху с восторгом. Все-таки здорово поднатаскала синоматка бывшего алкаша! — Это все верно, — вынужден был признать янус, — однако… И тут Казина озарило. — Минутку! — воскликнул он, стаскивая потрепанный рабочий макинтош. — Господин президент, в благодарность за помощь я хотел бы… Именно этой малости и не хватало янусу, чтобы расстаться с подписанными бумагами. Последний взвизг моды — брезентовый дождевик! Как презент президент принял казинский брезент. Теперь все были довольны, кроме лакея при входе, которому так ничего и не досталось. КНИГА ШЕСТАЯ КРУИЗ НА МЕСТНОСТИ Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна.      М. Исаковский Глава 1 ТЕЛЕВЕСТИ С некоторых пор земляне начали принимать сигналы из космоса. Причем годилась для этого не только радиообсерватория с преогромным телескопом, но и самодельная антенна, венчающая дряхлый, взрывоопасный телевизор. Телекомпаниям всего мира пришлось потесниться, ибо первый канал повсюду явочным порядком был занят под круглосуточное галактическое вещание. Разумные головы предполагали, что начало телевещания есть результат идущих в дальнем космосе переговоров, и были не так далеки от истины, ибо с той минуты, как выяснилось, что на планете Подсосонье проживает хотя бы один гражданин, туда стали транслироваться галактические вести. А попробуй не потранслируй — рекламные компании с тебя семь шкур спустят. Конечно, директором галактического телевидения был некий перманентно линяющий змей, но семь шкур разом — многовато даже для змея. А вот о переводе телекомпания не заботилась, поскольку всякий гражданин имеет соответствующую малявину. Но и без того созерцающее человечество при-льнуло к экрану, наблюдая жизнь далеких созвездий. И когда во время одного из выпусков показали Олега Казина, гуляющего под многолунным небом, человечество вскипело восторгом, хотя и не знало, с чего бы это показывают добровольца из местных жителей и что за шарик подкидывает он на ладони. А уж когда на экранах появилась еще одна до боли родная физиономия!.. Тут, правда, возникло затруднение, ибо этого жителя Земли за пределами ПМК-9 знало предельно мало народу, а заместители Петра Ивановича не торопились делиться своими сведениями с забугорной общественностью. Кроме того, оставалось загадкой, куда делись полномочные представители, неужто злобные инопланетчики полностью их замочили? Вопросы, вопросы, один тревожней другого, а ответов нет. Глава 2 ПОДЕЛЬЩИКИ Из всех казинских богатств осталось крошечное пылевое облако размером менее астрономической единицы, затерянное в таких межгалактических дебрях, что было неясно, как его вообще обнаружили и чего ради кто-то приватизировал эту ненужность. Вот его-то, выходя из координационного центра, Казин подарил швейцару. Если уж остался нищим, то нечего пускать пыль в глаза. Был босс, стал бос. — Кажись, отбомбились, — сказал бывший галактовладелец, повернувшись к верховному координатору. — Теперь бы пивка по кружечке — и полный ништяк! — Да, славно дельце обтяпали, — согласился Воха. — Самому приятно. — И мне — приятно, — произнес скрипучий голос. Приятели оглянулись, но никого не углядели. — Глюк, что ли?… — промолвил Казин. — Не… — не глюк! — небольшое деревце, растущее у края тротуара, сдвинулось и очутилось рядом в людьми. — Какой же я глюк, я подельщик. — С кем это ты подельщик? — неприветливо спросил Казин. — А со всеми. Вот вы дельце обтяпали, а делиться, кто будет, Пушкин? — Вот именно, делиться, — подтвердило второе деревце, придвигаясь вплотную. Только теперь Казин обратил внимание, что краешек тротуара, прежде совершенно пустой, теперь густо засажен молодыми грабами. Все они стронулись с места и плотно окружили двоих людей. — Делиться!.. Делиться!.. — загудел хор голосов. — Как это — делиться? — заорал Казин. — Это амебы бесхребетные делятся, а я не стану! — А поровну. Вы не бойтесь, мы и вас в долю возьмем, мы же не грабители какие, а подельщики. Казин прикинул, сколько кругом собралось грабительских грабов, и понял, что даже если бы все его прежние денежки оставались при нем, то после дележки каждому досталось бы по алтыну с четвертаком. — Послушайте, — вступил он в переговоры. — Я гражданин! То, что вы вытворяете — незаконно! — У нас закон тайга, — проскрипел ближайший граб, — медведь хозяин! Ну как, будем делиться или хозяина звать? И в этот момент в дело вмешался Воха. — Ну вы дубари, клеш вашу муть! — пустил соленое морское словечко николаевский монтер. — Ну вы пни! И, пнув ребром ладони ближайшего дендроида, Воха с легкостью превратил его в пень. Скопившийся на тротуаре лес дружно всплеснул листвой и залопотал нечленораздельно. — Гробь грабителей! — крикнул Воха. — В щепу мазуриков! — А не нарвемся? — поинтересовался Олег, поспешно превращая обломок недавнего врага в удобную, как раз по руке, дубинку. Он уже понял, что сами грабята противники несерьезные, но тревожила мысль о хозяине. Отчетливо представлялось, как из-за стволов космических рэкетиров вылезает большая медведица и начинает разборки. Хотя какое там — начинает. Ей, чтобы разобрать на мелкие кусочки двоих мужиков, много времени не понадобится. Так что достебываться не следует. Но и оставлять человека один на один с тайгой — тоже не годится. И Казин смачно хряпнул по стволу лиственного бандита. — Не нарвемся! — радостно вопил Воха, орудуя привычными к ратному труду кулаками. — Это они нарвались! Не придет ихний хозяин, у нас же денег ни копеечки нет — на хрен ему такой геморрой? — Это ж надо, на такие грабли наступить… — удивленно заметил один из грабителей, покорно падая под казинским ударом. — Хо-хо! — безнаказанный Казин с удвоенной энергией взмахнул дубинкой. — Не имеете права! — шумели вокруг. — Это порча зеленых насаждений! — Да какие вы насаждения? Ни одного из вас еще не посадили! И ваще, вас не сажать, а сводить надо, как сорный кустарник с полей! В кучи — и жечь… эх, жаль, скрепера нет! — Главное, не отпускай их, — командовал Воха, — а то разбегутся — фиг поймаешь! Я ментуру вызвал, сейчас будут. А покуда — долбай раздолбаев! И Казин долбал до той самой минуты, когда с протяжным треском порвалось пространство и из дыры полезли копы под командой кэпа. Полицейские сучкорубы и дровосеки принялись сноровисто вязать вязы, гробить грабы, топтать тополя, Крушить крушину и клеить клены. Немногие уцелевшие рэкетиры раком отползали в сторону. Вскоре все было кончено. Возле административного небоскреба возвышался штабель трофейной древесины и гора зеленых веников. Не скоро у подельщиков подрастет молодняк, не скоро прозвучит на просторах Метагалактики шакалий клич: «Делиться надо!» Кэп, приложив ладонь к кепи, шагнул навстречу Казину. — Сэр, вы первый гражданин, кому удалось не только задержать целую рощу рыщущих рвачей, но и наломать при этом немало дров! Вы герой, сэр! От имени верховного главнокомандования объявляю вам благодарность. Опять налетело телевидение и журналисты, вновь Казина снимали крупным планом и задавали дурацкие вопросы. Казин что-то отвечал, а сам думал, что Жаклин наверняка увидит его в прямом эфире и вновь перепугается за судьбу Земли, а быть может, самую капельку и за Олега Казина. Она ведь еще ничего не знает ни об организации заповедника, ни о кочующей беззаконной тайге, пытавшейся обчистить беспечного финансиста. Пытка неизвестностью — самое тяжкое испытание. Хватит мучить женщину! Казин шуганул операторов и корреспондентов, торопливо попрощался с Вохой и побежал к домашнему модулю. Глава 3 ОДНА САТАНА Ганна Казина, бывшая супруга бывшего мелиоратора, сидела перед телевизором в мамином доме и вязала шерстяную куклу на заварничек. За плотно занавешенными окнами сияла яркая лунная ночь, а по телеку крутили инозвездные известия. Последнее время в скромный мамин домик повадились шастать начальники в штатском, выспрашивавшие о бывшем муже все, вплоть до самого неглижа, хотя чего там глядеть в этом неглиже — все как у любого мужика. При этом дознаватели строго-настрого велели ничего не предпринимать, с Олегом не знаться и жить как будто и не было ничего. Немудрено, что Ганну мучили сомнения, а верно ли она поступила? Промолчала бы тогда, сделала бы вид, будто не знает ничего о казинских развратах, сейчас бы «новой русской» числилась, проживала бы в Венеции, канала Вдоль канала… Была бы не мелиораторша, а миллиардерша. Но потом при воспоминании о Людке подкалывала к горлу желчь, и даже мысль, что и Людке ничего не отломилось, кроме тумаков, не могла успокоить. В таком раздрае чувств только и остается вязать перед бормочущим телевизором. Спицы звякают как шпаги, пронзая воображаемого недруга, и на душе становится покойнее. Знакомый голос донесся из недр дряхлого «Рекорда». Ганна бросила спицы и вперлась взглядом в экран. Ей уже говорили, будто инопланетчики показывали ее мужа, а теперь Ганна увидала изменщика в своем собственном телевизоре. Казин, ничуть не смущаясь, стоял перед камерой, а рядом вертелась развязная инопланетутка, пестрая как арлекин и с коленками вывернутыми не в ту сторону! Позорище, и здесь у него баба! — Чирик-чирик! Чирик-чирик! — разливалась коленастая. — Чирик — чирик? — Скажете тоже… — снисходительно басил Казин. — Ну какой же я богатейший человек Галактики? Легко досталось, легко и уйдет. И не такие состояния дымом улетали! — Чик-чирик, чуик чувак! — долдонила свое галактическая стерва, но Ганна уже не слушала. Как всегда в минуты душевного волнения, она схватила голиковый веник и принялась бешено подметать пол, с каждой секундой распаляясь все жарче. Вот оно как?! Богатеньким заделался! А притворялся-то, сирота казанская, на всю деревню шумел, когда жена свое забрала!.. А сам-то, каков гусь? — Не такие, значит, состояния дымом улетали? Не выйдет, миленький! Развода не было, не успела Ганна подать на развод, значит, все твои состояния — совместно нажиты. Так что половину вынь да положь! Как там болтал поп, которого по средам командируют из города в местную часовню? «Жена да прилепится к мужу и будет одна сатана!» Мое! Не отдам! Столь мощные чувства всколыхнулись в оскорбленной Ганниной душе, что само мироздание не выдержало. С хрустом лопнула метрика пространства, и обезумевшая супруга исчезла в аквамариновой вспышке, лишь взвихрилась туча не вынесенного из избы сора. Глава 4 ВСЕ, КРОМЕ ЧЕСТИ Жаклин Шамо подняла бессонные глаза. — Кошмар, — сказала она. — Я пыталась сделать наметки, как следует оформлять передаточные акты, но ничего не смогла понять. Что такое «мутон в папифаксе»? Какое отношение он имеет к созданию национальных парков? — Имеет, — устало ответил Казин. — Я сегодня этих мутонов столько рассовал, самому не верится. Зато вот, — Казин протянул папку с копиями решений. — Кажись, тут все верно. Воха проверял, а он теперя дока в документах. — Это… — заместитель генерального секретаря никак не могла выговорить нужное слово, — это… оно?… — Угу, — Казин улыбнулся. — Как видишь, в один день сделали. Ободрали, правда, как липку, в одних подштанниках отпустили. Так что я теперь бедный, но гордый. — Как ободрали? — воскликнула Жаклин, пристально разглядывая Казина и не видя на нем ни единой царапины. — О каких липах ты говоришь? Там показывали какие-то Изломанные деревья — это они и есть? — Да на взятки я потратился! — объяснил Казин непонятливому политику. — Все эти барашки, подмазки, приносы — так взятки называются. Все, что выиграл непосильным трудом, эти прощелыги у меня выцыганили. Но зато Землю теперь никто тронуть не сможет. Заказник, не хухры-мухры. — Но ведь взяточничество незаконно! — возмутилась законник. — Это же коррупция! — У нас, может, и незаконно, а они тут все в законе, — возразил Казин. — Сама же читала акты ихние… — Теперь понимаю, почему их понять невозможно, — убито согласилась Шамо. — Главное, дело сделали, — успокоил Казин. — Правда ведь? — Правда… — слабо улыбнулась Жаклин. — Вы спасли Землю, Олег, и вам незачем тревожиться из-за того, что космические крючкотворцы лишили вас состояния. Как сказал один мой побочный предок: «Потеряно все, кроме чести». Вы настоящий мужчина, а я… оказалась несостоятельной. Мне очень жаль… — Ну что ты, — смутился Казин. — Без тебя я бы ничего не сделал. Да и такдров наломал изрядно, как тут один недавно выразился. Хоть в документы загляни, там такая накладочка вышла, просто срам, а исправлять поздно. В общем, официально мы теперь называемся «планета Подсосонье». А Земля — просто самоназвание. — Хоть горшком назови, только в печку не ставь, — ответила баронесса Шамо по-русски. — Печка, — добавила она на родном провансальском, — эвфемизм слову «утилизация», — Ты чего, — удивился Олег, — русский знаешь? — Я изучаю русский язык уже несколько дней, — призналась Жаклин, — и еще я решила научиться играть в карты, а то, кроме названий, я ничем не владею, а хочется быть как ты… Конечно, я не стану играть на деньги, но обязательно научусь. — А вот это — не надо! — строго сказал Казин. — Дело заразное, ну его совсем. — Хорошо, не буду, — Верблюдица покраснела. — Тогда полетели домой, на планету Подсосонье. Глава 5 ОДНА САТАНА-2 Верховный координатор галактики Млечный Путь уже хотел исчезнуть из своего кабинета, чтобы приступить к вожделенным научным исследованиям, когда пространство перед ним прогнулось и в дыру протиснулась разгневанная Ганна. — Ты тут начальник? — вопросила она, размахивая зажатой в кулаке связкой прутьев. — Прием окончен! — быстро сказал щекастый янус и попытался исчезнуть. Однако ведьма, взмахнув своим помелом, нырнула вслед за янусом в подпространство и водворила обратно в кабинет. — Ты тут начальник? Оставалось чистосердечно признаться. — А я — гражданка Казина! — объявила фурия. Теперь все стало понятно! Получается, что гражданин Казин — такое же полифасное существо, как и сам янус. Вот почему нарушительница покоя сумела проникнуть в подпространство… Теперь следует выяснить, сколь сильно разветвлена казинская личность. — И много у гражданина Казина таких, как вы? — осторожно поинтересовался координатор. Лучше бы он этого не делал! Ганна на время забыла о цели визита, а также о том, что давно изменила свое отношение к изменщику. Привычная ревность взяла свое, и за какие-то пятнадцать минут любознательный янус познал все тонкости семейных разборок. Ущерб, причиненный кабинету, был невелик, Ганна все-таки помнила, где находится, а вот главный фейс полифасного существа пострадал существенно. И ведь что обидно, даже охрану не вызвать, ибо охрана не ведала о существовании неприметного кабинета, откуда командовал галактический начальник. Пришлось позорно капитулировать. — Ну что вы ко мне привязались? — запричитал янус. — Я ничего не знаю… Документы у вашей половины в полном порядке, сделки совершались при свидетелях, оформление проведено по всем правилам. А ваши внутренние неурядицы — ваше внутреннее дело. Разбирайтесь между собой! — Вот и я о том! — опомнилась наконец Ганца. — Где он прячется, паршивец? «Вот это да, убиться веником! — подумал янус, глядя на страшное орудие в руках женщины. — Выходит, ей неизвестно, где гуляет ее собственная половина!» Подобной степенью автономии лики януса не обладали, да и не могли обладать, ибо янусы никогда не страдают раздвоением личности. Неужто легендарный Олег Казин — обычный параноик? Тогда осуществленные сделки могут оказаться недействительными… Впрочем, получить деньги обратно ему все равно не удастся, все давно оприходовано и разнесено по домам… — Полагаю, что ваша половина сейчас находится в представительстве планеты Подсосонье, — официальным тоном произнес координатор. — Где это? — Если желаете, вас проводят, — предложил янус, возликовав при мысли, что опасный посетитель наконец-то покинет кабинет. Янус активизировал паучка-киберкурьера и приказал: — Отведешь гражданочку в транспортный модуль к гражданину Казину. — Пр-рошу подъемные, — напомнил паучок. — Цыц! — рявкнул начальник таким тоном, что не в меру ретивый механизм со страху едва не загремел на капремонт. Глава 6 ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ — У нас в Подсосонье хорошо, — сказал Казин. — Особенно сейчас, летом. В огороде все так и прет, ежели руки приложить. И воздух — не чета городской гари… Жаклин улыбнулась в ответ, но в эту секунду из-за неплотно закрытой двери донесся громкий и решительный голос: — Ну и где же он тут прячется? На мгновение Казина захлестнула сложная гамма разнообразных чувств, среди которых доминировали два: праведный гнев брошенного мужа и острое желание любой ценой избежать скандала. То есть пусть будет сколь угодно громогласный скандал, но только не в присутствии Жаклин. Утонченные нервы баронессы не выдержат варварского зрелища. Помня, что лучшая защита — нападение, Казин не колеблясь шагнул навстречу событиям. Распахнул дверь и прежде чем Ганна успела раскрыть рот, сам ринулся в атаку. — Ага, явилась не запылилась! С чем пожаловала? Совесть не свербит, в глаза мужу смотреть? Эх, не надо было задавать вопросов, хотя бы и риторических! Нет удобней возможности переломить разговор в свою пользу. — Ой, гляньте на него, люди добрые! — заголосила Ганна. — О совести вспомнил, охальник! Мало ему прежних баб, так он на космических шлюх разлетелся! Алименьщик проклятый! — Шо?!.. — заревел Казин, забыв на мгновение, что Жаклин слышит все в своей каюте, и лишь природная бонтонность не позволяет Верблюдице вмешаться в семейную склоку. — О каких алиментах тебе взмечталось, дура пустобрюхая? Когда-то, лет пятнадцать назад, объединяло чету Казиных не только общее хозяйство, ныне порубленное в щепки, но и желание иметь детей. Однако вот не вышло. Сначала нужно было обустроиться, зажить как следует, а к тому времени, как хозяйство дозволило прокормить лишние рты, оказалось, что и возраст не тот, да и Ганнино здоровье, подорванное огородом и птицефермой, ничего такого уже не позволяет. И тем не менее хотя личная жизнь порой до драк доводила, но подобных слов промеж бывших супругов не проскакивало. Лицо Ганны закаменело, и она, разом снизив громкость, отчеканила: — Ты вот что, трепли что хочешь, а половина имущества по закону мне принадлежит, как совместно нажитое! Добром не отдашь, по суду заберу. — Имущества?… — задохнулся Казин. — Да ты!.. Корову угнала, кур порешила, мебель всю переломала, даже кобелька со двора свела, сука! А теперь, что, дом хочешь отсудить? Не выйдет… Да тебя за такое придушить мало! И суд меня оправдает. — Тьфу на тебя с твоей коровой! — ничуть не растерявшись, отпарировала сутяжница. — Корову он вспомнил! Поглядеть, как есть нищий, в тряпье вырядился… поможите люди добрые! Ой, щас заплачу! Да о тебе на весь мир слава идет, какой ты есть нищий! Ты от меня коровой не откупишься. Что за имущество ты в Галактике скрываешь, а? Сам не сознаешься, исполнительный лист пришлю! — Ах вот ты о чем запела! — всякая злость слетела с Казина, как не бывало. Смешно стало и задорно. — Так я все свои богатства спустил единым чохом, чтобы только тебе не досталось. Ни копеечки не оставил. Навроде как ты шкаф порубила… Чо скривилась, не вышло миллионеркой задеваться? — Врешь! — лицо у Ганны пошло пятнами. — По телеку говорили, что ты самый главный богач. Нельзя столько за один день пропить! Казин еще хотел ответить, хлестко и издевательски, но вдруг вспомнил, что Жаклин слышит все, до самого последнего «тьфу», и хотя слов не разбирает, ибо не бывает в самоучителях подобных фраз, но общий смысл беседы угадать может с легкостью. — Нету у меня ничего, — разом погаснув, сказал Казин. — И не было никогда, — приврал он, чтобы поскорей прекратить выяснение отношений. — Брехня… — хрипло проговорила Ганна. — Сама слышала. Вот этими ушами. — Пооборвать бы тебе эти уши! — проговорил Казин уже совсем беззлобно. — Пойми ты, дура неумная, я же командированный, откуда мне богатства взять? Казенное имущество на меня оформляли, ну, вроде как Степан Минеич за все отделение зарплату в банке получал… На других-то оформлять нельзя, они иностранцы, знать должна, ежели телевизор глядишь. А теперь я все сдал, под расписочку. Так что нет у меня ничегошеньки, зря губу раскатала. — Казин фотогенично улыбнулся и, уловив шестым чувством, что Жаклин Шамо встала из-за стола и направляется к выходу, предложил: — Можешь поинтересоваться, вот только сейчас ценности, что на меня оформлены, сдал. — Это правда? — спросила Ганна, слепо глядя в лицо вышедшему секретарю ООН. — Comment? — переспросила Жаклин Шамо. — Гражданочка интересуется, — подсказал Казин, спешно переводя малявину в режим общего разговора, — взаправду ли я передал в общее пользование все, что было на меня записано. — Совершенно верно, — подтвердила Шамо, принимая, видимо, Ганну за журналиста «Галактического меркурия». — Я, как представитель ООН, только что приняла документы и выразила господину Казину благодарность от имени благодарного человечества. — Надо же, ООН еще не распустили? — удивился проходящий по коридору Альфонс Дуэтто и канул в кают-компании. Ганна не слушала и не видела ничего. Выходит, все было зря… в очередной раз Казин обманул ее. Поманил и бросил. — Sorry… — извинился еще какой-то иностранец, протискиваясь мимо замершей Ганны. Отдохнувшие дипломаты не желали менять привычек даже ради новых лиц, объявившихся в модуле. Полевой синтезатор «Модус» определял их модус вивенди. — Ох, лишенько! — только и могла произнести Кармен районного масштаба. И все же недаром судьбу кличут индейкой, а вовсе не индюком, хотя величественный и грозный индюк на первый взгляд более с судьбой схож. Не может судьба совершенно отвернуться от женщины, ибо и сама она женщина. Некий господинчик, невысокий и полненький, остановился напротив замершей Ганны, всплеснул руками и воскликнул на чистейшем одесском диалекте: — Вы только посмотрите, какая женщина, а я опять ничего не знаю! Сударыня, вас послали сюда секретарем вместо этой, простите за выражение, пересоленной хамсы? — Послали, — эхом откликнулась Ганна. — Далеко послали… — Только не нужно огорчаться! Это вам чрезвычайно не идет. Кстати, я Симеон Пресняк, директор, будем знакомы. — Чего директор-то? — Ганна впервые бросила на собеседника осмысленный взгляд. — Совхоза, что ль? — В некотором роде, можно сказать, и так. Если присмотреться поближе, то весь мир — один большой совхоз, и Нью-Йорк отличается от Кучургана лишь большей провинциальностью. Хотя если быть занудливо точным, то я исполнительный директор Межгалактического Валютного Фонда. Симеон Пресняк, как уже было сказано, к вашим услугам. — Ганна, — ошарашенно представилась мадам Казина. «Надо же, какой мужчинка… — подумала она с неожиданным интересом. — Симпатичный мужчинка, хоть и жид…» — произнеся в уме последнее слово, Ганна вдруг почувствовала некоторую неловкость. По всему видать, кончилась для деревенской хамки эпоха первобытного антисемитизма, пришла пора цивилизоваться. «Мечтать, надо мечтать!» — сказал поэт-песенник. И чем метче мечта, тем вернее исполнится задуманное. Всякому ясно, что быть Ганне уже не Казиной, а Пресняк, вести рассеянную жизнь пресыщенной миллионерши. Путь ее легок, тривиален и прост, и, значит, можно со спокойной душой и чистой совестью покинуть героиню на пороге счастливого будущего. Глава 7 ДОМОЙ! Хотелось бы лететь в родное Подсосонье на круизном планетоплане, неспешно проплывая сквозь эфирные волны, останавливаться в туристических центрах, по утрам совершать экскурсии, вечерами чаевничать на верхней палубе, наблюдая отчаянные ссоры чаек, рассуждать, хочет ли чайка чайка. Увы, на Землю предстояло добираться своим ходом, у разоренного бюрократами Казина не хватало денег даже на плацкартный рейсовик, что ходит к Денебу. Значит, оставалось воспользоваться муровиной, рассчитанной на одного человека, но способной вынести двоих. Кто будет вторым членом экипажа, Казин не раздумывал ни минуты. Остальным членам делегации была оставлена подробная инструкция, где по пунктам расписано, как пользоваться пищеблоком. Между делом сообщалось также, что Земля спасена и утилизация не просто откладывается, а отменяется навеки. В заключение Казин призывал дипломатов мужаться и обещал при случае вернуться за ними и вернуть домой. Хотя с этим делом Казин твердо решил не спешить. Уж очень не хотелось вывозить в родное Подсосонье неведомо как объявившуюся на станции Ганну. Галлюцинаторную фигулину Казин забрал с собой, рассудив, что если ее оставить на столе, то земная миссия попросту вымрет от истощения, поскольку будет питаться фантазиями, а баланды синтезировать не станет. Да и жалко оставлять на произвол судьбы дорогую вещь. Конечно, насмотревшись на коллег, Казин и под страхом конфискации не стал бы фигулину включать, но и бросить не мог. Нужно — не нужно, а деньги плочены. Вещулину, халявину, фиговину и прочую оргтехнику Жаклин Шамо безо всяких напоминаний вернула хозяину. Казину даже неловко стало. Есть все-таки на свете честные люди! Вылет был назначен на раннее утро, чтобы избежать объяснений с брошенными членами делегации, а пуще того с брошенной женой. Еще затемно Казин выволок наружу звездопрыг, установил возле самого дипломатического модуля и накачал. Компрессор урчал довольно, галактоптер наливался силой и мощью, дряблые его бока лоснились и звенели под хозяйской ладонью. На всякий случай все эти операции Олег проделывал подальше от близорукого взгляда Жаклин Шамо. Конечно, другой такой бабы на свете вряд ли сыщется, но и закидонов у ней немало, всякие там представления о всеобщем благе… ну, прям как при социализме. А еще баронесса! Хотя слово сдержала, вернув все хозяйство… И все-таки лучше всего — вывести и показать: вот, мол, корабль у порога стоит… а откуда он тут поставился, Верблюдице знать не следует. Так и вышло. Жаклин, впервые очутившись под открытым иноземным небом, ничуть не удивилась, что галактоход стоит прямо на тротуаре. Может, у них такое в порядке вещей, вроде как у нас — такси. Олег разблокировал входной клапан, сказал: «Прошу!» — и даже руку подал даме, чего прежде за ним не наблюдалось. В рубке уютно разбухали реинкарнаторы, антигравы создавали чувство легкости, приборы перемигивались, заставляя вспоминать новогоднюю елку и ожидание грядущих радостей. Казин задал галактоптеру курс, произнеся в скрытый микрофон кодовую фразу: — До дому, до хаты! Взревели дюзы. Галактический центр, где довелось так много пережить, провалился вниз, стремительно уменьшаясь, и вскоре вовсе скрылся из глаз. Прощай, столица Метагалактики, век бы тебя не видать! До свидания, координационные центры, напиханные словно сельди в банку, будьте здоровы, развлекательные кварталы, диснейленды и гайд-парки! Адью, административные корпуса, полные адъютантов и администраторов, бай-бай, бары, набитые баранами и барбарианами! Хорошо у вас, а дома лучше! Стремительная машина буравила пространство, Казин сидел к кресле пилота, проницая взглядом космическую ночь. Жаклин Шамо пристроилась рядом, Олег ощущал плечом ее теплое прикосновение. Как все-таки замечательно, что в кабине галактоптера нет лишнего места! — Жаклин! — тихо позвал Казин. — Да… — она повернула к нему ждущее лицо. И в этот момент последовал внезапный удар, вспышка, страшный скрежет космической катастрофы — и темнота. Глава 8 СТРОФА ДЛЯ КОТА Галактоптер лежал посреди черной равнины. Неудержимая икота сотрясала его металлизированные бока. Говорят, что и кота Может мучить икота. Как увидит кот остров, Жди ужасных катастроф… Нескладно, да? Ударение хромает. После такого удара не только ударение, но и все остальное захромать может. — Жаклин, ты жива?! — закричал Казин. — Жива, — ответила женщина. — А что случилось? — Галактолет врезался в планету, — механическим голосом сказал автопилот. — А ты куда смотрел? — гневно вопросил Казин. — Я смотрел вперед, — пояснил впередсмотрящий, — но планеты не было видно. У нее нет солнца, и в темноте я не смог ее разглядеть. — Чудеса!.. — протянул Казин. — Ну-ка, пойдем поглядим, чего там не видно. Глава 9 ЛУЧ СВЕТА В ТЕМНОМ ЦАРСТВЕ Выйдя наружу, Казин включил карманный фонарик. Узкий луч света прорезал темное царство. — Довольно благоустроенная планета! — удивилась Жаклин Шамо. — Жаль, что видно плохо. — Темно как… — начал было Казин, но подавился метафорой, готовой сорваться с языка. Хочешь иметь дело с баронессой, учись говорить культурно. А местность и впрямь была цивилизованной. Астроход рухнул посреди обширной городской площади, напротив старинной дворцовой постройки, откуда уже спешили аборигены, внешне напоминающие носатые грибы. — Доброй ночи! — приветствовал путешественников курносый мухомор. — Надеюсь, вы не очень расшиблись? — Я тоже на это надеюсь, — съязвил Казин. — Что ж вы в темноте кружите? Хоть бы габаритные огни включили. — Мы слишком недавно потеряли светило и еще не успели принять никаких мер… — мухомор вгляделся к лицо собеседника и в страшном волнении закричал: — Великий мицелий! Ведь вы гражданин Казин, мудрый крановщик с планеты Подсосонье — самый знаменитый и богатый сапиенс в обозримой Вселенной! — Был богатый, — с горечью произнес Казин. — Ведь это вы, играя, выиграли наше солнышко! — не слушая, тараторил мухомор. — Добрый гражданин, не дайте погибнуть единственной во Вселенной расе разумных оомицетов! — Эк вас угораздило! — смущенно крякнул крановщик. — Да как же это ваше солнце в игорном доме очутилось? — Тяжкие долги, непомерные налоги, — горестно заныл оомицет. — Пришлось заложить. Разумеется, мы хотели его выкупить после продажи гифов, но падение цен на экспортном рынке сделало невозможным своевременное погашение долга и даже выплату ссудных процентов… — Все ясно, — мрачно сказал Казин. — Сами профукали солнце, а теперь виноватых ищете? — Мы виноваты, мы! — с готовностью подхватил мухоморщик. — Но ведь вам ничего не стоит, в порядке благотворительности, век будем молиться за вас всемирному мицелию! — Нет у меня вашего солнца, — сказал Казин. — Спустил давно. — И как же нам теперь быть? Неужто всем народом — в маринад? — Вот и нас также хотели утилизировать, — тихо произнесла за спиной Жаклин Шамо. — Домой бы слетать… — в тоске промямлил благодетель. — Справедливость нужно восстанавливать по горячим слезам, — наставительно произнесла Жаклин. Русский у баронессы покуда хромал, и гуманный гуманитар не заметила, что ненароком создала афоризм. — Ну, положим, выручу я вас, — упорствовал Казин, — а мне-то что за это будет? Халявы небось всем охота, так на халяву и уксус сладкий, тот, в котором маринуют! — Если вы подарите нам хотя бы самую завалящую звезду, — торжественно отчеканил разумный оомицет, — микадо микологических миров дарует вам звание почетного гражданина. — Гражданство ваше или галактическое? — предусмотрительно уточнил Казин. — Ясен пень, галактическое, — подтвердил стоящий рядом опенок. — И что оно дает по сравнению с простым гражданством? — Звание почетного гражданина — наследственное. Все ваши потомки тоже будут галактическими гражданами. — Если я хоть что-то понимаю в политике, — заметила Жаклин Шамо, — то в скором времени вас, Олег, нарекут «Отцом народов». — Я, положим, и сам по себе отцом могу быть, — Олег Казин бросил многозначительный взгляд на француженку, затем повернулся к грибу и резко спросил: — Что у вас в системе осталось незаложенного? — Четыре планетоида и газовый гигант, — убито признался мухомор. — Не густо. Впрочем, на пару ставок хватит. Давай сюда твои планетоиды. Поедем зарабатывать вам звезду, а мне — почетное гражданство. Над темным миром бубновым тузом восходило солнце надежды. ВОКРУГ ГЕКУБЫ Создание художественного произведения сродни ловле рыбы: чем крупнее ожидается добыча, тем глубже следует забрасывать крючок. Но многое должен иметь в виду самонадеянный рыболов, дабы не вытащить из заповедных глубин свой же собственный стоптанный башмак.      Николя Пфальц — придворный историограф. Глава 1 Абордаж Приказ, полученный по спецсвязи, следует немедленно выполнять, в какой бы странной форме он ни был отдан. Поэтому Дин Крыжовский сначала включил торможение и только потом, обернувшись к экипажу, изумленно протянул: — Это надо же так придумать! Такое и на лукойере не вдруг запрограммируешь. Стойко, мальчик, скажи, мне не померещилось? Нас действительно собираются атаковать? Стойко Бруч вместо ответа включил только что сделанную запись, и в кабине вновь зазвучал красивый, богатый глубокими контральтовыми переливами женский голос: — Эй, на звездоходе! Приказываю немедленно остановиться, иначе будете уничтожены! — Может быть, впереди опасность? — предположил Стойко. — Тогда зачем нас атаковать? — Должно быть, мы вошли в запретную зону, — голосом известного диктора сказал Ангам Жиа-хп. — Например, впереди энергетические установки орбитальных детских садов. В случае катастрофы дети могут остаться без света и воздуха, поэтому целесообразней уничтожить только нас. — Да не может этого быть! Какие детские сады в этой части Галактики? — математик Лира Офирель взвилась из кресла, но тут же, беспомощно расслабившись, опустилась назад. — И неужели вы думаете, что я могла направить звездоход на детей? — Вы знаете, Лира, — красиво продолжал Ангам Жиа-хп, — счетные муравьи корабельного Мозга избаловались свыше меры. Точность расчетов снизилась. В Мозг необходимо подсаживать новую матку. — Все равно, не может быть, — прошептала Лира Офирель. — Я проверяла расчет, — она запнулась и, покраснев, прибавила совсем тихо: — На арифмометре… Никто не отреагировал на ее признание. В рубке наступила тишина, только пятнышко времяуказателя с легким шелестом прыгало по сегментам кольцевых часов. Галактический звездоход «Конан Дойл» шел в режиме аварийного торможения. Потом тишину нарушил громкий квакающий звук — радиостанция звездохода принимала еще одну передачу. — Молодцы, ребятки! — раздался из передатчика знакомый голос. — Трусоваты слегка, но на вашем языке это называется благоразумием. Лучше быть благоразумным, чем мертвым, не так ли? Открывайте люки, будем брать вас на абордаж. — Ничего не понимаю, — признался Дин Крыжовский. — Абордаж — атака судна с воды, осуществляемая с помощью крючьев и пиратов, — пояснил Ангам Жиа-хп. — Сам знаю! — огрызнулся Крыжовский. — Не забывайте, что именно я приучил вас всех к старинным романам. Но кто мне ответит, как взять на абордаж современный звездоход и кому это нужно? — Это нужно мне… — ласково пропела невидимая дама. — Да кто ты, черт побери? — рявкнул Крыжовский, с досады переходя на архаический лексикон своих любимых приключенческих романов. Досада, впрочем, не помешала ему включить пеленгатор, и тот шустро задвигался, широко расставив усики антенн и тускло мерцая фасеточными глазами. — Я — Ида Клэр, космическая воительница! — сообщил динамик. — Вот это да!.. — Стойко даже не пытался замаскировать восхищение. Пеленгатор бешено вертелся, не понимая, откуда идет передача. Усики антенн метались из стороны в сторону, наконец один из них попал в жвалы, пеленгатор мгновенно откусил его, громко застрекотал и, разрывая нейронные связи, прыгнул через рубку. Вскоре он уже висел под потолком, запутавшись в сетке эмоционального детектора. Детектор, предчувствуя внеочередную кормежку, весело бежал к нему из своего угла. Неудача обескуражила экипаж «Конан Дойла», так что трое землян и один дуэнец ничего более не предпринимали, пока звездоход не погасил скорость. Тогда капитан включил экран кругового обзора. То, что увидели потрясенные звездоходчики, требует для описания изрядное количество бумаги и авторучки куда более изощренной в хитростях словоплетения, нежели наша. Но так как читатель имеет право знать, что увидели потрясенные звездоходчики, то описание, хотя бы краткое, все же придется дать. Бок о бок с «Конан Дойлом» стояла пиратская шхуна. Косые паруса бессильно никли в почти идеальном вакууме свежевытраленного пространства, флаг со стилизованным черепом болтался мятой тряпкой, зато водоросли, налипшие на сухое днище, развевались, как прическа медузы. Позеленевшие пушки разевали в сторону звездохода круглые рты, и свет далеких звезд безропотно гас в ржавчине, будучи не в силах найти на судне хотя бы одну надраенную деталь, чтобы отразиться от нее веселой искрой. Команда кошмарного судна была здесь же. Невероятного вида головорезы разгуливали по палубе, прямо в безвоздушном пространстве, грязные, оборванные, одетые в трепанные кафтаны, камзолы и тельняшки, твердо ступая на заплеванные доски подкованными подошвами башмаков и ботфортов. Их засаленные волосы, скрученные в неопрятные косицы, торчали в самых неожиданных направлениях, и лишь это указывало, что вокруг царствует невесомость. Бандиты были сверх меры вооружены всеми видами колющих и режущих предметов. Встречались и огнестрельные орудия. — Пищали, аркебузы, мушкеты… — забормотал Стойко Бруч, бывший большим знатоком военной археологии. Да, все было на месте, даже пресловутые крючья, с помощью которых осуществляется ответственная операция абордажа. Четверо самых звероподобных пиратов стояли, вцепившись этими крючьями в обшивку «Конан Дойла». По обшивке волнами пробегала перистальтическая дрожь, время от времени она выталкивала отвратительное железное острие, и тогда оборванец широко размахивался и вновь всаживал крюк в пунцовую от негодования поверхность. Разумеется, звездоходчики не ожидали ничего подобного и теперь бездействовали, не зная, что будет дальше. Между тем на палубе поднялся переполох, бандиты подхватили свою амуницию и, подняв над нечесаными головами лес иззубренной стали, сгрудились на одном борту. Похоже, действительно готовился абордаж. Однако до начала атаки произошло событие, может быть, даже более важное, чем открытие военных действий. Распахнулась дверь какой-то палубной надстройки, и оттуда вышла женщина. Какой контраст представляла она с неумытым сбродом, толпящимся вдоль борта! Белокурые волосы пенящейся волной ложились на плечи. Лиф платья из розового атласа призывно рассекали узкие прорези «адских окошек», сквозь которые волнующе белели ослепительные кружева белья. Само платье опускалось почти до земли, позволяя видеть лишь кончики парчовых башмачков. Кружевная мантилья была… нет, не на голове, а накинута на плечи наподобие шали. Она не закрывала ничего, лишь оттеняла словно черный экран прелесть фигуры: пышность бюста, тонкую гибкость талии и тревожно изогнутую линию бедра. Белоснежная болонка, путаясь в шелковистой шерстке, следовала за хозяйкой и, охраняя ее, скалила крошечные, но острые зубки. Дин Крыжовский, резко нагнувшись, включил увеличение. Лицо красавицы приблизилось. — Ах! — воскликнула Лира Офирель и опрокинулась в обморок. Вероятно, только закоснелый в устаревших классических традициях грек мог бы сказать слово неодобрения по поводу внешности пиратской дамы. Слегка вьющиеся волосы обтекали ее лицо, оставляя открытым чистый лоб и идеальные дуги бровей, лишь у самых висков чуть вскинутые вверх наподобие крошечных дерзких крылышек. Глаза под пушистыми ресницами сияли мягкой зеленью майской травы. Носу было далеко до академической римской холодности. То был очаровательнейший вздернутый носик. Пухлые губы сами собой складывались в капризный бантик, и едва заметный, нисколько не портящий красоты шрам виднелся справа над губой. Звездоплаватели, не сговариваясь, повернулись в сторону Лиры Офирель. Девушка безжизненно лежала в кресле, белокурые волосы рассыпались по подлокотнику, пухлые губы страдальчески сжались, а тонкая полоска шрама, успевшая за долгие недели полета запомниться всем и даже полюбиться некоторым членам экипажа, была особенно заметна на побелевшем лице. «Вот те раз!» — невольно мелькнула мысль у каждого. Дама в старинном костюме не спеша приблизилась к борту. Сзади к ней подбежал оруженосец, неся на вытянутых руках маленькую, почти игрушечную алебарду. Наконец-то звезды смогли отразиться в хищно отточенном лезвии. Дама протянула изящную руку и взяла оружие. О позолоченную рукоятку звякнуло кольцо с редкостным вишневым рубином. Космонавты вздрогнули, осознав, что они явственно слышат все, что происходит за стенами звездохода, даже скользящие шаги оруженосца, уносящего в каюту жалобно повизгивающую болонку. Прелестная пиратесса легонько стукнула обушком алебарды по обшивке и проговорила дивным контральто: — Отворите! — Боже, что это? — испуганно вскрикнула очнувшаяся Офирель, и ее серебристый голосок зазвенел так жалобно-трогательно, что у команды звездохода не осталось никаких сомнений, кто из двух красавиц их настоящая Лира. — Я сказала — откройте! — повторила Ида Клэр, капризно топнув ножкой. — Не откроем! — храбро ответил Дин Крыжовский. Пираты забарабанили по переборке мечами, откуда-то принесли несколько топоров. Поверхность «Конан Дойла» побагровела от боли и обиды и включила защитное поле. Теперь оружие бандитов отскакивало, не причиняя кораблю никакого вреда. Очевидно, это стало ясно и нападающим; предводительница сделала рукой небрежный знак, пираты отступили. — Может быть, все-таки откроете? — спросила Ида Клэр неожиданно мягко, с умоляющими даже интонациями. — У нас есть средство вскрыть вас, но поверьте, так не хочется прибегать в нему. Крыжовский бросил мгновенный взгляд на бледную испуганную Лиру и после секундного колебания ответил: — В таком случае, у нас есть чем встретить вас! Он вышел и вскоре вернулся, неся в руках ящичек, по гладкой стенке которого змеилась предостерегающая надпись: «Ремонтники-цементаторы. Запасные комплекты. Обращаться с осторожностью!» Крыжовский поднял крышку и начал раздавать сразу посуровевшим членам экипажа серые шары из рыхлой бумаги. Из шаров доносилось грозное растревоженное гудение. Пираты, посовещавшись, выкатили наверх большую медную пушку. — Пушка! — вскрикнула Лира Офирель. — Кулеврина, — поправил Стойко Бруч. — Ничего эта штука нам сделать не сможет, это, по сути дела, тот же топор. Пальнут пару раз и убедятся, что бесполезно. — Какой ты храбрый, Стойко, — нежно прошептала Лира. — А я так боюсь, просто ужасно. Откуда они взялись такие? — Откуда взялись, туда и уберутся! — твердо заявил Бруч. При виде зеленых глаз, с признательностью глядящих на него, он преисполнился отваги. Хотелось даже, чтобы пираты ворвались на звездоход, и тогда он, Стойко Бруч, могучими пинками вышвырнул бы их обратно в пространство, чтобы прекраснейшая математик Вселенной наконец поняла, кто действительно достоин звания капитана на этом корабле. Бруч расправил плечи, взгляд его метал молнии, пальцы гневно сжимали шарик запасного комплекта. В конце концов, хрупкая бумага не выдержала и порвалась. Ремонтники один за другим выбрались через прореху и, громко жужжа, полетели искать повреждения и микропробоины. — Стойко, мальчик, не надо нервничать, — мягко сказал капитан. Большего унижения невозможно было представить! Пираты прочистили орудие, вытряхнув из жерла сор и пустые бутылки. Потом двое, что поздоровей, сгибаясь от непосильной тяжести, приволокли огромное свинцово сереющее ядро. Ядро вкатили в дуло просевшей пушки и стали ждать пушкаря. Вскоре и он вышел из-за мачты с небрежным видом провинциального артиста, все первое действие просидевшего за кулисами и теперь вышедшего на сцену играть неожиданно приехавшего издалека дядюшку. Как ни мало были искушены космонавты в тонкостях старинного гардероба, но все же сразу признали в артиллеристе человека иной эпохи, нежели его окружение. Грязно-зеленый френч с густыми золотыми эполетами ладно сидел на широких плечах, фуражка с блестящим лаковым козырьком и высокой тульею, украшенной сияющей кокардой, безуспешно тщилась примять круто вьющиеся волосы. Хромовые сапоги, начищенные до немыслимого блеска, до колен прикрывали голые волосатые ноги. И даже кюлоты, выдержанные в духе окружающих мод, совершенно такие же, как у оруженосца Иды Клэр: с буфами, прорезями, гульфиком на двух перламутровых пуговицах и выпуском «гусиное брюхо», скорее казались шортами, еще бывшими на памяти у наших бабушек. В пальцах офицера небрежно дымилась длинная сигара с узким серебряным ободком. Все в облике канонира изобличало человека бывалого, а также опытного ловеласа, и никто не удивился, когда юный паж поспешно вынырнул из палубного люка и, ревниво расправив узкие плечи, встал между госпожой и офицером. Но все же самым примечательным в артиллеристе оказалась не внешность; не френч и не кокарда заставили Лиру Офирель удивленно ахнуть, а невозмутимого дуэнца заскрипеть нечто непереводимое. На золотом генеральском погоне, крепко вцепившись когтистыми лапами в витое шитье, сидел лингвист, почти такой же, как у Ангама Жиа-хп, но не жизнерадостно-зеленый, а нехорошего кровавого цвета. — Это инопланетянин? — с тревогой спросил Ангам Жиа-хп. Волнение его было так велико, что голос известного диктора изменился, в нем проскользнула резкая кричащая нота. — Я вообще не знаю, кто они все, — задумчиво проговорил Дин Крыжовский. — И если бы не желание выяснить это, я бы уже давно включил двигатели и оставил их плыть куда им заблагорассудится. — Смотрите, стреляют! — прервал их Стойко. Бомбардир поднес дымящую сигару к запальному отверстию. Выстрела не было. Стрелок удивленно передернул плечами и вдавил сигару плотнее. Сигара погасла, выстрела не было. Напустив на лицо выражение брезгливой скуки, неудачник вытащил из нагрудного кармашка стекло монокля и, собрав свет далекой Бетельгейзе на кончике своей сигары, начал раскуривать ее. — Модест, вы скоро? — негромко спросила Ида Клэр. — Сию минуту, мадам, — ответил обладатель монокля и, нагнувшись, принялся изучать нестреляющую пушку. Лингвист, балансируя на плече, искоса смотрел желтым глазом. Потом он резко ударил по орудию кривым клювом. Раздался долгий колокольный звук. — Халтурщики!.. — процедил Модест сквозь зубы. — Порох забыли! — Сам дурак! — крикнул лингвист голосом известного диктора. Пушку перевернули, ядро тяжело ухнуло на крякнувшие доски. Принесли порох. Вместо пыжа оскорбленный пушкарь сорвал берет с пером с головы ближайшего разбойника. Тот отошел, недовольно ворча. Наконец сигара вновь коснулась запального отверстия, и выстрел грянул! От страшного толчка орудие сорвалось с лафета и, пробив противоположный фальшборт, унеслось в космическое пространство наподобие допотопной пороховой ракеты, каковой оно, по сути дела, и являлось. Ядро, выскользнув из удравшего ствола, вновь шлепнулось на прогнившую палубу и лениво покатилось. Стойко Бруч весело захохотал. Но смех быстро иссяк. Встревоженные космопроходцы в молчании наблюдали, как неудержимо катилось к цели ядро. Стало видно, что оно не свинцовое. Оно пухло и вздувалось комками бесформенной серости. Вот оно коснулось борта «Конан Дойла», раздался долгий треск и вслед за тем пронзительный визг вырывающегося наружу воздуха. В стене рубки зияла здоровенная дыра. Толпа пиратов с гиканьем бросилась к пробоине. В следующую секунду дружным залпом хлопнули полсотни бумажных шаров. Понизившееся давление разорвало их, и ремонтники-цементаторы, мгновенно активизировавшиеся при виде столь явной опасности, черно-желтой воющей тучей рванулись к пробоине, залепляя ее комками глины, замешенными на слюнном ферменте, да и просто собственными телами. Когда корабль находился в опасности, им было не до незваных гостей. И они спасли звездоход, погибнув все до единого, так что астронаторы оказались безоружными перед вооруженными до зубов негодяями, ибо Ида Клэр, сопровождаемая юным оруженосцем, золотопогонник Модест, а также пятеро пиратов успели ворваться внутрь корабля. Шестого мерзавца ремонтники зацементировали в стене, и теперь он орал, размахивая руками внутри рубки, а ногами в свободном космосе. Впрочем, головорезы не торопились пускать в ход оружие. Они сгрудились вокруг Иды Клэр, ожидая команды, а сама завоевательница озиралась с крайне растерянным видом. В самом деле, после учиненного разгрома рубка «Конан Дойла» не представляла зрелища, ласкающего глаз. Многочисленные микродатчики и приборы, сорванные со своих мест воздушным потоком, шурша и стрекоча, кружили вокруг голов или ползали по стенам и потолкам. Экран кругового обзора не выдержал межзвездного вакуума, пахнувшего через дыру, и взорвался. Вся вода из него вытекла, превратив стерилизующий мох ковра в грязное болото. Густой туман ходил волнами, фильтрующая железа под потолком захлебывалась от напряжения, но не могла удалить из помещения избыточную влагу. Конденсаторы-разрядники, оставшиеся без воды, шлепали по дну экрана блестящими хвостами, беззвучно разевали рты и сыпали вокруг искрами. Время от времени кто-нибудь из них, резко ударив хвостом, подпрыгивал, вылетал через разбитый экран и шлепался в мох, разбрызгивая во все стороны мутную воду. Космоходчики сгрудились в углу. Ангам Жиа-хп возвышался над ними, как всегда спокойный и самоуглубленный, только его лингвист, сидящий на жердочке возле псевдолица, позабыв все правила приличия, хлопал крыльями и испускал воинственные крики. Первыми пришли в себя механизмы звездохода. Два десятка уборщиков, волоча за собой длинные голые хвосты, выбежали на середину рубки. Ида Клэр мгновенно отреагировала на их появление потрясающей силы звуком, напоминающим визг гравитационной дюзы при резком торможении. Подобрав юбки, бандитесса одним прыжком взлетела в кресло. Испуганные уборщики серыми молниями метнулись к норам. Кресло завозилось, стараясь приспособиться к странно усевшемуся клиенту. Клэр взвизгнула еще менее музыкально и спрыгнула вниз, наступив на лапу спешащему к разбитому экрану оптику. После этого она уже не переставала визжать, составив вместе с воющим в стене бедолагой замечательно спевшийся дуэт. Оптик, не обращая внимания на отдавленную лапу, разлегся поперек рубки, отгородив друг от друга враждующие стороны. Из его широкой пасти стекала прозрачная слюна, оптик подхватывал ее красным раздвоенным языком и размазывал по основе, где она застывала. Острый гребень на спине мастера подрагивал от наслаждения. Экран рождался на глазах. Вскоре в нем уже плескалась вода, и резвые мальки-конденсаторы начали чертить замысловатые узоры. Оптик попятился к выходу. Ида Клэр, испугавшись сорвать голос, прекратила визг и сердито сказала своему все еще воющему напарнику: — Педро, замолчи! Педро немедленно умолк и лишь временами жалостно моргал, глядя перед собой. Экран сиренево засветился, стала видна шхуна с толпящимися у правого борта абордажниками и ласковые огоньки звезд, а на переднем плане — торчащие ноги Педро. Собратья по ремеслу успели содрать с них башмаки, и теперь Педро, пытаясь согреться, постукивал голыми пятками друг о друга. Когда оптик окончательно исчез в проходе, осмелевшая воительница шагнула вперед. — Что вам здесь надо? — спросил Крыжовский, тоже шагнув ей навстречу. — Чего вы хотите? — Связать и ограбить вас, — улыбнулась Ида Клэр и вытащила из-за корсажа пару наручников. Но все же сражение начали не люди. Лингвист, ярко пламеневший на золотом плече Модеста, неожиданно заорал: — Цукаты! Цукаты! — и, бросившись в чащу Ангама Жиа-хп, вырвал из хвоста блока-переводчика длинное зеленое, словно глаза Лиры, перо. Обида мгновенно возбудила успокоившегося было переводчика. Он сразу вспомнил, что не вечно служит у древоподобного джентльмена, что некогда звали его Калиостро, жил он тогда в родных джунглях, и мало находилось наглецов, осмеливавшихся залететь в его охотничьи владения. Он ринулся на обидчика, так что онемевший Ангам Жиа-хп мог только размахивать рукой, пытаясь поймать дерущихся попугаев. Модест с проклятиями подпрыгивал, но достать мечущийся под потолком клубок перьев не мог. — Взять их! — крикнула Ида Клэр. Неизвестно, кого она имела в виду, но бандиты поняли ее по-своему. Один из них, пожилой человек в долгополом бархатном кафтане с кружевным жабо и в желтых носках, достав из-под полы моток веревки, двинулся к Стойко Бручу. — Берегись! — крикнул Дин Крыжовский. Он сорвал стенку гузгулаторного бокса и, подняв ее двумя руками, бросился вперед. Взметнулись кривые абордажные сабли, воздух рассек дружный визг Клэр и Офирель. В этот напряженный момент, когда решалась судьба звездоплавателей-конандойловцев, обнаружилось новое лицо, никак не участвующее в суете баталии, но своим неучастием произведшее на пленяемый экипаж особо сильное впечатление. Левый борт шхуны, освободившийся от снующих уголовников, теперь украшала неподвижно-единственная фигура, нелепый рострум, водруженный здесь чьей-то больной фантазией. По всем признакам это был рыболов, терпеливо ожидающий свою рыбу с удочкой в руках. На нем длинный непромокаемый макинтош и фуражка не то путейца, не то лесничего. В неверном свете звезд трудно различить детали, размытые к тому же временем и непогодой. В руках фигуры росло предлинное бамбуковое удилище, леска уходила вдоль борта вниз, в бесконечность. Лица рыболова не разглядеть в мертвой тени козырька, надвинутого почти до носа. Удильщик казался погруженным в глубокий транс, и мелкая рябь событий не тревожила глубин его сознания. Первым увидел загадочного рыбака Стойко Бруч, с голыми руками метавшийся между двух фронтов. — Капитан, гляньте, у того субъекта по левому борту сегодня, кажется, рыбный день! Интересно, на что здесь клюет? — На окрошку из таких ротозеев, как ты, мой мальчик! — Дин Крыжовский умудрился отразить одновременно два удара от себя и от Стойко. Ловко орудуя массивной стенкой бокса, он заставил отступить двух флибустьеров, один из которых, тот, что в желтых носках, тут же споткнулся и сел в отсек гузгулатория с недоразвитой и потому особо вредной пеной. Стойко подхватил выпавшую у неудачника саблю и, взревев: «Ура!» — ринулся вперед. Крыжовский последовал было за ним, но неожиданно почувствовал, что не может сделать ни шагу. Увлекшись сражением, он неосторожно приблизился к бывшей пробоине, и вокруг его талии цепко сомкнулись жилистые руки Педро. Капитан рвался в бой, но ничего не мог сделать. Скорее удалось бы выбить из стены заплату, чем разжать намертво сцепившиеся пальцы Педро. Стойко, оставшегося в одиночестве, сбили с ног, обезоружили и связали. Сопротивление было подавлено, лишь Крыжовский временами рычал и обрушивал стенку бокса на голову всякому неосторожно приблизившемуся. После пары безуспешных попыток обезоружить капитана пираты отступили. — Должен же он когда-нибудь угомониться, — сказал один из них, обращаясь к Педро. — Ты только держи его крепче. Наконец в рубку снизошли тишина и спокойствие, и можно стало оглядеться. Несомненно, центральной и живописнейшей группой композиции являлась пара Модест — Ангам Жиа-хп. Они успели не только разнять попугаев, но и подраться друг с другом. Лицо и руки Модеста густо покрывали царапины от шипов, так что он мог без труда изображать красиво татуированного дикаря. Дуэнцу тоже изрядно досталось. Лохмотья коры на его боках поредели, а прямо на груди крест-накрест виднелись две зарубки, словно некий хулиган собрался, но не успел вырезать краткое похабное слово. Четверо воинов Иды, тяжело дыша, сидели во мху возле спеленатого Стойко. Пятый окончательно провалился в гузгулаторий, откуда доносилось сочное чваканье, время от времени среди бурлящей пены мелькали желтые носки. Посиневший от натуги Педро держал Дина Крыжовского. Черная повязка, закрывавшая глаз, сбилась и съехала на ухо. А в самом далеком и темном углу стоял на коленях юный паж, умоляюще протягивая руки к хищно изогнувшимся фигурам Иды Клэр и Лиры Офирель. — Не надо драться! — взывал несовершеннолетний захватчик-пацифист. — Зачем ссориться? Давайте любить друг друга. Вот новые стихи, они навеяны видом здешних неизведанных краев, — оруженосец указал рукой в глубь рубки и принялся декламировать излившиеся экспромтом строки: На востоке вдалеке Огоньки давно погасли, Как растопленное масло Солнце плавает в реке… Рубка была вовсе не столь велика, но светящиеся блики контрольных зон на противоположной стене создавали впечатление чуть зыблющейся водной глади, украшенной золотой закатной дорожкой. Утро. Утки. Штуцер — трах! Птица впрах. И брусничины как будто Выступят по перламутру Перебитого крыла. Ил болотца всколыхнется От поверхности до дна, Крик утиный захлебнется, И вернется тишина.[1 - Все включённые в состав повести стихотворения, за исключением колыбельной на стр. 354, написаны А. Рыбошлыковым.] Мальчишеский голос сорвался на самой патетической ноте. Но эта отчаянная попытка восстановить мир, конечно же, не могла иметь успеха. Только один из налетчиков громко сглотнул голодную слюну, да великолепный Модест мечтательно пробормотал: — А охота здесь, должно быть, знатная!.. — и погладил большим пальцем потертую кобуру, приминавшую пышные буфы панталон. Что касается Иды, то она, вероятно, даже не слышала творения своего слуги, поскольку всецело была занята ловлей Лиры Офирель. На правой руке Лиры был защелкнут один браслет наручников, второй Ида держала в руках, медленно водя им в воздухе и выжидая момент, чтобы поймать левую руку математика. — Тебе не жмет, детка, мой браслет? Умоляю, примерь и второй, — гипнотизирующим шепотом уговаривала она. — В этом сезоне самый модный цвет — ржавое железо. Ха-ха-ха! Лира в кандалах! Свободу Лире Офирель! Сбившись со взятого тона, амазонка неловким движением накинула браслет на свое запястье, приняв на миг собственную руку за руку соперницы. Изъеденные ржой железные наручники соединили короткой, но толстой цепью конечности обеих дам. Обнаружив ошибку, предводительница пиратов пришла в замешательство. — Это вы виноваты, — обратилась она с упреком к Офирель, дергавшей ее за руку. Вынув из-за пояса связку ключей, королева абордажа отщипнула безупречными зубами один из них и, пытаясь подхватить его свободной рукой, уронила на пол. — Ах! — воскликнули обе дамы. Но ключик уже утонул в желто-зеленых космах сфагнумного ковра. Женщины опустились на колени и, не сговариваясь, принялись его искать. — Что это? — спросила вдруг Ида, указывая на бледно-розовый шарик, от которого в мох уходила тонкая бескровная нитка. — Клюква, — ответила Офирель, зондируя тонкими пальцами мох. — Тут ее много. Вот приходите через месяц… Теперь еще кислятина, а как созреет — пальчики оближете. — Лизать пальцы? — удивилась Ида Клэр. — Зачем? — Ах, оставьте! — отмахнулась Офирель. — Придет время, попробуете и сами поймете. Главное, в меру добавить сахарной пудры. — И вкусно? — Прелесть! А вот и он! — с этими словами Лира вытащила из-под ковра ключ. — Дайте-ка руку, не пойму, как снимается эта железяка. Некоторое время Лира возилась с замком, потом Ида Клэр сказала недовольно: — Пустите, я сама. Вы не умеете. Теперь уже Ида склонилась над браслетом Лиры, пытаясь расстегнуть его. В конце концов ключ, не выдержав, переломился, а наручники закрылись еще на один щелчок. — Ах! — дружно сказали пленницы. — Это вы виноваты! — заявила Офирель, спеша отвести подозрение, что ключ треснул еще у нее в руках. — Не будем выяснять степень виновности, — сказала пиратесса, выдавая своей лексикой богатый опыт по части судопроизводства. — Лучше подумаем, что нам делать? Мы с вами, голубушка, связаны одной цепочкой, и ссориться нам не следует. Милочка, давай дружить? — Давай! — подхватила Лира, и новоявленные подруги направились к выходу. — С тобой мне будет спокойнее, — говорила Ида, — да и тебе тоже. Этот Модест, он ужасный человек… Кстати, — добавила она громко, — Модест, займитесь пленными и добычей. Чмокнул входной клапан, гофрированная глотка коридора поглотила женщин. — Позвольте представиться, — выступил золотопогонник, — Модест фон Брюгель! — он покосился на генеральский эполет и честно добавил: — Подпоручик. — Что вам от нас надо? — устало спросил Крыжовский. — Не изображайте наивных детишек! — оскорбился фон Брюгель. — Что может понадобиться пиратам? Добыча — корабль и пленники. И все, что есть на корабле. Например, из этой колючей дубины, — он указал рукой на Ангама Жиа-хп, — должны получиться неплохие комод и вешалка для шляп. Я поставлю ее в своей каюте. — Протестую! — сказал Ангам Жиа-хп. Дикторский голос зазвенел гневными нотками. — Так ты не полено?! — вскипел барон. — Значит, ты меня нарочно изодрал? Ладно же! Быть тебе комодом! А пока ты у меня посидишь в клетке! Однако никаких шагов к осуществлению угрозы подпоручик не успел предпринять, и все из-за того, что женщины никогда не закрывают дверей производственных помещений. Настоящий момент не был исключением, пленка входного клапана оказалась откинутой, и в приоткрытую дверь влетело около десятка ремонтников-цементаторов, неловко выпущенных Стойко Бручем и потому уцелевших во время катастрофы. — Осы! — взвизгнул Модест. — Только не это, у меня аллергия! — Осы! — испуганным эхом откликнулся Педро, и в этот момент один из ремонтников всадил жало-зонд ему в губу. — Ой! — вскрикнул замурованный негодяй, и сразу же ремонтники-цементаторы бросились на него, облепив нос и щеки. — О-о-у-у!.. — выл несчастный. В конце концов он не выдержал и замахал руками, отгоняя от своей физиономии крошек, добросовестно исследующих странную заплату. Неожиданно освобожденный Крыжовский перелетел через рубку и с разгону врезался в многострадальный экран кругового обзора. Зазвенело стекло, шумно хлынула вода. Вдалеке послышался топот бегущего оптика. — О-о-о!.. — стонал Педро, прикрывая руками изувеченную распухшую рожу. — Закрой рот, воздух выходит! — сердито приказал мокрый Крыжовский. Педро умолк, и ремонтники, убедившись, что заплата, несмотря на свою необычность, герметична, улетели. Крыжовский, боевой дух которого угас, залитый холодным душем, нерешительно взялся за стенку бокса. — Хватит драться, — сказал вдруг Модест. Он тоже был мокр, с козырька фуражки свисали водоросли. — В конце концов, это не дело, просыхать не успеваем. Так и простудиться недолго, инфлюэнцу схватить. К тому же ваше положение безнадежно, вы тут один, а нас пять с половиной. Предлагаю почетный плен. Крыжовский в знак согласия подошел к гузгулаторию и поставил на место стенку, скрыв от нескромных глаз полощущиеся желтые носки. — И чего вы добились? — спросил он. — Кораблем управлять вы не умеете… — Сумеем, — пообещал многоопытный подпоручик конно-артиллерийского полка. Экран засветился, но тускло, поскольку разрядников не хватало. Запасы тины, икры и улиток тоже подходили к концу. Но изображение все же прояснилось, и Крыжовский увидел, что на шхуне готовят сеть. Пираты всегда были неплохими рыбаками, к тому же присутствие молчаливого конкурента с удочкой подбадривало их. Бесконечные мили пеньковых канатов мелькали в мозолистых руках, на палубе чинили ячеи, навешивали ряды поплавков из пустых кокосовых орехов. Но вот сеть готова, и несколько молодцов, перекрестившись и закатав штанины выше колен, спустились с корабля и принялись обводить бреднем «Конан Дойла». Переплетения веревок, рассекшие созвездия, казались прутьями решетки. На шхуне подняли якорь, межзвездный пассат надул паруса, и корабли, плененный и пленивший, тронулись в путь. Скорость превысила восемьсот квадрильонов узлов, созвездия поворачивались, меняя очертания, и исчезали за кормой. А впереди мрачно и безобразно вырастало опасное, непроницаемо серое пятно. — Стойте! — закричал Крыжовский. — Мы там погибнем! Это же Гекуба! — Мы не погибнем, — ответил Модест фон Брюгель, указав рукой вперед, где на корме летящей на всех парусах шхуны бронзовело название: «Заря Гекубы». Дин Крыжовский обреченно опустился в кресло. Пираты, сидя кружком на полу, жевали незрелую клюкву. Глава 2 Научно-познавательная Гигантское скопление астеровируса было обнаружено прошлыми экспедициями в области повышенной активности биоплазмы с эмоциональным фоном 400 килоэм. Это наконец объясняло непонятные выбросы живого вещества в самый густонаселенный сектор Галактики. Когорта Пауля Вреггильса, буравившая квазислоистую платформу квазара У-003, была спешно снята и брошена навстречу опасности. Старенькие звездоходы тридцать седьмого поколения, выстроенные из допотопных жидких биогелей, едва выдерживали крутые виражи пространства с радиусом 50–60 физиологических ступеней, то есть в половину возможного для этой части Вселенной. Положение складывалось критическое, и потому можно понять чувство облегчения, которое испытал суперкапитан Недовасси, когда узнал, что в его распоряжение поступают два новейших тральщика, а в скором времени, возможно, появится и третий. Звездоходы подкрепления «Конан Дойл» и «Агата Кристи» вышли на скопление из самой неудобной позиции — под прямым углом к плоскости эклиптики, но это не помешало им тут же выбросить тралы и приступить к работе. Тральщики продвигались вперед, огибая сенсорные выбросы, а за ними оставалось чистое, свободно дышащее пространство. Грузовые трюмы постепенно заполнялись прессованным астеровирусом. Рост скопления был остановлен, и уже можно было предвидеть, когда последний зараженный участок исчезнет с лица Галактики. Тем неожиданней казалась радиограмма, приказывавшая кораблям немедленно вернуться на базу. * * * Суперкапитан Недовасси вел себя по меньшей мере странно. Он бегал по кабинету, то и дело вытирая пушистым лопухом пот, выступавший на загорелой лысине, нечленораздельно бормотал под нос, быстро писал какие-то записки, тут же рвал их, некоторые, впрочем, отправлял с почтовыми голубями, небрежно выбрасывая их в окно. Короче, суперкапитан занимался чем угодно, но не обращал внимания на экипажи звездоходов, выстроившиеся вдоль стены. Те дисциплинированно ждали. — Что же делать? — выкрикнул Недовасси. Он остановился и впервые осознанно взглянул на шестерых астронавтов. — Вы уже здесь? — спросил он. — Так точно! — ответил за всех Демьян Стриббс, оказавшийся ближайшим. — Печальные вести, — проговорил Недовасси. — Очень печальные. «Жорж Сименон» погиб! — Ах! — вскрикнула Лира Офирель. «Жорж Сименон» был третьим тральщиком, идущим сюда из межгалактических просторов. — И самое скверное, — продолжал Недовасси, — что мы не знаем причин его гибели, хотя он погиб буквально на глазах. Звездоход благополучно вошел в регион, сообщил о прибытии и погиб, хотя на пол-Галактики вокруг нет ни одного астеровируса. Еще никто никогда не летал в таком чистом пространстве — и вдруг катастрофа! — Астеровирус здесь ни при чем, — в один голос сказали Стиббсы. — У тральщика достаточно мощная антибиотическая защита. Он может на полном ходу врезаться в самое густое скопление, в худшем случае отделавшись легким насморком. — Есть ли данные о последних часах звездохода? — спросил Дин Крыжовский. — Имеется пленка, на которой заснята его гибель. Запись сделана на тригонометрическом буе. К слову сказать, буй тоже погиб через несколько минут. — Из-за чего? — Из-за Гекубы. Так мы условно назвали обнаруженный объект. — Это уже интересно. Можно посмотреть? — За этим я вас и позвал. Извольте взглянуть. — Недовасси упал в глубокое кресло-демонстратор. На бархатной поверхности стены возникла желтая петля экрана. В воздухе пряно запахло телергонами. С полминуты ничего не происходило. — Недовасси распечатывал синюю коробку, перегрызая в нетерпении бечевку, обвивавшую ее. Затем он распахнул коробку и вытряхнул содержимое в воздух. Сотни разноцветных мотыльков закружились радужным облаком, переливаясь, как мыльный пузырь. По команде Недовасси, крикнувшего: «Садись!» — облако вытянулось в мерцающий конус и равномерно покрыло собой экран. — Извольте видеть, — повторил Недовасси, и хаотический гобелен крыльев преобразился в черную космическую ночь, испещренную сотнями звезд. Картина пульсировала и переливалась глубокими обертонами, иллюзия космического пространства была свыше ста процентов, даже сам Недовасси залюбовался ею. Повинуясь неощутимому для людей телергоновому сигналу кресла-демонстратора, мотыльки безупречно точно поднимали и опускали крылышки, производя перед глазами сидящих картину космоса. Но вот изображение резко изменилось, по звездному небу пробежала рябь, многочисленные пятна покрыли его. — Гекуба! — торжественно выдохнул Стойко Бруч. — Погодите минутку! — прервал Недовасси и включил свет. Стало видно, что экран страшно поредел, а те мотыльки, что остались на месте, неспокойно хлопают крылышками. — Так и есть! — проворчал Недовасси. — Кто-то неподалеку смотрит кино. Никак не можем договориться о разных кодах, чтобы не переманивать друг у друга мотыльков. Не переставая брюзжать, суперкапитан побрызгал в углах дезодорантом и достал новую коробку с мотыльками. Гекуба появилась на экране в виде бесформенного серого пятна, закрывавшего звезды. Серость не была однородной, она клубилась, на поверхности временами появлялись тяжи, потом они исчезали, и Гекуба, казалось, распухала еще больше. — Она растет? — пискнула Офирель. — Да, она растет, — подтвердил Недовасси. Грязные волны Гекубы медленно приближались к кинокамере. — Это не астеровирус, — уверенно констатировали Стриббс, потеряв всякий интерес к происходящему. * * * Стриббс Петухов был по преимуществу тральщик-вирусолог. Это означало не только то, что он был в курсе всех новейших открытий в области космического траления и вирусологии, но также, что он был не в курсе всего остального, что составляет жизнь обычного человека. Случай почти патологический. Стриббс превосходно работал с тралом, но никакая сила не могла заставить его чистить простое пылевое скопление. Он считался великолепным пилотом и мог бы на соревнованиях забирать все медали подряд, но проявлял свое искусство только в деле увеличения зоны тралового захвата. С ним можно было очень содержательно побеседовать о вирусологии вообще и об астеровирусологии в частности. Однажды Стойко Бруч, тогда еще практикант, предложил ему редчайший штамм астеровируса Х-17, если он скажет комплимент Лире Офирель. Стриббс подошел к Лире и отчеканил: — У вас прелестный цвет лица. Совершенно такой же оттенок бывает при внедрении в клетчатку ворсовника бородавчатого вируса типа… Далее юная математик слушать не стала и в скором времени перевелась с «Агаты Кристи» на «Конан Дойл», что, собственно, и было тайной целью Стойко Бруча. И, к сожалению, переводы с «Агаты Кристи» были не редкостью. Никто не мог ужиться со Стриббсом Петуховым. Стриббс очень расстраивался из-за этого, ведь один он не мог управиться с большим звездоходом. Он так сильно расстраивался, что в результате решил растроиться. Техника растроивания отработана давно, а в данном случае задача облегчалась тем, что Стриббс хотел, чтобы все растройняшки были абсолютно идентичны. Обычно стараются сделать наоборот, так что нормальные растройняшки, набираясь индивидуального опыта, с течением времени становятся почти такими же разными, как однояйцевые близнецы. Стриббсы же, явившись на свет, остались друг другом совершенно довольны и с этой минуты уже не расставались. Чтобы различать трех Стриббсов, их называли: Иван, Степан и Демьян. Иван был тот, что справа, Степан — посередине, а Демьян — слева. Впрочем, злые языки поговаривали, что Стриббсы, опасаясь стать чересчур разными, постоянно меняются местами. Эти-то три индивидуума и составляли дружную команду «Агаты Кристи». Так что нетрудно понять скуку, овладевшую ими, как только стало ясно, что таинственная Гекуба не имеет никакого отношения к вирусам. * * * — Да, это не астеровирус, — подтвердил Недовасси. — Мы думаем, что это метастабильное перерождение пространства, нечто наподобие раковой опухоли. Наблюдаются даже метастазы. Подробнее вас ознакомят потом. А сейчас, смотрите. Появляется «Жорж Сименон»! Изображение метнулось, приборы буя обнаружили приближающийся звездоход, и камера поворачивалась, чтобы заснять его прохождение. Очевидно, сименоновцы слишком поздно встревожились по поводу Гекубы. Ближний обжитый космос, что может угрожать тут межгалактическому страннику? Сверхскоростной астромобиль, прошедший сквозь передряги септических пункций, казалось, мог, не заметив, пронизать ничтожную туманность. К тому же скорее всего облако создано искусственно, и если бы проходить рядом не разрешалось, то предупреждение об этом пришло бы еще полчаса назад. «Жорж Сименон» должен был пройти по крайней мере в сотне астрономических единиц от Гекубы, но в этот момент тяжи, опутавшие ее тело, растворились, и она всклубила свои волны перед самым носом корабля. Тормозить уже не имело смысла. Звездоход не взорвался, он просто исчез, только три отсека: жилой и два грузовых — с белком и ДНК вируса на долю терции пережили все остальное. — А ведь у двигателя защита мощнее, — заметил Крыжовский. — Да, но она другого типа. Возможно, именно здесь находится ключ к пониманию природы явления. Гекуба на экране тяжело вздохнула и выбросила в пространство крошечный клубок серости, диаметром от силы в сотню километров. — Метастаза, — назвал Недовасси. — Мы проследили за ней. Она вышла за пределы Галактики и постепенно рассосалась. Вторая такая же штука врезалась в наше скопление и тоже исчезла. Но вы понимаете, что рано или поздно они сумеют где-то внедриться и мы получим вторую Гекубу. Поэтому я решил до подхода специальной экспедиции послать туда один из кораблей. Вы должны собрать первичную информацию и проследить за развитием Гекубы. — Правильно! — в унисон заявили Стриббсы. — Они, — три головы мотнулись в сторону конандойловцев, — полетят к Гекубе, а чтобы дело тем временем не страдало, вы разрешите нам использовать новый трал с десятикратным захватом. — Не возражаю, — сказал Крыжовский. — Вот и хорошо, — подвел итог Недовасси. — Вы отправитесь сразу, как только вам установят информационный гузгулаторий, — глаза Стриббса блеснули завистью, — а вы, — продолжал суперкапитан, — работаете по-старому, а свой трал испытаете как положено, в присутствии компетентной комиссии. И, пожалуйста, никакой самодеятельности. Стриббсы понурили головы и, дружно волоча ноги, вышли из кабинета. — А теперь последнее, — сказал Недовасси. — Я считаю, что информационного гузгулатория недостаточно для исследования Гекубы, поэтому мы усилим ваш экипаж физиком, специалистом по сверхпространственным изменениям. Недовасси хлопнул в ладоши, дверь распахнулась, и две наряженные в ливреи гориллы внесли в кабинет кадку с величественно растущим Ангамом Жиа-хп. Пришло время дать краткое описание этого существа, сыгравшего, как и все остальные главные герои, не последнюю роль в той драме, которую благосклонный читатель, как мы теперь видим, готов наблюдать до финала. Ангамы с погибающей, а ныне уже окончательно погибшей планеты Дуэнья, собственно, и не являются существами, ибо, строго говоря, не существуют. Их бытие проходит по малоизученному каналу метасуществования, что не мешает им, так же как, скажем, гарумбам, прозванным небесными бантиками, иметь псевдоконтакты с кем угодно и где попало. Ангам, кроме того, не индивид, но целое сообщество, иногда класс, племя, раса. Ангам Жиа, как тридцать три клона Ангамов из рода Хп, был типичным продуктом цивилизации Люб, возникшей на пересечении древних торговых путей в те времена, когда вселенская очередь за Великим плодом Ананаба пересекала чертоги миллиардов галактик, двигаясь сразу во все стороны и увеличиваясь до бесконечности. Ананабов, к слову сказать, всем не хватило, и распавшиеся элементы гигантской очереди долго еще беспорядочно дрейфовали там и сям, наблюдаясь у нас как огромные скопления вещества и мощнейшие источники рентгеновского излучения. Пришлось отбуксировать в этот район несколько сотен черных дыр крупного калибра, которые, жадно чмокая, поглотили неудачников и тучи ананабовой кожуры. Ангамы же, потеряв во время всеобщей сумятицы свою планету, а заодно и цивилизацию, потеряли также вкус к практическим преобразованиям окружающей среды, возлюбили предметы абстрактные и с тех пор исправно снабжают мыслящую Вселенную физиками-теоретиками и поэтами-символистами. Командированный на «Конан Дойл» Ангам Жиа-хп был молод и красив собой. Кора густыми мочальными прядями свисала с его боков, мясистая древесина брюха и псевдолица лоснилась, красиво обнажая текстуру. Единственная рука (Ангамы, как известно, не терпят принципа симметрии), до поры вложенная в серединное дупло, выставляла наружу мускулистый локоть, казавшийся огромным наростом чаги. Блок-лингвист сидел на жердочке, выклевывая из шевелюры хозяина перезревшие ягоды. Его зеленое оперение изящно гармонировало с бежевой листвой. То, что лингвист поедал плоды разумного существа, не должно вызывать удивления. Ангамы всегда были замкнутой экологической системой, а размножаются они черенками. — Приветствую вас! — прозвучал Ангам Жиа-хп, а вернее, лингвист, заранее настроенный на голос известного диктора. — Вечное утро, магистр Жиа, — приветствовала его по-хрионски Лира Офирель. И по-хрионски же ответил ей учтивый дуэнец: — Вы и я! Прочие земляне, не столь искушенные в поэтичнейшем из инопланетных языков, скромно молчали. Лира же, окрыленная первым успехом, стремительно развивала знакомство. — Магистр Жиа, вы, должно быть, не подозреваете, но мы знакомы задолго до этой волнительной минуты. Да-да. Ваш портрет украшал у нас в лицее сразу три кабинета: физики пространства, изящной словесности и… — Истории сгинувших цивилизаций, — печально отозвался потомок сынов Люб. — …э… ботаники! — Лира не умела говорить неправду, и яркие румяна стыда расцветили ее лицо. Наступила неловкая тишина. Все взгляды скрестились на бедной девушке, так некстати оказавшейся поклонницей многогранной личности поэта-сверхпространственника, несуществующего по строгим, но, быть может, устаревшим канонам экзистенциологии. Надо было спасать положение: — Но вы знаете, я начисто забыла ботанику, а стихи ваши мы переписывали в альбомчики из натуральной бумаги. Я многое и сейчас помню: Не надо мудро улыбаться, Непроницаемо молчать, Весьма таинственным казаться, Носить на профиле печать… Правда, нас очень журили за это. А Юленьку Квик даже лишили поездки в кратер «Хозезм-II», когда у нее нашли ваши стихи знаменитые: «Я не люблю страдания…» А вы не прочтете нам? Ангам Жиа-хп внимал всей неподвижной листвой. Потом раздалось: — Пожалуйста. Там так: Я разлюбил страдания И бросил навсегда Стенания, рыдания И поиски вреда. Не нравятся мне более Тоска и меланхолия, Любые формы боли И происки любови. Покончено решительно С зависимостью от Успехов незначительных, Падений огорчительных, Видений горячительных И каторги забот. Забыты все борения, Труды до изнурения И сладкие мгновения На стадии забвения. Не стану дольше корчиться На крестовине творчества, И вот мое последнее Культурное наследие. Вы спросите, товарищи, А чем душа жива еще, И в чем альтернативная Платформа позитивная? Я улыбнусь беспомощно, Я улыбнусь безжалостно: Товарищи, опомнитесь, Очухайтесь, пожалуйста! Я пусть еще в тумане Свой путь ищу к нирване, На ваш навет отчаянный Один ответ — молчание. Молчание тут же и наступило. Растроганная Лира Офирель силилась и не могла сказать: «Ах!», Дин Крыжовский с сомнением жевал губами, разглядывая нового члена экипажа. Недовасси и Стойко, не понимавшие поэзии, не знали, как реагировать в подобной ситуации. Мнение Стойко было скорее отрицательным, ибо он уже предвидел, что на звездоходе у него появится соперник. Недовасси же, бюрократ-администратор старой формации, еще не привык, что демократия распространилась столь широко, что лирические стихи по желанию присутствующих могут читаться даже на самых важных совещаниях. Ангам Жиа-хп тряхнул вершиной, выходя из поэтического транса. — Помню, мне тоже досталось за эти стихи. Сами понимаете, какие тогда были времена. К тому же оранжерея, где я воспитывался, оказалась с физическим уклоном. Чуть не выпололи меня… Но потом применили кварцевое облучение, усилили подкормку, и я все-таки стал физиком. При этих словах Дин Крыжовский облегченно вздохнул, а Недовасси, поднявшись, скомандовал: — Все свободны. Вам осталось только получить гузгулаторий. Старт завтра в семь ноль-ноль. Счастливого пути. В окно донесся жалобный вой терзаемых форсажем дюз. Огорченные Стриббсы улетали к своему скоплению. Глава 3 Гекуба Так оно и вышло, что астромобиль правнучатого поколения, гордость и флагман тралфлота, радужный девятигигаметровый красавец самых чистых кровей с блистательной родословной был взят на абордаж, спеленат потрепанным неводом и увлечен забавной, маленькой, несуществующей шхуной по черным коридорам космоса в серые чертоги Гекубы. Гекуба сомкнулась вокруг экстравагантной пары, звезды погасли словно огни родного города, закрытые внезапно недоброй стеной черного леса от глаз пассажира, которого далеко и надолго увозит ночной экспресс. Дремлющая враждебная субстанция окружала их, сыто дыша и лениво примериваясь, с какого момента начать свою разрушительную работу. Приборы на «Конан Дойле» отказали, едва завидев туманность, а серая мгла вокруг обманывала чувства. Можно было только предполагать, что остановилась шхуна в самом ядре Гекубы, в ее потайных недрах. Ржаво заскрипел брашпиль, якорь рухнул вниз. Путешествие закончилось. Победители на паруснике выкатили на бак бочонок с перебродившим и плохо перегнанным соком сахарного тростника, принялись пить его из крупнокалиберной посуды и петь простуженными голосами: Нам не страшен в трубах затхлых Потайной крысиный ход, Нам не страшен трупный запах И красивый эшафот. Победители на звездоходе собрались вокруг обвисшего Педро и держали совет. За стеной пели: Не боимся узнавать мы О несчастьях без конца, Нам не страшно под кроватью Обнаружить мертвеца! — Потише вы там! — потребовал Модест фон Брюгель. Пьяницы притихли. Барон вполголоса отдал приказание подручному, которого звали Песя Вагончик, громила встал и скрылся в лиловой тьме бытовки. Слышно было, как он возится там, сбрасывая на пол истошно верещащее оборудование. — Нашел! — с этим возгласом гангстер появился в дверях, таща охапку спальных гамаков. Гамаки повесили под потолком и в первый из них зашили беспомощного Стойко Бруча. Только после этого Песя перерезал кинжалом веревку, стягивающую запястья незадачливого тралириста. Стойко, почувствовав себя свободным, хотел спрыгнуть на пол, но, вовремя поняв предостерегающий кашель капитана, остался недвижим. Крыжовский безропотно позволил запаковать себя в желтый Лирин гамак. Правонарушители едва успели завершить этот акт произвола, как в рубку явились сияющие и свободные дамы. Паж с наручниками спешил сзади. — Видишь ли, дорогая, — тараторила Лира, — наука великая сила. Задача о том, как, не раскрывая, снять наручники, является одной из самых простых в топологии. Связность такой системы равна нулю… — Вот именно! — подхватила Ида. — И поскольку нас больше ничто не связывает, то… ты уж не обижайся, голубушка, но я прикажу тебя связать. — Как? — не поняла Лира. — Веревкой. Не беспокойся, больно не будет, — успокоила ее вероломная Клэр. — Ляг вот в эту постельку. — В чужую кровать? — ужаснулась Лира. — Ни за что! — Упакуйте ее! — приказала атаманша. В пять минут все было кончено, и исцарапанные в кровь рецидивисты отошли от сетки, в которой извивалась Офирель. Она была так шокирована случившимся, что даже забыла код, раскрывающий сетку гамака. — Госпожа! — трагически вскричал привычно рухнувший на колени паж. — Прекраснейшая Клэр! Как вы могли? Ведь ваше подобное адаманту слово охраняло прелестную пленницу! Освободите же ее! Ида Клэр решительно пересекла рубку, вплотную приблизившись к гамаку. Прозрачными от ненависти глазами она уставилась на лицо соперницы. — Вы дрянная девчонка, Офирель! В ваши годы я не была такой! Подумать только, не прошло и получаса, а она уже отбила у меня единственного обожателя! Дура, дрянь, гадина! Виси теперь! Что, съела? — Ида Клэр, — холодно сказала Офирель. — Между нами все кончено. Я не буду с вами дружить. — А ты!.. — разъяренная Клэр повернулась к пажу. — Неблагодарный мальчишка! Лживый Керубино! Вот какова твоя служба?! Долг забыл? Так я тебе напомню! Читай стихи! — Не буду! — задрожав, отчеканил мальчик. — Ах, вот как? Бунт?! Анастасио, утихомирь наглеца! Рослый бандит в феске схватил пажа, стиснув его под мышкой. — Гад!.. — визжала Клэр. — Я не гад, а бард Литте, — отвечал паж, сдавленный мощным бицепсом Анастасио Папа-Драки. — А ежели так, — издевательски изрекла Ида Клэр, — то изволь работать. Корабельный бард обязан объясняться мне в безответной любви и придумывать стихи. Читай, ничтожный раб! Литте гордо выпрямился, насколько лишь может выпрямиться человек, засунутый под мышку своему злому врагу, и начал декламировать: Понеже аз есмь раб смердящий, Исполнив многажды труды, Полезно быти мне скорбящу Бо телом аще есмь худы. Аз бо доволен пищей днесь, Пребысть в веселии зело! Любиши много — благо есть. Хощу искоренити зло… — О любви читай, искоренитель, — напомнила Ида. Почто мя оком зриши, царь? — зазвенел голос ребенка, — Вотще, о благий словесы; Глаголем кривду, государь, Бо тверды, аки небесы! — Так ты опять за свое? — Ида захлебнулась негодованием и угрожающе подняла ввысь руку, чуть пожелтевшую от разлития желчи. — В карцер его! И рече сей, и речь сия Предста судилищу анклав, Бо княже возлюбиша мя И дланью в выю мне наклав! — донеслось из коридора. — Подумать только! — пожаловалась Ида Клэр. — Кажется, одержали полную победу, а вместо нее — сплошные огорчения. Модест, вы опять забылись. Приведите пленных к покорности. Я жду… Боже, какая мигрень!.. — С этими словами разбойница сжала виски ладонями и удалилась. — Вздернуть всех на рею, и будут покорны, — проявил недовольство Модест. — А то, называется, взяли богатую добычу! Где, в таком случае, дукаты? — Цукаты! — заорал вишневый лингвист. — Молчи, Дон Карлос! — покровительственно сказал белогвардеец. — Цукаты! Цукаты! Пленники рассмеялись. — Не вижу оснований для смеха, — изрек фон Брюгель. — Это страшные слова, и вы поседели бы от ужаса, узнай их истинный смысл. Дон Карлос заслуженный пират, он сидел на плече у Малыша Винченцо в тот день, когда его мафиози громили кондитерскую фабрику в Бердичеве. Я тогда был вольноопределяющимся. О, мы славненько позабавились! Одной ромовой пропитки было выпито двенадцать сотен бочонков. Юнкер Рубанов-Орловский утонул в грушевом сиропе. Цукаты россыпью валялись на земле. Там-то Дон Карлос и выучился этим мрачным словам. Воспоминания погромщика прервал приход Каркаса — высокого худого пирата с бледным испитым лицом и лысой головой, которую больше не прикрывал бирюзовый берет, погибший в зеве кулеврины. Острый кадык переламывал Каркасову шею, мосластые руки далеко торчали из рукавов камзола, казавшегося на непомерно длинной фигуре головореза кургузой курточкой. Над головой Каркаса весело порхали две желтые капустницы. — Клетка готова! — прохрипел Каркас, глядя на начальство голодными глазами и облизывая толстым языком сухие, серые, как прошлогоднее сено, губы. Космонаторы удивленно переглянулись. На «Конан Дойле» не было клеток. Каркас, Папа-Драки и Песя Вагончик подхватили кадку с несчастным Ангамом Жиа-хп и поволокли ее к выходу. Дуэнец не сопротивлялся, лишь неодобрительно шелестел при виде столь неприкрытого самоуправства. Фон Брюгель, взяв под руку последнего из своих помощников — толстяка в чалме и шароварах, вооруженного очень кривым ятаганом, направился следом за ними. Толстяк, которого звали Сююр-Тук Эфенди и который, судя по исходившим от него ароматам, служил на шхуне коком, доверительно пригнувшись к уху барона, спрашивал: — Скажите, господин, те цукаты, о которых вы нам поведали, вываривались в сиропе с корицей или просто были засахарены? Навстречу уходившим вылетело пяток пестрых крапивниц, пара махаонов и редкостная бабочка «мертвая голова». «Все ясно, — отметил про себя Крыжовский, — бродяги взломали вольер с киномотыльками и хотят поместить туда Ангама Жиа-хп. Теперь мы знаем, где он, осталось только наладить с ним связь». Капитан огляделся. Рубка опустела, лишь пол-Педро бессильно свисало со стены, потеряв сознание, а скорее всего, просто крепко заснув. — Так что же произошло? — Нарушил тишину и субординацию Стойко Бруч. — Ваша версия, капитан? — Не готова, — ответил из желтого гамака неподвижный командир. — Ваша? — ответа ждали из гамака лилового. — Не готова, — не по-женски кратко ответили оттуда. — Надо бы спросить Ангама, но у нас нет связи. Я не знаю, куда его унесли. — Ангам в киновольере, — сказал желтый гамак. — Стойко, поручаю вам сделать детекторный приемник из подручных средств. Стойко нехотя произнес код, выпал из гамака и принялся собирать шишки, желуди и сыроежки, необходимые для дела. Дин Крыжовский печально смотрел мимо него, туда, где в округлом юго-западном углу блистал бывало утренней росой Ангам Жиа-хп. — Кажется, кончил, — доложил Стойко. — Но звук никудышный, половина сыроежек зачервивевшие. Он повернул верньер настройки, и из рупора гриба-великана, заглушая гомон радиопомех и хрупанье грызущих схему червей, донеслось: Темнота в глазах мерцает, Тишина звенит в ушах, Вся покрытая рубцами, Не дыша, лежит душа. И жестокая обида Просыхает заодно, Словно зонтик позабытый Между креслами в кино. — Ангамчик! — закричала Лира. — Мы тебя слышим! — А я слышу вас, — неожиданно отозвался со стены Педро, — и будьте уверены, обо всех ваших злонамеренных кознях я немедленно доложу Иде Клэр! Мгновенная ярость захлестнула Дина Крыжовского, но тренированный сотнями психологических тестов мозг справился с нагрузкой. Звездоходчик лишь побагровел и медленно перевел тяжелый взгляд на экран, туда, где за приплясывающими от скверной радости ногами ябеды Педро гордо вздымалась фигура удильщика. «Бери пример с меня, — словно взывала она, — учись терпению и настойчивости. Не поддавайся жалким страстям, и долгожданная добыча когда-нибудь забьется на твоем крючке по ту сторону бесконечности». Крыжовский утер кулаком увлажнившиеся глаза, кряхтя, выбрался из модного Лириного гамака и, остановившись перед Педро, сказал: — Друг мой, вам очень удобно здесь висеть? — Ась? — не понял преступник. — Я говорю, что вы навеки зачислены в списки хозяйственного инвентаря звездохода. Вам не выбраться отсюда, если, конечно, я вас не выпущу. — Что вы хотите? — задыхаясь, спросил Педро. — Вы должны принять нашу сторону, — жестко продиктовал капитан. — Ваши донесения буду составлять я. И тогда через неделю… — Согласен! — закричал Педро. * * * Неприветливое пасмурное утро не торопясь вставало над Гекубой. Тусклый свет сочился по каплям и не мог разогнать остатков ночной мглы. Пленные космопроходцы висели в гамаках, из которых якобы не умели выбраться. Рассветная тишина нарушалась только радиопомехами, которые угрюмо генерировал томящийся в заключении Ангам Жиа-хп. Но вот хлопнула дверь, послышались легкие шаги, и на пороге появилась выспавшаяся, свежая и благоухающая Лириными духами Клэр. Она скользнула взглядом по спящей Лире, дружески улыбнулась Стойко, пододвинула к стене кресло, чтобы вконец изнемогший Педро упокоил наконец усталую голову, и с отсутствующим видом присела рядом. Педро, жарко дыша, зашептал, поминутно заглядывая в написанную Крыжовским шпаргалку. Клэр осталась довольна донесением. — Пожалуй, я выпущу вас, — сказала она, — и будем жить в мире. Ведь бежать вам все равно некуда, и я рада, что вы сами это понимаете. Пиратесса выудила из-за корсажа боцманскую дудку. Гнусавый сигнал утонул в утреннем тумане. Пришедший на зов зевающий Песя Вагончик распорол кортиком гамаки по швам. Звездоходчики вывалились на пол. Лира Офирель сразу же демонстративно отвернулась от Иды. Но хозяйка Гекубы даже не заметила бестактности своего двойника-математика. Ее внимание было захвачено чем-то находящимся вне звездохода, и это что-то было ужасным. В зеленых глазах прильнувшей к экрану кругового обзора Иды плескался испуг. Сначала земляне ничего не могли рассмотреть в мутном киселе Гекубы. Потом обрисовалась палуба шхуны, а за ней изуродованные недугом дали. Непривычному глазу трудно было различить и понять, что именно движется там в блеклой дымке, но постепенно оно проявилось и заняло половину неба, с той минуты четко видное всем, как изображение, вдруг обнаружившееся на загадочной картинке. Ида и Лира инстинктивно прижались друг к другу, забыв о недавней вражде. Педро мелко сучил ногами и верещал, словно Оно уже вцепилось в незащищенные лодыжки. На шхуне поднялась беготня. Сразу стало заметно отсутствие единого руководства, ведь не могла же болонка, запертая в пустующем салоне, заменить в эту тяжелую минуту Иду Клэр! Охрана металась, бесцельно перетаскивая с места на место охапки оружия. Арбалетчики прятались среди канатных бухт, вооруженные тесаками молодцы спешно и беспорядочно разворачивали пушки, двое дезертиров пытались спустить шлюпку, а возле бизань-мачты оборванец в грязной сутане громко молился на варварской латыни. И только фигура в макинтоше, охранявшая угрожаемый левый борт, бросала безмолвный укор паникерам. Следует, однако, отметить, что паникеров можно было извинить, так велико и ни на что не похоже было Оно. — Астеровирус! — вдруг произнес Дин Крыжовский. И сразу еще одна пелена спала с глаз работников тралфлота. Сотни раз виденный на плакатах с наглядной агитацией предстал перед ними миллиардократно увеличенный астеровирус. Толстые слои белковой шубы покрывали его, сквозь разрывы в белке сочно виднелась туго скрученная двойная спираль дезоксирибонуклеиновой кислоты. Монстр был так громаден, что на его боках отчетливо просматривались не только аминокислоты белка, но и отдельные атомы и даже вздувшиеся восьмерки р-орбиталей, словно тающие у периферии, где вероятность проявления электрона становилась пренебрежимо малой. Водородные связи бликами северного сияния мерцали вокруг страшной молекулы. Астеровирус вел себя неспокойно. Временами его сотрясала такая дрожь, что, казалось, белок вот-вот денатурируется. И вдруг во время одного из самых сильных рывков, там, где цистиновые связи оставляли широкий просвет между двумя атомами серы, появился звездоход. Астронавты сразу узнали стремительные контуры близнеца «Конан Дойла». То была «Агата Кристи»! Многопалубный галактоптер, ведомый опытнейшими Стриббсами, не желал сдаваться на милость безмозглому веществу. Еще ни на одних соревнованиях не видывали фигур, подобных тем, какие выделывала «Агата Кристи», пытаясь вырваться из цепких атомов астеровируса. Но ничто не помогало, аланиновые ряды встали стеной на пути астролета, и тяжелые кольца аденозинмонофосфата увлекли его в пучину. — Представляю, что чувствуют сейчас Стриббсы, если они вообще умеют чувствовать, — протянула Лира. — Всю жизнь ловить вирусы, а под конец попасться самим. — Это еще неизвестно! — выкрикнул Дин Крыжовский. «Агата Кристи» на полном ходу вылетела из колец молекулярного питона. Победно рокотали дюзы, скорость нарастала. И вот за кормой затрепетало розовое, такое яркое на фоне Гекубы облако. То развертывался небывало емкий, еще ни разу не опробованный Стриббсом новый трал с десятикратным захватом! Под напором встречного вакуума доски слипа развернулись, раскрывая чудовищную горловину. И монстр Гекубы целиком вошел туда! Трал сжался, взвыли центрифуги сепараторов, отделяющих белок от ДНК, громоподобно ударил пресс. Астеровирус был разложен на составные части и упакован в грузовые трюмы. «Агата Кристи» вырвалась на свободу! Дин Крыжовский шагнул к пульту, лишь на мгновение опередив Стойко, но предпринять ничего не успел, ибо за стеной тяжело вздохнула Гекуба, и с мрачной неотвратимостью повторилась трагедия «Жоржа Сименона». Гнетущее молчание опустилось на «Конан Дойл». Крыжовский с дрожащими губами отошел от пульта. Спасать было некого. — Как хорошо, что он исчез! — сказала ничего не понявшая Ида Клэр. — Иметь такого соседа! Бр-р-р-р!.. — Теперь мы знаем, что бывает здесь с теми, кто пытается бежать, — серьезно сказал Крыжовский, глядя на бледного Стойко. * * * Потянулись томительные дни плена. Космотральщикам, всем, кроме Ангама Жиа-хп, была возвращена некоторая доля свободы. А вот действия их тюремщиков час от часу становились все менее понятны. Они шатались по звездоходу, заглядывали в рабочие помещения, пугались мирно дремлющих механизмов и постепенно разрушали четко действующий организм корабля. Вечно голодный Каркас потихоньку объедал пептидную лепнину с карнизов кают-компании. Мерзавец Модест выполнил свою угрозу и устроил «охоту». Это кровавое безобразие заключалось в том, что он застрелил из своего «зауэра» вестибулярный аппарат «Конан Дойла». Сююр-Тук Эфенди изрезал несчастную добычу на части и зажарил, нанизав куски на длинные прутья. Рогатую голову вестибулярного аппарата набили трухой, и Модест повесил её на стене в узурпированной капитанской каюте, где она и висела, напоминая второе издание Педро. Астромобиль, лишившись вестибулярного аппарата, отключил гравитацию, и обитатели кают начали порхать, наподобие летающих повсюду киномотыльков. Завершался девятый день пребывания в Гекубе. «У нас на Гекубе», — как скажет через много лет Стойко Бруч, капитан альфа-гильдии, ветеринар-ветеран разумных кораблей грядущего. Вечерело. За оконцем клубился серый туман. То возникали мириады очагов скверной болезни пространства. Пространство умирало, перерождаясь в белесое мясо Гекубы. Лира Офирель грустно и зябко ютилась в кресле-демонстраторе перед мертвым экраном. Неуправляемые мотыльки кружились в причудливом свете ночных плафонов, фосфоресцирующих из последних сил на истощенном и подсохшем питательном киселе. — Котангенс, котангенс… — бормотала Лира, — должно быть, это спутник Луны… Как я устала… В дверь постучали. — Ах, Стойко, к чему эти церемонии? Заходите, сыграем в лото… Над порогом, щелкнув каблуками, завис грубый военный мужчина с седой прядью в курчавых волосах. С трудом перевернувшись, он сориентировался в пространстве рубки и опустился у кресла Офирель, совершив лишь ту незначительную ошибку, что оказался к ней спиной. Лира не смогла сдержать смешок, услышанный тотчас гостем. Он резко развернулся «Кру-гом!», вновь щелкнул каблуками и дернул головой вниз, отчего вишневый какаду не удержался и съехал с эполета на спину. — Оставьте нас, Дон Карлос! — оглушительным шепотом приказал Модест. Попугай расправил крыло и принялся гарцевать под потолком, метко склевывая прямо из воздуха небесно-голубых мотыльков. — Чему обязана, барон? — лукаво спросила пленница. — Идочке понадобился математик, чтобы сосчитать до десяти, и она шлет своего эмиссара, или… — Никак нет! — жарко возразил Модест. — Вы мне нужны как мадемуазель, мадемуазель! — Что такое? У меня в ушах звенит от ваших криков. Изъясняйтесь яснее. — О мадемуазель, — начал преступник, эффектно помещая эполет в наиболее освещенное пространство, — одним лишь велением сердца, не в силах совладать, овладеть… — Чем овладеть, кем? — испугалась девушка. — Своей особой, исключительно-с, — барон уже катился по наезженной, хотя и изрядно заросшей колее. — Сей миг исполнен для меня вашей особой, и такой плезир всех чувств, имею честь! Позвольте присесть. Здесь канапе. — Курите, — милостиво разрешила Лира, чувствуя себя зрителем необычного спектакля. Барон достал из-за голенища сигару, откусил кончик, сплюнув его под ноги, и ловко раскурил, используя свой монокль и далекую Бетельгейзе, видимую лишь им одним в кромешном тумане Гекубы. Затем он продолжал, стряхивая пепел себе на колени: — Чертовски жаль, что мы не встретились с вами прежде. Эскадрон князя Столицина, где я служил… вот была потеха!.. а мы шрапнелью!.. Позвольте ручку. Мы бы им показали «Декольте и галифе», если бы еще четыреста сабель. — Вы хотели сказать: «Либертэ, эгалитэ», — не выдержала Лира Офирель. — Вот именно: и галифе. Позвольте ручку, мадемуазель, — злодей захватил запястье Лиры ледяными пальцами и жадно щурил глаз. — Без рук! — всерьез перепугалась мадемуазель и дернулась из железных клещей фон Брюгеля. В дверь постучали. Пират издал нечленораздельное проклятие, резво соскочил с кресла и, послав воздушный поцелуй, выскользнул в жаберную щель, обронив по пути сигару. Какаду ретировался в отверстие фильтрующей железы. На пороге возник нежно улыбающийся Стойко Бруч. В руках он держал коробочку с лото и полотняный мешочек, в котором деревянно хрустели бочонки с цифрами. — Добрый вечер, Лирочка, — сказал Стойко. — Поиграем немножко? — Что?! — вскрикнула Лира, предыдущими событиями настроенная истолковывать все в дурную сторону. — И ты, Бруч? Лира покачнулась. Стойко бросился вперед, чтобы поддержать ее, но Лира, решив, что ей грозит опасность из одних объятий попасть прямиком в другие, собралась с силами, и Стойко, так ничего и не понявший, в мгновение ока очутился в коридоре среди рассыпавшихся бочонков и карточек лото. Лира, оставшись одна, бросилась к передатчику: — Ангам Жиа-хп! — взывала она. — Отзовись! Модест фон Брюгель угрожает мне, Стойко ненадежен, всюду враги, я не знаю, кому верить. Отзовись! Неразборчивое хрипение донеслось из динамика. Он обвис и мягко развалился, обнажив истлевшее нутро, кишащее жирными желтыми червями. * * * Карцер на «Конан Дойле» оказался самым обширным помещением. Вольер для кинобабочек, куда поместили обоих опальных героев, был установлен в энергоотсеке. Здесь действительно открывались если и не безбрежные, то достаточно обширные дали. Гигантские стволы энергоколонн поднимались ввысь, сплетаясь зелеными кронами. Незакатный термоядерный реактор палил в зените, и лишь недолгие бионочи, когда он скрывался за диафрагмой, приносили облегчение. Частые поливы не могли освежить воздух. Эмоциональные детекторы, чрезмерно расплодившиеся на неуправляемом «Конан Дойле», развешивали свои нити на стенах вольера. Литте, лежа на полу, лениво смахивал их и слагал стихи: В королевстве сосен август славный месяц От дождя и солнца теплый и сырой. Тяжко паутинкам ничего не весить, Ветер их уносит, шелестя корой… Поэты быстро нашли общий язык и подружились. Они были почти оторваны от внешнего мира, связь налаживалась с трудом и была ненадежна. Они не знали, отчего появилась невесомость, никто не поведал им, как страдал животом Каркас, обожравшийся сырыми полипептидами. Прошло мимо них и освобождение Педро. Запрограммированные капитаном стенки начали воспринимать испанца как чужеродное тело; на борту звездохода вспух огромный нарыв, и залитый потоками гноя Педро очутился на палубе шхуны. Хотя ему не удалось отнять у сообщников похищенные сапоги, но все же он был на седьмом небе от счастья, непрестанно ощупывал то ноги, то голову, а выходя на палубу, непременно отвешивал галантный поклон в сторону корабельного телеглаза. Короче, произошло много событий, неизвестных поэтам. Но неведение больше не волновало Ангама Жиа-хп. По личному биоциклу дуэнца наступала весна, и вместе с новой листвой приходили новые настроения и желания. Не хотелось думать над почти готовой теорией гекубизма, гораздо важнее казались невнятное томление и сладкая тоска. Жаль только, что тоска не была сладкой, ведь Ангам Жиа-хп томился в клетке, и ничто не могло вернуть утраченного вместе со свободой благодушия. В ту ночь Ангам Жиа-хп долго не мог уснуть. Он сидел в центре клетки, стискивая тело рукой, как комок глины, словно намереваясь вылепить из него новое свободное существо. Наконец он угомонился, тяжелые струпья коры перестали колыхаться и тереться друг о друга. Смолисто запахло не то кипарисом, не то ливанским кедром. Спящий в уголке Литте по-детски чмокал губами. Ангам Жиа-хп тревожно заерзал, терзаемый сновидениями и силясь что-то сказать. Но блок-лингвист молчал и только переступал с ноги на ногу, щелкая клювом. Тугие, как струны, тонкие ребра клетки гудели смутным телеграфным гулом. Из фильтрующей железы, что вяло сырела над дверью, резко пальнул трескучий крик: — Цукаты! Цукаты! Омерзительное чудовище, вишневый какаду по имени Дон Карлос медленно извергался через проток железы в карцер. Калиостро налитыми кровью глазами следил за врагом, рождавшимся из стены. Окончательно перейдя на автономку, Калиостро зажмурил веки и, как ртуть, прошел сквозь стенку вольера. Неприятель же, оказавшись целиком в карцере, испытывал жгучую потребность утвердиться на чем-либо устойчивом и хоть немного просушить липкие и нехорошо пахнущие после путешествия по протоку перья. Он было завис прямо на железе у входа-выхода ее, уцепившись когтями за дряблую пленку эпидермиса, но тот не был рассчитан на такое и беззвучно лопнул, оросив сатрапа Модеста фон Брюгеля голубоватой влагой. Железа сократилась, и Дон Карлос сорвался со стены. Сориентировавшись с похвальной быстротой, он избрал для посадки клетку, где сонный Ангам Жиа-хп потягивался, грохоча, как рассыпающаяся поленница дров. Рассыпавшись окончательно, узник пришел в себя и прильнул к решетке, в волнении наблюдая развитие событий. Посадка врага на клетку хозяина привела Калиостро в ярость. Лингвист издал боевой клич и ринулся в атаку. — Цука!.. — отчаянно вскрикнул какаду и проскользнул в клетку Ангама. Калиостро настиг его там и атаковал сверху, но тот, сделав бочку, красиво ушел влево. Постоянно сидя в неподвижности, лингвист несколько утратил навыки ведения воздушного боя и потому решил загнать врага в угол. В свою очередь, оправившись и обсохнув, Дон Карлос сам изготовился к нападению. Битва завязалась. Первые цветные перья закружились в воздухе. Бойцы с яростными и угрожающими криками метались меж ветвей энергоколонн. В их бешеной карусели ничего нельзя было разобрать, и никто впоследствии не мог сказать, на чью сторону клонилась чаша весов, потому что неожиданно на месте сражения неярко полыхнуло что-то напоминающее шаровую молнию, раздалось протяжное «шш-шш-ш…», словно воздух выпускали из кислородной подушки, и багряный Дон Карлос исчез. Калиостро, потерявший цель, бестолково вертелся над ареной, ругаясь словами, подслушанными у пиратов. — Дядя Ангам, что это он? — спросил проснувшийся Литте, но Ангам Жиа-хп, лишенный лингвиста, мог только разводить ветвями, пытаясь успокоить младшего собрата. А когда Калиостро, утомившись, вернулся на свою ветку, вдруг заработал приемник, светящийся в углу нездоровым гнилостным светом: — …ам …ель угрожа… — донесся искаженный помехами и отчаянием голос Лиры, — …я не зна… О!.. Передача оборвалась, но и услышанного было достаточно, чтобы Ангам Жиа-хп понял все. Мгновенно привязанности вечно влюбленного поэта прокоммутировали с точным знанием физика, отвлеченные теоретические измышления налились кровью личного опыта, бесценными впечатлениями последних дней и минут. Теория гекубизма была создана, и был создан план спасения Лиры! Понадобились минуты, чтобы объяснить все верному Литте. Поэты, как ртуть, прошли сквозь частую сетку вольера и двинулись вперед. Красный от натуги Литте толкал кадку с другом, а сам Ангам Жиа-хп настраивал голос лингвиста Калиостро на нужный тембр, бормоча угрожающие формулы то дискантом, то гулким басом. * * * Некогда напротив каморки, приютившей изгнанную из своей каюты Лиру Офирель, находился актовый зал звездохода. Но теперь занедуживший «Конан Дойл» сокращал внутренние объемы, и первым делом пострадало помещение театра. Утробистый зал превратился в небольшую комнатушку, уставленную кукольной мебелью, а широчайшая в космофлоте сцена напоминала интимно занавешенный альков. Широкие двустворчатые двери стали не шире кошачьего лаза, а запасной пожарный выход вообще не заслуживал бы упоминания, если бы именно через него мстительные поэты не проникли в зал, воспользовавшись подсмотренным у попугаев умением проходить сквозь малые отверстия. Ангам Жиа-хп удобно расположился посреди сцены, скрылся в предательском полумраке, притворившись пришедшим в негодность театральным реквизитом, обветшалой авангардистской декорацией. Литте подкрался к дверям и незаметно выглянул наружу. Модест фон Брюгель метался по опустевшему коридору, осторожно пробуя на прочность упругий входной клапан. Так же как и его канувший в небытие сотоварищ, он был мокр и липок, но, снедаемый нетерпением, не замечал ни ночной прохлады, ни неполадок в своем туалете. — Очаровательница! — шипел барон, пригнувшись к дверной ручке. — Отворите! Это я, ваш Модя! О, если бы вы могли узреть мое киша… пардон, кипящее сердце, вы бы не колеблясь… колебаясь… бросились в мои объятья. Откройте же, мадемуазель, здесь никого нет! Никто не отвечал на страстное воркование затянутого в китель ловеласа: Лиры Офирель не было дома, вскоре после описанных событий она была вызвана Дином Крыжовским и теперь находилась в рубке на тайном собрании членов экипажа. Но ни соблазнитель, ни защитники Лириной чести не могли того знать. Следовало спешить, и Ангам Жиа-хп начал действовать. — Это вы, Модест? — вывел первую руладу блок-лингвист. Голос оказался отрегулирован не очень удачно, он получился слишком низким и грудным, почти как у Иды Клэр. — Я, мадам! — испуганно откликнулся подпоручик, шатнувшись от запретных дверей. Ангам Жиа-хп резко крутанул хвост лингвисту, выходя на нужный диапазон. От боли лингвист издал дурной кошачий звук, но следующую фразу произнес голосом почти тождественным Лириному и вдобавок украшенным некоторой долей несвойственного Лире кокетства: — Простите, я ошиблась, оказывается, ваше превосходительство ожидает здесь свое непосредственное начальство! В таком случае, я удаляюсь. Всего наилучшего! — О пардоне меня, мадемуазель! — вскинулся Модест. — Ваша шутка, комильфо, как вы меня напугали, имея в виду шарман души, пощадите, прелестница. Но где же вы? — Тише! — перешел к делу Ангам Жиа-хп. — Кругом посторонние, поберегите мое доброе имя. Идите сюда. Литте легким толчком распахнул двустворчатые, традиционно неудобные двери. Фон Брюгель изумленно уставился на открывшийся лаз. — Как прикажете понимать? — вопросил он. — Это небольшой розыгрыш? Весьма мило! Ха-ха. — Лезьте же, я жду! — колоратурил во тьме Ангам Жиа-хп. — Здесь мы будем в безопасности! Любвеобильный пират опустился на колени и боязливо заглянул в дверцы. Рассмотреть он успел немногое, но и увиденное превзошло все ожидания. — Будуар!.. — сладко простонал развратник и решительно ввинтился в лаз. Хрипя от натуги, остзеец протаскивал себя сквозь узкий ход, как сквозь фильеры, и, потеряв в давке один погон, вывалился в зрительный зал, прямо в колючие объятия безжалостного дуэнца. Расправа была короткой. Почувствовав на своем челе шипастые тернии, мерзавец бестолково замахал конечностями, закричал: «Ай-ай!» — и более ничего, ибо зеленая вспышка положила конец его бездарному эрзацсуществованию. От заслуженного пирата, бывшего подпоручика конно-артиллерийского полка, черносотенца, остзейского барона Модеста фон Брюгеля остался один незаконно присвоенный эполет и две перламутровые пуговицы. Оживленная несколькими случайными светляками, вполнакала засветилась под потолком люстра. В мерцающем ультрафиолетовом (длина волны в съежившемся зале тоже сокращалась) свете можно было видеть гордо вздымавшуюся над поверженными останками врага фигуру Ангама Жиа-хп. Ветви его опалила вспышка, широкий ожог обугленной полосой пересекал торс, живица выступала на больном месте и янтарными бусинами скатывалась вниз. — А где Модест? — недоверчиво спросил Литте. — Лопнул? А почему он лопнул? — Видишь ли, малыш, — отечески, а вернее матерински произнес, а точнее, произнесла Ангам Жиа-хп, — дело в том, что оный паразит Модест — не живой. Он отродье Гекубы и представляет собой паражизнь. Но ведь меня, Ангама Жиа-хп, тоже нет, мы, Ангамы, являемся метасуществами, и где наличествуем мы, там бытие паражизни стерически затруднено. — Так ведь я тоже отродье Гекубы! — вскричал мальчик сквозь слезы. — Ошибаешься, малыш, — последовал ответ. — Ты поэт и, следовательно, существуешь. * * * Под покровом беззвездной ночи, трепещущие, но решительные конандойловцы собрались в главной рубке. Непроглядная тишина нарушалась лишь шорохом антирадиационной плесени, прораставшей в головку фурункула, извергшего Педро, да нежным пощелкиванием гузгулатория. Звездоход жил тайной ночной жизнью. Ультразвуковые локаторы стремительными тенями перечеркивали потолок, врубая на мгновение в его люминесцирующую блеклость черный профиль перепончатых крыльев. Какой-то механизм, вполне возможно, сбившийся с пути и одичавший, однообразно и нудно грыз переборку. Конденсаторы в уснувшем экране толкались глупыми лбами в стекло. Тайными тропами, ежеминутно рискуя встретить на своем пути алчущего пищи Каркаса, вышедшего на ночную охоту Модеста, а то и саму Иду Клэр, пробирались в запретную центральную рубку непокорные космопроходцы. — Итак, — открыл заседание Дин Крыжовский, — подведем итоги сделанного за первую декаду плена. — Девятидневку, — поправил Стойко Бруч. — Девятидневку, — согласился либеральный капитан. — Вы, Лира. Ускользнувшая жертва Модестовой страсти поднялась и, глядя на капитана покрасневшими от слез глазами, отрапортовала: — Рассчитаны восемьсот вариантов выхода из Гекубы, как то: по прямой, по кривой, по синусоиде, спонтанным дрейфом, за лидером, за автосоздаваемым лидером, — голос штурмана прервался, и она прошептала: — Только ведь нету лидера, даже автосоздаваемого… и кривая тоже не вывезет! — Ничего! — одобрил капитан. — Нету, так будет. Вы молодец. Штурман Офирель, объявляю вам благодарность! Теперь вы, Бруч. Стойко встал и преувеличенно скромно сказал: — Мне пока не удалось определить природу Гекубы, но некоторый практический материал накоплен. Предметы, выведенные за пределы пиратского невода, Гекуба немедленно уничтожает. Но живые объекты несколько дольше сопротивляются разрушению. Кроме того, найдено, что на окружающее квазипространство действует особого вида излучение, названное мною лямбда-лучи. При таком воздействии из Гекубы концентрируются формы более или менее материальные. Изучение обнаруженных явлений продолжается, — Стойко сел и, пригнувшись к точеному ушку соседки, прошептал: — Что-то сообщит нам старик? Сам-то он всю неделю проторчал в библиотеке, романы читал. Дин Крыжовский видел, что товарищи ждут его отчета, но не торопился начинать. Он развернул кресло, уселся в нем поудобнее и вдруг спросил гордого собой Бруча: — Стойко, а не являются ли таинственные лямбда-лучи обыкновеннейшими дзета-волнами, излучаемыми мозгом всякого разумного существа? Стойко от изумления подпрыгнул в кресле: — Откуда вы узнали, кэп? — Вот к чему приводит скрытность, — наставительно заметил старый звездоходчик. — Прийти к такому выводу я сумел, внимательно сопоставив все имеющиеся у нас необычайные факты. Факт первый: образование, взявшее нас в плен, достаточно необычно, ибо пиратские шхуны мало характерны для свободного космоса. Факт второй: захвачены в плен именно мы, быть может, единственные из всего флота, знающие, что такое пираты и умеющие отличить шхуну от баркентины. Третий необычный факт: Стриббс тоже взяты в плен, и чем? — астеровирусом, монопольно владеющим его мыслями. Ничего другого Стриббсы просто не смогли бы вообразить. А между тем астеровирус, даже очень большой, недостаточно приспособлен для взятия в плен космотральщиков. Вывод: взявшее нас и Стриббсов в плен явление, а я уверен, что это одно явление, порождено Гекубой и не имело никакой определенной формы, пока не вступило в контакт с нами. Возможно, это была обычная метастаза, наподобие той, что показывал нам почтенный Недовасси. Мы сами, своим воображением создали «Зарю Гекубы», а Стриббс свой архивирус. Неясно, зачем явлению понадобилось ловить нас, поскольку самой Гекубе мы не нужны, судьба «Жоржа Сименона» и «Агаты Кристи» наглядно подтверждает сие. Зато твердо можно заключить следующее: шхуна образовалась под воздействием излученных нами дзета-волн; следовательно, дзета-волны действуют на Гекубу. Я предлагаю отработать следующий план спасения: путем интенсивного дзета-волнения создать в Гекубе высокогуманное образование, которое нейтрализует воинственную ораву Иды Клэр, отнимет нас у нее и переправит в незараженную зону. С этой целью я отобрал в корабельной библиотеке ряд книг, повествующих о том, что людей следует любить. Свободные от вахты члены экипажа обязаны немедленно приступить к их чтению. И чтобы никаких приключенческих романов! — Гениально! — закричал Стойко Бруч. — Тише, — предупредил капитан. — Нас могут услышать. И, словно подтверждая его слова, снаружи донеслось далекое, но постепенно приближающееся громыхание. Лира Офирель выглянула в иллюминатор. — Кажется, дождь начинается, — сказала она. * * * Бедствие готовилось исподволь, загодя. Исполинские тучи сходились к Гекубе, словно на вече, тянулись изо всех уголков Метагалактики, собирались, сбивались в немыслимо тяжелый сгусток. Молнии зрели везде, чтобы в непредвиденный час сорваться в яростной неуправляемой поножовщине. И грянул космический ливень! Колонны воды обрушились друг на друга, превращая себя в хаос. Малиновые молнии схлестнулись, сжигая все вокруг. Гром грянул, как это может быть только в космосе, то есть абсолютно беззвучно и от этого особенно ужасно. «Конан Дойл» выбросил тысячи защитных зонтов, едва выдерживавших потоки дождя. Пленники надели комплекты непромокаемого белья и, сбившись плотной группой возле безнадежно захлебнувшегося экрана, ждали самого худшего. — Ну и погодка! — заметил Стойко Бруч. — В такой ливень хороший программист киберразведчика из ангара не выгонит. Ему не ответили. С ним согласились. Лира трусила грома, но, не слыша ничего и не зная, когда надо вздрагивать и затыкать уши, дрожала не переставая, а уши просто закрыла ладонями. Дин Крыжовский настороженно прислушивался к чему-то, происходящему за обшивкой. В дверь неслышно постучали. — Кто там? — спросил Дин Крыжовский по инструкции. — Кого носит в такую погоду? — добавил он от себя. В проеме двери, обливая мох струями воды, стоял Ангам Жиа-хп. Под шатром его ветвей ютилась хрупкая фигурка Литте. Астролетчики кинулись навстречу вырвавшимся из застенка товарищам. Ангама Жиа-хп внесли в помещение, и Стойко Бруч уже навалился на терзаемую вакуумным ураганом дверь, чтобы захлопнуть ее, но его неожиданно остановил Крыжовский. — Одну минуту, — сказал он и, повернувшись к дверям, крикнул: — Идите сюда! Здесь сухо! Никто не ответил на его зов. Вспыхнул прожектор на носу звездохода. Луч света, исчерченный частой сеткой дождя, выхватил из тьмы неколебимую в своем ожидании фигуру любителя рыбной ловли. Ниагары воды срывались с козырька фуражки, мутные потоки с ревом неслись в складках макинтоша, молнии озверело лупцевали безбоязненно поднятый ввысь конец удилища. Но ничто не могло отвлечь внимание героя от опущенной в заповедные глубины наживки. Там обитала его Рыба, а прочее было так ничтожно. Призыв капитана остался без ответа. Стойко пожал плечами и задраил дверь. После этого все повернулись к гостям, и Литте, извиняясь, сказал: — Простите, что мы явились столь экстравагантным способом, но в коридоре спят Анастасио Папа-Драки и Песя Вагончик. Сам я просто перешагнул бы их, но перетащить тетю Ангаму, не разбудив сторожей, мне не под силу. — Но как вы сумели выбраться из клетки? Прутья там такие частые, что даже бабочка не протиснется. Как вы прошли? — задала вопрос Лира. — Как ртуть! — торжествующе ответил Литте. — Видите ли, — музыкально прозвучал голос Ангама Жиа-хп, — дело в том, что наши тела, как и все на свете, состоят из частиц, и как ни густы прутья решетки, частицы все же меньше, чем просветы между ними. Так что нет ничего удивительного, что мы прошли сквозь сетку. — Почему же мне это никогда не удавалось? — строго спросил Крыжовский. — А вы пробовали? К тому же ваши частицы крепче связаны друг с другом. Не забывайте, что мы не являемся истинными существами. — А лингвист? — не удержался от подкола Стойко. — Да будет вам известно, — снисходительно объяснил, простите, объяснила Ангам Жиа-хп, — что попугаев на свете не бывает. Подумайте сами, может ли где-нибудь обитать птица, имеющая клюв осьминога, голос человека и оперение, напоминающее клоунское одеяние? Это был бы нонсенс! Запомните, что попугаи, да и не только они, являются метасуществами. А теперь — к делу. Капитан, если это возможно, введите нас в курс событий. Дин Крыжовский немногими словами обрисовал ситуацию и поведал, что собирается предпринять экипаж звездохода для своего избавления. Молчаливый… -вая Ангам Жиа-хп (запутавшиеся в терминологии авторы приносят извинения, что с этой минуты, принимая во внимание изменившуюся природу дуэнца, а точнее — дуэньи, они будут относиться к нему… к ней… как к женщине), Ангам Жиа-хп внимательно слушала, поникнув вершиной. Потом она сказала: — К сожалению, ваш план неосуществим. Вы сумели открыть много свойств Гекубы, большинство которых было мне неизвестно, но многое осталось покрыто мраком. Вы не учли, что Гекуба представляет собой антропоморфную раскристаллизацию пространственного континуума. Я не могу сказать, что вызвало энтропийную флюктуацию генезисного узла, но, раз возникнув, Гекуба стремится к высшей организации, ибо она антропийна, но по своей энтропийной природе не может ее достичь. В этом заключается диалектическое противоречие: Гекубе, уничтожающей всякие организованные структуры, самой требуется организующее начало, которое Гекуба жаждет поглотить и не выпускать. Можно предположить, что ваши намерения осуществятся, но даже самое высокогуманное образование не сможет отпустить вас, и вы из плена хамского попадете в ласковый плен. — Что же делать? — простонала Лира Офирель. — Выход есть, — произнесла Ангам Жиа-хп. Она запнулась, собираясь с мыслями, потом решительно сказала: — Только что мной уничтожен Идин прихвостень Модест фон Брюгель! Лира ахнула, Стойко протяжно свистнул, а Крыжовский не терпящим возражений голосом потребовал: — Расскажите поподробнее, если это, конечно, вас не слишком затруднит. В течение одиннадцати минут конандойловцы в волнении выслушивали отчет Ангам Жиа-хп, перебиваемый порой сбивчивыми дополнениями Литте. В заключение Ангам Жиа-хп заявила: — Я предлагаю следующий план: вы разбираете меня на куски, покрываете ими поверхность «Конан Дойла» и выходите из Гекубы, стараясь держаться изохондрической зоны. Отдельные фрагменты Ангама Жиа-хп сохраняют метажизнеспособность в течение трех суток, так что времени вам должно хватить с избытком. — Неужто вы мыслите, — патетически вскричал Дин Крыжовский, — что мы, аки львы рыкающие, способны разорвать на части своего собрата, а потом, обрядившись в венки и помахивая сорванными ветвями, отправиться на пир жизни, оставив мученика засыхать в катакомбах Гекубы? Вообще говоря, подобная манера излагать мысли была не типична для доблестного космопроходчика, и изреченная фраза свидетельствовала лишь о том, что, подбирая человеколюбческую литературу, капитан делал немало ложных шагов. — Я против такого плана, — упрямо сказала Лира Офирель. Литте плакал, обхватив руками кадку и увлажняя слезами подзолистую почву. — Я тоже против, — высказался Стойко. — Позорно спасать свою шкуру ценой гибели женщины! — Если дело только в голосе, — вставила Ангам Жиа-хп, — то его можно изменить. Благородная представительница дуэнской флоры протянула руку к хвосту блок-лингвиста, но тут же отдернула ее, ибо в звуках, издаваемых Калиостро, отчетливо послышались милые детские интонации. — Дело не только в том, — пояснил капитан. — Мы должны выбраться на волю все вместе. Кроме вашего, могут быть и другие варианты. Например, раз Гекуба боится метасуществ, мы можем развести их на корабле. Думаю, что сорок тысяч попугаев заменят одного Ангама Жиа-хп. — Сорок тысяч попугаев не смогут действовать синхронно. — В таком случае, сооружаем инкубаторы, высиживаем двести пятьдесят миллионов какаду и пускаем в распыл всю Гекубу разом! — Вы лучше меня знаете мощности космоплана, — примирительно сказала Ангам Жиа-хп, — но не забывайте, что доступ к лабораториям и механизмам для вас закрыт. Ида Клэр строго следит за этим. — Что касается Идочки, — прошипела Лира Офирель, — то я специально для нее выращу в своей каюте чертову дюжину самых убийственных ара. — Долг наш — прощать ненавидящим нас… — пробормотал капитан. Потом он тряхнул головой, отгоняя опийные пары идеологически вредной литературы, и скомандовал обычным своим голосом: — Отставить террор! Хотя использование попугаев как личного оружия представляет определенный интерес. К сожалению, многотоннажного производства птиц мы действительно не сможем организовать. Зато теперь мы знаем путь… Резкий стук прервал речь на полуслове. — Кто там? — согласно инструкции спросил Крыжовский. Молчание. — Кто там? — капитан подбежал к двери и выглянул в проход. Никого. Стук повторился, за ним последовали еще какие-то звуки, не то смех, не то бульканье. Заговорщики многозначительно переглянулись. Звуки доносились из гузгулатория. До сей минуты он был темен, недвижен и тих. Чуть слышно мурлыча и пощелкивая, переваривал никому не ведомую информацию. И вот, когда этого уже никто не ждал, на панели гузгулатория праздничными гирляндами засветились огни, звуковые сигналы слились в причудливую, смутно знакомую мелодию, и на словах: «Трусишка зайка серенький под елочкой скакал», легко откинулась массивная крышка, и на фоне опадающей, перепревшей пены появился исследуемый объект. Одновременно взревел перфоратор выводного устройства, клацнули ряды острейших глоссопетров и принялись откусывать и выплевывать рулоны, неисчислимые километры и гексапарсеки бумаги, испещренные бесценной информацией. Лира Офирель подбежала к зубастой морде перфоратора, подхватила начало первой ленты и, глядя на просвет, прочла: — Гузгулаторное исследование опытных объектов. Объект № 1 — носок желтый, нейлоновый (далее именуемый «Носок»). Объект № 2 — субъект в одном желтом носке (далее именуемый «Субъект»). Объект № 2 прыгал на одной ноге, стараясь натянуть на вторую Объект № 1. Он, речь идет об Объекте № 2, далее именуемом Субъектом, был чист, причесан и свежевыбрит, от него вкусно пахло туалетным мылом и лосьоном «Цветочный». Пестрая ковбойка и простроченные желтой ниткой джинсы составляли его одеяние, если, конечно, не считать знаменитых желтых носков. Субъект из гузгулатория оказался молодым и довольно симпатичным. По его лицу непрестанно блуждала добрая, хотя и несколько рассеянная улыбка. Завершив свой туалет, то есть объединившись с Объектом № 1, незнакомец обошел всех присутствующих, пожал им руки и, не порадовав никого разнообразием, представился каждому: — Субъект В Желтых Носках. Очень приятно… — затем осведомился у капитана, где он может остановиться, и, узнав, что направо по коридору каюты от номера семь до пятьсот сороковой свободны, пожелал хозяевам спокойной ночи и с достоинством удалился. После его ухода Стойко Бруч завладел лентой и продолжил чтение: — …при анализировании уникального казуса экологического ренессанса неклассическая квантово-релятивистская ретроспекция невозможна без некоторого психологического резонанса, без выявления эмоционального контекста, сближающего актуальный эпилог спинозовской «amor intellectualis» с ее ренессансным прологом, тем беспрецедентным слиянием критериев истины с критериями добра и красоты, которые являлись безальтернативными диспозициями генезиса контампарентной науки… Лента выпала из ослабевших пальцев Стойко, не ожидавшего, что лишь специально тренированный мозг способен безболезненно воспринимать данные современной науки. Ангам Жиа-хп приняла ленту и, мгновенно выявив опытным взглядом естествоиспытателя, привыкшего к работе с гузгулаторием, наиболее важные места, во всеуслышание прочла: — …принудительная надпространственная девитализация и неизбежно связанное с ней появление обширных анаэробно-стерильных областей приводит к локализованному понижению энтальпии метазон и, согласно второму закону Ньютона Пончикова, повышению энтропии, выражающемуся в сапиенс-термической гиперпопуляции… — С ума сойти! — призналась Лира Офирель. — Ясно… — протянул Дин Крыжовский и, развернув ясеневое кресло к подчиненным, начал прояснять окончательно прояснившуюся ситуацию. Подчиненные слушали с проясневшими лицами, только в ясных глазах Лиры еще яснело недопонимание. — Оказывается, мы с вами создали не только Идиных корсаров, но и всю Гекубу. Знайте же, что жизнь есть способ существования пространства. Где некому двигаться, там незачем быть расстояниям. А что составляет девяносто пять процентов мировой биомассы? Астеровирусы! Мы уничтожили практически всю микрофлору целой Галактики! Посудите сами, много ли жизни осталось в пределах нашей ойкумены? Сотни полторы цивилизаций, пяток планет с узкоспециализированной, неспособной к развитию биосферой, да дюжины полторы молодых, развивающихся планет. Это капля в море мертвого, убитого нами вакуума. Страшно вспомнить, сколько килопудов белка сдал на приемные пункты только наш коллектив! А покойные Стриббсы работали еще эффективней! И вот результат: равновесие в природе нарушено, возможно, непоправимо. Мы встретили в космосе астеровирус, сочли его чуждым и вредным и, не раздумывая, уничтожили. Но вместе с астеровирусом мы уничтожили само пространство, получив нечто действительно чуждое нам — Гекубу. Если срочно не принять мер, причем самых радикальных, то мир отныне будет… — капитан метнул взгляд на перфоленту, — лишь эманацией внепротяженной сущности. — Не надо! — закричала Офирель. — Я боюсь! Я не могу работать без пространства, я же штурман! — Будем надеяться, что так далеко дело не зайдет, — спешно поправился капитан. — Есть музеи астерокультур, кое-где водятся и дикие астеровирусы. Только бы не спохватились слишком поздно! Если бы у нас было хоть немного астеровирусов, мы бы нанесли удар Гекубе изнутри. Это единственно действенный метод, а все наши планы со стерическим метавытеснением, заменой одного несуществования на другое оказываются лишь симптоматическим лечением. — Так ведь у нас полны трюмы… — Белка, Лирочка, полны трюмы белка и дезоксирибонуклеиновой кислоты. Сепараторы функционируют надежно, вряд ли мы сумеем найти хоть один живой астеровирус. — Капитан! — закричал Стойко Бруч, невежливо перебивая старшего как по возрасту, так и по званию. — Простите за нескромный вопрос: кто вы по специальности? — Космолетчик-астроходец, — машинально ответил Крыжовский. — Я так и знал, что не вирусолог! Ведь уже в далеком двадцатом веке не помню какой эры было известно, что астеровирусы сохраняют жизнеспособность при сепарировании и даже кристаллизации. Мы сумеем построить смеситель? — Разумеется. — Тогда мы победили! Смерть Гекубе! Ура-а!!! — Ура!.. — обреченно подхватил Литте. На этом собрание закончилось, но никто не торопился уходить. Ангам Жиа-хп, уставшая от непривычной активности, дремала в любимом углу, зная, что дело передано в надежные руки опытных практиков. Крыжовский и Стойко вполголоса обсуждали проект смесителя, а Литте, худенький одинокий мальчик в курточке из светло-коричневого панбархата, только что сделавший все, чтобы погубить себя, сидел, как и полагается пажу и оруженосцу, за спиной Лиры Офирель и с тихим отчаянием говорил: — Прекраснейшая Офирель! Клянусь, что с этой минуты и до конца моих недолгих дней все помыслы мои будут о вас, и все стихотворения, что удастся создать, будут посвящены вам! Если позволите, я прочту первое из них. — Да, конечно, — рассеянно согласилась Лира. И Литте негромко начал читать свое новое и, кто знает, не последнее ли произведение: Пошел однажды Литте, Он славный был герой, С соседями на битву Осеннею порой. На нем доспех богатый От шеи до колен, На голове рогатый Легированный шлем. И славная ватага Гремит мечами тут, Четыре злых варяга: Бьерн, Сигурд, Свен и Кнут. А у соседа дочка — Красотка Офирель, Прекраснее цветочка Я не видал, поверь! И не было хоть битвы, Но все ж попали в плен Великий викинг Литте, Бьерн, Сигурд, Кнут и Свен. А эту сагу скальды Поют и так, и сяк, Где бьет в седые скалы Холодный Скагеррак. Глава 4 Хеппи-энд Чудовищный ливень, который обрушил на Гекубу тайфун Полина, имел свои последствия и для пленников. Выступление пришлось отложить, хотя это же давало возможность лучше к нему подготовиться. Промозглая сырость пропитала волокнистое Гекубье тело, ночью кое-где седая плоть ее покрывалась тонким налетом инея. Днем повсюду горели яркие, как неоновые рекламы, радуги, самым невероятным образом сплетаясь в причудливые узоры. Лира Офирель, впрочем, утверждала, что именно эти сочетания наиболее вероятны. Как-то в четверг звездонавты целую минуту могли любоваться изящной надписью «Метизы», переливающейся яркими красками среди окружающей зыби. Странное слово плавно разъехалось на части, из которых тут же родилось новое: «Культтовары», затем все потонуло в хаосе. Необразованные разбойники недоумевали по поводу редких оптических явлений, но вынуждены были верить авторитетным объяснениям Лиры. Дин Крыжовский, хотя и не подавал вида, что знает, откуда взялись «Метизы», но догадывался, что Стойко Бруч продолжает исследование лямбда-лучей, недаром же он, несмотря на то что сезон давно закончился, упорно требует на завтрак живых устриц, а на десерт неизменно заказывает прежде нелюбимые грецкие орехи. Что делать, только через кухню инженер Бруч мог получать необходимое ему остродефицитное оборудование. Корабль хоть и выдержал налет дождя, но отсырел снаружи и, что опаснее, — изнутри. Разбухшие переборки сделались мягкими и дряблыми. Гомеостаз «Конан Дойла» был серьезно нарушен, тральщик расхворался всерьез. В неположенных местах развелось неслыханное количество излишних и просто вредных агрегатов. Так, на второй день после дождя из правой тормозной дюзы начался исход богомолов-регулировщиков. Нашествие приняло угрожающие размеры и было остановлено лишь массированным применением инсектицидов. Положительной стороной инцидента явилось то, что на богомолов удалось списать пропавшего без вести Модеста фон Брюгеля. Сююр-Тук Эфенди углядел среди груд отравленных богомолов золотой погон и пуговицы. Вещественные доказательства были представлены Иде Клэр, и назначенная диктатором туманности комиссия заключила, что канонир пал в неравной схватке с кусачими тварями. На «Конан Дойле» был объявлен трехдневный траур, продолжавшийся ровно сутки, ибо вечером следующего дня случилось очередное ЧП. Экипаж занимался эмоциональной акробатикой, когда в помещениях резко поднялась температура. Обливаясь потом, космоплаватели принялись наполнять малый бассейн, решив окунуться в прохладный сок. Но из обоих кранов, обозначенных петроглифами «Гор» и «Хол», вялой струей пошел теплый с пряным запахом сироп. Выбив дверь в соседнюю полость, капитан изумленно остановился, не решаясь войти: пол и стены кишели растущими отовсюду желтыми и зелеными шарами. Цепкие щупальца-усы дрожали от нетерпения в воздухе, выбирая очередную точку опоры. Огромные листья, покрытые снизу мелким жестким ворсом, разворачивались, шурша словно газеты на типографском станке. Превращенная в бахчу дыхательная полость начала мелко подрагивать стенами и потолком. Затем толчки распространились на соседние отсеки и полости, объемы и помещения. Корабль сотрясался в неудержимом ознобе. Аварийная ситуация заставила вернуться к действительности пребывающую в трауре Иду Клэр. С горечью признав свою некомпетентность, корсаресса была вынуждена всю полноту власти временно вернуть Дину Крыжовскому. По приказу командира в рубке появился плакат: «Все на уборку овощей!» Переодевшись в облегченное платье, экипаж бросился на штурм изобилия. Незаменимым помощником по борьбе с дикорастущими овощами оказался добровольно вышедший на жатву Каркас. Крокодильего захвата челюсти изголодавшегося налетчика в работе напоминали картофелеуборочный комбайн средней производительности. Бобовые, пасленовые, злаки — все сдавалось натиску его зубов, позади вдохновенно жующего корсара оставалась лишь полоса свежевспаханной дымящей земли. Чем глубже удалялись уборочные бригады, тем богаче становилась и тайная добыча Стойко Бруча. Ежедневно изобретатель выносил, спрятав на теле, то пару водяных скорпионов, то баночку с вожделенным поверхностно-активным илом. В тот день, когда взбунтовавшаяся растительность была окончательно усмирена, победители торжественным маршем прошли по анфиладе центральных отсеков, неся над собой срубленные в последнем бою стебли борщевика-гераклеума. Ида Клэр приветствовала шествие с порога кают-компании. Если б она только знала, что коварные астронавты несут не просто боевые трофеи, но трубы для почти готового смесителя! Но технически неграмотная захватчица не догадывалась ни о чем и потому была неприятно поражена, когда на следующий день рано поутру неожиданно взревели дюзы. * * * Дюзы повсеместно ревут на страницах космически-художественных произведений, и опытный читатель, заслышав их вой, облегченно вздыхает, ибо знает, что приближается счастливая развязка. Не так обстоит дело в жизни. На этих правдивых страницах однажды уже звучала победная песнь двигателей. И что же? Дело закончилось гибелью Стриббсов Петуховых, всех троих. И в этот раз Гекуба не собиралась сдаваться. Серые волны взметнулись навстречу беглецу, едва челюсти звездохода перекусили пеньковые стенки темницы. «Конан Дойл» окутался защитным облаком, клубы вируса мягко столкнулись с притворно нежной мякотью Гекубы. Плотность перерожденного пространства была слишком мала, и аннигиляция протекала спокойно. С легким шипением обе волны исчезли. И сразу Гекуба заволновалась, устремилась внутрь себя, стремясь поглотить и заделать болезненную живую каверну. Смеситель работал на полную мощность, сотрясая упругие бока космороллера. Дюзы ревели. Разбуженная шумом Ида Клэр сначала ничего не могла понять, но потом, заметив в иллюминаторе оборванные концы сети и удаляющийся во мглу корпус шхуны, взвизгнула и, выдернув из-за корсажа боцманскую дудку, протрубила тревогу. Шхуна, словно в день абордажа, ощетинилась копьями. Пираты внутрикорабельные, зажав в зубах искривленные абордажные сабли, выстроились вокруг предводительницы и кинулись на штурм рубки. Они неслись по плавно изогнутым проходам, сотрясая воздух издревна забытыми проклятиями. И вдруг до их слуха донеслись ругательства еще более изощренные. Лимонно-лиловая, желто-сине-зеленая масса крикливых несуществующих птиц затопила помещение, отрезала бандитов друг от друга, оглушила, раскидала по каютам и заперла их там, связанных по рукам и ногам. Тяжелее давалась победа за бортом. Гекуба не понимала опасности, и все новые параволны сгущались на траверзе звездохода. Смеситель шумно выдыхал астеровирус, и красивое смарагдовое сияние виталической аннигиляции освещало внутренность опухоли. Накал борьбы нарастал, что-то должно было не выдержать. Первым начал сдавать смеситель. — Капитан! — тревожно крикнул Стойко. — Машина перегревается! Температура тридцать восемь и два! — Держись, сынок! — только и мог ответить Крыжовский. Ударной дозой амидопирина температуру удалось на время сбить, но затем она принялась расти еще более угрожающими темпами. — Нужна передышка, хотя бы пяток циклов, — доложил Стойко. — Один цикл, — лимитировал капитан, придавив рубиновую аварийную кнопку. Попугаи, наполнявшие отсеки «Конан Дойла», полетели за борт. Хлопанье крыльев и гортанные выкрики на миг заглушили растревоженное ворчание Гекубы, но уже через несколько секунд всю тяжесть борьбы вновь взял на себя измученный смеситель. Однако именно эта отчаянная вылазка принесла победу. Бандиты, узрев тучу сверкающих опасных птиц, оглушенные богохульными выкриками, но более всего испуганные таинственным исчезновением попугаев, от страха потеряли головы и, подняв паруса, пустились наутек. Нерассуждающая Гекуба послушно расступилась перед точеным ростром шхуны, и «Конан Дойл», изо всех сил вцепившийся в обрывок тральной сети, был выдернут из погибельных глубин в интактный, здоровый космос. Все произошло в точном соответствии с расчетом штурмана Офирель, вариант: «следование за лидером». Смеситель получил передышку и был готов к новым боям. Участь Гекубы, по-прежнему грозной, но уже не опасной свободному астроходу, была решена. Дюзы ревели. Межзвездная пустота сотрясалась от громогласного рыка. Смертельный живой туман сгущался вокруг тающей Гекубы. Паруса улепетывающей шхуны смутно чернели на горизонте. Почему-то шхуна не уходила совсем, она лавировала в пространстве, иногда испуганно отскакивала, но в целом медленно, словно нехотя, приближалась к своему разоряемому вертепу. — Какого черта они здесь делают? — раздраженно спросил капитан. — Пусть убираются подобру-поздорову! — Они не могут, — миролюбиво заметила Ангам Жиа-хп. — Энергию они получают от Гекубы. — Да здравствует энергетический кризис! — закричал Стойко Бруч. — Пощадите! Звездоплаватели обернулись. Только сейчас они обратили внимание, что попугайное воинство случайно загнало Иду Клэр в рубку звездохода. Флибустьерша стояла на коленях, молитвенно воздев стянутые в запястьях руки. — Сжальтесь, капитан!.. — стонала она. — Гекуба гибнет! — Что мне Гекуба! — в азарте ответствовал навигатор. — Милосердия!.. — слезы градом сыпались из зеленых атаманских глаз. Точеный носик распух и покраснел, а шрам — память о былых стычках — грубо рассекал накусанные губы. В таком виде Клэр была вовсе не симпатична, что радовало оскорбленное Лирино сердце. И вдруг — о, черная неблагодарность! — Стойко Бруч тихо коснулся капитанского плеча и робко произнес: — Может, пока хватит, а?.. Жалко, все-таки красивая женщина… — Действительно, — поддержала его Ангам Жиа-хп. — Они же без Гекубы от истощения все перемрут. — Все? — переспросил Крыжовский. Он метнул молниеносный взгляд туда, где под сенью Ангамовых ветвей сжался в комочек неприметный Литте, и решительным движением перекрыл подачу белка в смеситель. В нахлынувшей тишине было слышно, как всхлипывает Ида Клэр. — Капитан, — подала голос Лира, — неужели вы собираетесь сохранить эту гадину? Предупреждаю, она опасна. Если оставить опухоль на воле, то она начнет увеличиваться в тригонометрической прогрессии! — Не начнет! — успокоил капитан. — Инженер Бруч, готов ли ваш прибор? — Почти, — отрапортовал Стойко. — Надо три дня на доукомплектование и настройку. — Вы их получите. С этой минуты мы начинаем создавать новую Гекубу. Штурман Офирель, поручаю вам рассчитать оптимальную форму астеровирусных колец, препятствующих бесконтрольному разрастанию образования. — Есть, — нехотя сказала Офирель. * * * Первая стадия творения была чисто механической. Повинуясь мощным силовым полям и угрожающим движениям трала, выпущенные на волю астеровирусы сомкнулись тремя взаимопроникающими кольцами и сдавили отчаянно трепещущий комочек Гекубы, обратив ее в шар диаметром приблизительно 6 371 032 метра. Вслед за тем был включен размышлятор, удачно смонтированный Стойко Бручем из запасных частей к корабельному лукойеру. Рыхлое тело Гекубы вздрогнуло, потемнело, в нем обозначились невидимые сверху пласты гранитов, диабазов и диоритов, затем базальтов и туфов. Звездоходцы с удовольствием, а свежеплененные гекубисты с тревогой созерцали процесс создания новой Гекубы. Пока размышлятор действовал автоматически, ко входному блоку подсоединили элементарный учебник геологии, и, перелистывая его, обстоятельный мудретрон отправлял вниз то немного известняка, то щепотку сланцев или какой-либо иной осадочной породы. Наконец он утомился, а вернее, исчерпал в судовой библиотеке труды по геохимии, геодезии и гидрогеологии. Впоследствии выяснилось, что из-за разницы в данных что-то он напутал с кларком редкого элемента празеодима, но в целом задача была решена удовлетворительно. Пришло время тонкой отделки. Фронтальная поверхность размышлятора — чело — уже морщинилась плавными складками, напоминая речное дно. Мелкая примитивная фауна закопошилась между ними, обживая пространство, над которым толстым ковром желтела густая желатина мысли. Сквозь янтарное желе концентрированной думы просвечивали домики ручейников, личинки каких-то хищных красавиц, жадно растопырившие не знающие пощады клещи, катышки ила и невесть откуда взявшийся рыболовный крючок с обрывком лески. Словом, все как положено. Интеллектор творил, выдумывал, пробовал, развивая мощность десять в двадцать седьмой степени пядей. Собравшиеся демиурги, взволнованные и в выходных костюмах соломенного цвета, придвинулись к аппарату, образовав подобие очереди, но то ли из-за своей малочисленности, то ли утратив за века инстинкт, создать настоящей красивой очереди не умели и держались вразнобой. — Бортмеханик Бруч, подойдите к машине! — торжественно прогудел капитан. Юноша вытащил из-под полы книжку и засеменил к своему детищу. Из боковой цапфы выползла мохнатая лапка и легла на затылок Стойко. Трясущимися руками Стойко затянул ремни белых очков и приступил к созиданию. Волнение передалось идеатору, вызвав в мыслеариуме небольшой шторм. Жуки-плавунцы, оцепенело висящие у поверхности мыслемассы, бросились на дно и, грубо разбросав ручейников, затонули в скоплениях ила. Хищные личинки и водяные скорпионы в панике забегали в толще мысленистой жидкости, оставляя за собой ртутные пуповины пузырьков. Конандойловцы пытливо смотрели на мутно светящийся экран, ожидая результатов. Бурые бока планеты внезапно набухли и принялись посверкивать яркими солнечными искрами. Поверхность выравнивалась, разглаживалась и вдруг засверкала ослепительной синевой. — Что это? — требовательно вопросил капитан. — Океан, — ответил размышлятор густым басом. Стойко перевел дух, улыбнулся экрану и продолжил создавание. На просторах Гекубы дрожала и раскачивалась купоросно-синяя поверхность новорожденного океана. Тучи белых загогулин висели над ним, касаясь лаковой пленки волн остроугольными краями. — Что за летающие объекты? — уже спокойней полюбопытствовал Крыжовский. — Чайки, — ответила за творца Лира. — В моей книге они тоже есть. Обычно они крылом волны касаются, но порой и к тучам взмывают. Траектория их полета описывается простейшими уравнениями. — Ясно, — резюмировал капитан. — Стойко, ты слишком увлекся. Сотворением морской фауны должна заниматься Лира Игнатьевна. За такими разговорами время полетело незаметно. Один за другим звездоходцы включались в работу, и Гекуба украшалась все новыми и новыми естественно-научными чудесами. Разверзались мрачные ущелья, кипящие лиловыми водопадами, по линейке выверенные гребенки сталактитов расчертили касторовые пещеры, в уединенных озерах заплескалась новенькая, не потерявшая глянца реликтовая фауна. Хищники были очень свирепы, травоядные чрезвычайно грациозны, а пейзажи потрясали хрестоматийной величественностью. Гордости создателей не было предела. По нескольку раз включались в работу бесшабашно-смелый Бруч, основательный Крыжовский, грациозная Офирель. И только Ангам Жиа-хп оставалась в стороне от бушующего творческого процесса. Но великий лирик не была безучастным наблюдателем происходящего. Безжалостным взглядом художника и тонкого ценителя красоты подмечала Ангам Жиа-хп микроскопические промахи и крошечные недоделки товарищей и готовилась заключительным мощным аккордом вдохнуть душу в несколько палехскую красоту Гекубы. И великая минута настала! Ангам Жиа-хп, водруженная на вихлявый десертный столик, ловко подрулила к размышлятору и подключилась к нему. Механизм натужно заскрипел, мыслемасса взволновалась, толща ее замутилась, в ней обозначились коагулирующие сгустки воли. Все замерли в бесконечно-томительном ожидании. И вот… Размышлятор распрямился словно сжатая пружина, раскалившиеся мудропроводы засветились изжелта-зеленым светом, громовой заряд поэтической энергии унесся к Гекубе. — Ах! — дуэтом воскликнули Лира и Ида. В самой середине светозарного гекубьего диска зияла черная дыра утонченно-неправильной формы. Дыра увеличивалась, угрожая расколоть только что созданный планетоид. Положение спас Стойко. Молодой ученый, справедливо гордившийся порождением своего разума, рванулся вперед, вывернув волосатенькую цапфу, нашлепнул ее себе на затылок и успел-таки заткнуть опасную дырку первым, что сумел измыслить. Титанический ком влажной грязи, придуманный Бручем, влепился в середину дыры. Гороподобные брызги смяли тайгу, уложив деревья красивыми радиальными кругами. И, хотя количество перегноя было взято с заведомым избытком, но из-за оседания почвы через несколько часов посреди экваториального таежного массива образовалась устрашающих размеров яма, слегка напоминающая букву Рау хрионского алфавита. Ангам Жиа-хп была совершенно расщеплена катастрофой. Вершина ее мелко дрожала и поскрипывала. Поэтесса побледнела, бежевые листья стали цвета маренго. Расстроенная неудачей Ангам Жиа-хп не могла сразу перейти от вдохновенной мечтательности к строгому анализу фактов, так что объяснение аварии нашел Дин Крыжовский: — Идиосинкразия, — мудро решил он. — Не только вы сами, но даже ваша мысль враждебна Гекубе. Никогда ни один Ангам не сможет мыслью творить мир. Мужайтесь, дорогая! Ангам Жиа-хп молчала, утирая листвой навернувшиеся на глаза непрошеные капли живицы. Капли застывали, обращаясь в янтарные бусины. — Дядя Дин, а мне можно попробовать? — подал голос Литте. — Дитя мое, — грустно сказал капитан, — боюсь, что тебя тоже ждет неудача. Парасущества не генерируют дзета-волн. Но все же ты счастливее нас, ты будешь жить на Гекубе и творить ее своими руками! Таким образом, производство красот пришлось преждевременно свернуть. Интерес к творчеству угас, один Стойко спешно дофантазировал что-то, связанное с внеплановой ямой. Остальным не терпелось поскорее высадиться на молодую планету. — Собирайтесь! — дал команду Крыжовский, обращаясь к обезоруженным пиратам. — Ваше сиятельство! — широко осклабился Песя Вагончик. — Барахлишко-то наше на шхуне. К вам мы, хе-хе, без багажа заявились. — Господин, дозвольте сходить за каганом, — поддержал сообщника Сююр-Тук, — пилавом буду кормить ваше великолепие. — Ладно… — снизошел командующий. — Отпускаю на судно под честное слово. Возвращайтесь, как только соберете вещи. И оружие с собой не брать. На свет явилась боцманская дудка. Подчиняясь ее гнусавому напеву, шхуна неохотно приблизилась. В борту «Конан Дойла» распахнулся люк, и Ида во главе абордажной команды покинула столь неудачно атакованный звездоход. Повелительницу встречал приветливо улыбающийся Педро и корабельный аббат в заштопанной сутане. Очутившись на палубе своего корабля, Ида неприметно поднесла дудку к губам. Резкий свист рассек вакуум. «Заря Гекубы» взвилась на дыбы и, в мгновение ока развив свои коронные квадрильоны узлов, исчезла в клубящихся внизу кучево-дождевых облаках. Падре, не успевший схватиться за линь, кубарем скатился за борт и величественно поплыл по орбите, определенной ему судьбой. Свежевыбритая тонзура блестела словно полная луна. Совершая полет, служитель господа размеренно двигал ногами, отчего казалось, будто он идет к ведомой лишь ему цели. Несложный расчет показывал, что через семь лет путник войдет в плотные слои атмосферы. — Удрала! — жалобно воскликнула Лира, бросаясь к люку. — Обманула и сбежала, подлая, подлая!.. — Успокойтесь, Лирочка, — Крыжовский мягко положил руку на плечо арифметика. — Это входило в мои планы. Мне не хотелось совершать посадку на незнакомой планете, имея на борту таких пассажиров. А внизу мы всегда сумеем отыскать их — планета не велика. — Все равно, она подлая! — упорствовала Лира. — Ее отпустили под честное слово! — Разумеется, подлая, — согласился Дин Крыжовский. — Иначе и быть не может. Настоятельно советую вам, Лира, побольше читать приключенческих романов, и вы всегда сможете предсказывать Идины поступки. А теперь нам с вами надо рассчитать траекторию спуска. Не годится оставлять их одних надолго. Глава 5 Преображенный мир На сотни километров вокруг тайга была сорвана как скатерть, смята и отброшена до южных плоскогорий, изрытых аккуратными оранжевыми каньонами, до тундры на севере, за которой тотчас начинались лагуны и лиманы приполярных тропических морей. В эпицентре катаклизма царила чудовищная воронка, простиравшаяся на многие километры с востока на запад в виде знака Рау хрионского алфавита. Впоследствии, наполненная талыми водами, она сделалась величайшим резервуаром пресной воды на Гекубе и в местном фольклоре гордо именовалась океаном Лак-Бай, а в позднейших цивилизациях — Лох-Бой. Теперь же, явившись рваной раной на невинном теле планеты, окруженная покореженными останками вековых смоковниц, возникших намедни по мановению Лиры Офирель, воронка чернела во всем своем безобразии. Галактоптер утопал в липком черноземе, выбросив биопеленг на предельную высоту. Стайка гигантских грифов с монотонным клекотом парила над верхними коаструмами, не пугаясь съемочных блицев. На мостике стояли с биноклями капитан Крыжовский и Стойко Бруч. — Красота-то какая! — с воодушевлением сказал Стойко, опустив бинокль. — Мой мальчик, — проворчал капитан, не отнимая прибора от глаз, — в чем ты видишь красоту? В разрушенной гармонии? Тут есть население? — Должен быть старожил-охотник, который не припомнит ничего подобного случившемуся, — объяснил Стойко, возглавлявший группу контроля и, следовательно, отвечавший за события, сопутствующие посадке астролета. — Должен быть или есть? — строго спросил Крыжовский. — И неужели поленились сотворить дублера? А если старичок контужен взрывом, кто тогда будет ничего не помнить? — Не контужен, — отвечал юноша. — Он возник уже после катаклизма. — В таком случае, — разъярился капитан, — почему вы вообще не загладили все следы этого вопиющего недоразумения?! — Видите ли, Дин Максимилианович, — Стойко снисходительно глянул поверх командирской панамы, — в одной брошюрке, такой древненькой, без обложки, я нашел нечто о преобразовании природы с помощью падающих небесных тел; с картинками. Ведь красиво вышло, удалось! Тайги наломали сто семьдесят тысяч квадратных километров. А карьер каков, а почва — гумус! Тут будет великое озеро, дайте только леднику растаять. — Как, уже и ледник есть? — изумился капитан. — В плане, который я утверждал, ничего подобного не предусматривалось. — Ледник будет, — пообещал Стойко, небрежно рассматривая капитанские нашивки. — Покончим только с грядой вулканов на архипелаге… — он слегка стушевался, — на архипелаге Бруч. — Ну, ты уж хватил! — не удержался Крыжовский. — Капитан! — торжественно отчеканил владыка вулканического архипелага. — Если оледенение не пустить на самотек, в высокогорье Стриббс может возникнуть красивейший ледник Крыжовского, длиной триста шестьдесят метров. — Благодарю, — растроганно произнес капитан. — Однако идемте в рубку, пора переместиться. Но, предупреждаю, без преобразования природы. Мужчины канули в зеленоватом свечении лифта, пурпурный клапан смачно закрылся над двумя белыми панамами: с одной нашивкой и с тремя. Не потревожив дна и берегов будущего озера, «Конан Дойл» легко взмыл над преображенной тайгой и исчез, оставив на пепелище единственного свидетеля — пожилого охотника в парусиновых туфлях и с двустволкой за спиной. Абориген боязливо заглянул в кратер, на двухсотсаженной глубине которого сгущался туман над быстро натекающей водой, снял ружье и грохнул в воздух из обоих стволов. Эхо, отразившись от дна воронки, от противоположного берега, от скалистой гряды, от каменной бабы с плоским невыразительным лицом, превратило холостой дуплет в бесконечную канонаду, долетевшую до южных плоскогорий, изрытых аккуратными оранжевыми каньонами, до вересковых пустошей на севере. Уже на излете оно достигло маленькой шхуны, застывшей на якоре в одной из тропических лагун далеко за полярным кругом. Такая акустика на Гекубе. Не выдержав удара звуковой волны, мягкий край воронки отделился и пополз вниз, увлекая с собой старого следопыта, так и не успевшего решить, где и когда он мог видеть подобное диво в тайге — великое разорение от Большой Небесной Грязи. Стая гигантских грифов с монотонным клекотом продолжала кружить в зените, бесстрастно, как диск патефона, чудом уцелевшего в развалинах дома. * * * «Заря Гекубы» с упоением впитывала густо-синий морской рассол всеми порами истрескавшейся, иссохшей древесины днища. Легчайший ветерок шевелил паутину над клавикордами в капитанской каюте. Но вот внутри древнего инструмента проснулся слабый звук, низкий и ворчливый, словно спящий старик, потревоженный трамвайным звонком с улицы, промычал бессознательно что-то жалобно-брюзжащее. То чуткие струны отозвались на далекий гул ружейной стрельбы, долетевший с юга, от сизой бахромы леса, застилавшей горизонт. Задребезжало битое стекло, слегка заложило уши. Выстрел мог означать только одно: вооруженные преследователи приближались к шхуне. Следовало позаботиться о своевременной ретираде. Корсары забегали по палубе как хоккейная команда, получившая шанс спасти игру в последние десять секунд. Две шлюпки были преданы воде, одна из них тут же раскололась, другая закачалась у правого борта, лишь слегка зачерпнув волны. Но и ей не суждено было послужить перепуганному экипажу. Едва жилистый ловкий Каркас, спрыгнувший в нее первым, изготовился принять на руки бесценный груз — предводительницу, припавшую к белой болонке и маленькому сундучку великолепной работы, как из трюма через пролом, образовавшийся в часы героического штурма звездохода от падения многофунтового ядра, высунулись две дюжины усатых крысиных носов. Никто не успел глазом моргнуть, как бурые когорты хлынули из чрева прóклятого судна и обрушились через борт в шлюпку. Крысы сыпались вниз таким широким фронтом, что многие не попадали в шлюпку, а бултыхались в воду, тотчас находя спасение на обломках второй лодки, плавающих вокруг. Над лагуной все еще слышалась отдаленная канонада, будто кто-то откашливался в перистые занавески облаков, но теперь она звучала в контрапункте с ураганной дробью легионов крысиных лапок, шелестом хвостов, раздирающим слух писком, с ревом несчастного Каркаса, покрытого богатой живой шубой, гневным визгом болонки. Крысиные орды извергались из трюма одну, самое большее — две минуты. Последняя крыса, видимо, окончательно потерявшая зрение в черноте трюма, с разбега залетела в опрокинутое ведро, которое с грохотом покатилось по палубе и, повинуясь легкой бортовой качке, крутясь волчком, устремилось к трапу, ведущему в нижние помещения корабля. На ступеньках трапа ведро и крыса покинули друг друга и порознь пропали за дверью камбуза. К чести пиратов надо сказать, что они спустились с грот-мачты и поспешили к своей госпоже, оцепеневшей над бортом с поднятой для шага ногой, почти так же быстро, как две минуты назад забрались туда, оставив Иду под защитой отважной болонки. Теперь собачка находилась в глубоком обмороке. Крысы, переполнившие шлюпку, едва не потопили ее, а Каркас, резко оборвав свой надсадный крик, широко улыбнулся, сел за весла и принялся грести к берегу. Со стороны шлюпка напоминала плывущего медведя, так густо она была покрыта грызунами. Никто не отважился вернуть безумного. Шлюпка удалялась под эскортом плывущих своим ходом зверьков. Наконец флагман и вся эскадра благополучно достигли отмели, но уже трудно было разглядеть, что с ними стало дальше. Происшествие исчерпало себя, и Клэр могла вслед за болонкой рухнуть в обморок на руки Педро, имевшего на все случаи жизни поговорку: «Хватит, братцы, не по мне быть затычкою в стене», но оставшегося при том услужливым и ласковым хлопцем. На палубу брякнулся маленький сундучок, выпавший из Идочкиных ослабевших рук; и не сказать ли теперь, какое имущество столь ревностно ценилось зарянами, что только сама атаманша и не иначе как в глубоком беспамятстве выпустила из рук. О, там хранилась горькая реликвия! — бренные останки подпоручика конно-артиллерийского полка — золоченый эполет и пара прекрасных перламутровых пуговиц. Все это предназначалось для торжественного погребения на суше, в красном коралловом песке. Роковой выстрел в тайге, вызвавший на сцену полчища крыс и переполох в разбойном стане, таким образом задел рикошетом наш сюжет, которому теперь предстоит некоторое время прихрамывать, впрочем, почти незаметно. Оставшись без шлюпок, пираты порешили высаживаться вброд, подведя шхуну к самому берегу, что, конечно, было рискованно как в отношении самой шхуны, ввиду обязательных здесь рифов, так и для моряков. Привлеченные крысиным изобилием, из умопомрачительных глубин специальной, популярной и фантастической литературы, беспорядочно заглоченной демиургами, всплыли исчадья, вид которых заставил бы содрогнуться фантастов, усомниться специалистов, а в среде популяризаторов и вовсе сделал бы панику. Гигантские ящеры, способные разжевать крейсер, морской змей с плоской, как портсигар, головой и оранжевым ненасытным брюхом, акулы всех размеров кроме мелких и средних и прочее в том же духе. Вся эта фауна резвилась теперь в теплом бассейне лагуны. Все же решено было задуманное осуществить; шхуна тихо тронулась с места и вскоре завершила свое плавание, сев на мель в ста ярдах от кружевной оторочки прибоя. Хищные твари не подплывали сюда, и экипаж, не мешкая, приступил к высадке, опустив на воду трап, украденный лет восемьсот назад с дредноута «Брунгильда». Тем временем начался прилив, небывало высокий, как и все на Гекубе, и путешественники столкнулись с тем неудобством, что чем дальше они уходили от родной шхуны, тем дальше отодвигался и берег, заливаемый океаном. Лишь когда уже казалось, что материку уготован первый в его жизни всемирный потоп, прилив выдохся, и все закончилось, как обещано в названии предыдущей главы. Выбиваясь из последних сил, толкая вперед надувную подушку, на которой восседала Ида Клэр с болонкой, четверо молодцов достигли суши. За ними выбрались остальные. Огляделись. За узкой полоской пляжа до неба поднимался непроходимый тропический лес. В кабельтове от берега на якоре стояла брошенная шхуна, а там, в отсыревших потемках трюма, гонимая ужасом одиночества, металась покинутая слепая крыса. * * * — В чем дело, мы опустились наконец? — вопрос, кажется, был задан самому себе. Крыжовский всматривался в экран кругового обзора, за которым, радостно впитывая изобилие солнца, играла зеленым огнем оглушительная симфония хлорофилла. Звездоход опустился в тропический лес, в самую гущу, хотя самая гуща была здесь везде. Машина, не достигнув земли, повисла в гамаке из крепчайших лиан в двухстах тарзанах от нижнего яруса, кишащего исполинскими насекомыми, возможно, и не тропическими, и не лесными даже, ибо насекомых оказывается на свете несметное число, а в книгах описано еще больше, и перепутать что-нибудь непростительно только особо ученым энтомологам. Ослепительной окраски птицы, выполненные с величайшей тщательностью, сверкали по богатой зелени, соперничая с орхидеями небывалых оттенков. Изгнанные из-под рисовой бумаги бремовских томов причудливо расцвеченные змеи и ящерицы холодными ручейками скользили по гигантским листьям, исчезая то и дело в утробе друг друга. Хамелеоны проворно настигали мелких чешуекрылых, не забывая при этом менять окраску с такой быстротой, что в результате оказывались совершенно белыми и легко становились кормом серебристых пауков-бархоточников, чье мясистое брюхо так густо покрыто стеклянными микроскопическими блохами, что и впрямь слегка напоминает старый бархатный кисет с монограммой «Иль» хрионского письма. Все было очень красиво, но тем не менее до нижнего яруса оставалось двести тарзанов. — У нас есть лестница нужной длины? — спросил капитан. Нет, на кораблях типа «Конан Дойл» лестниц такой длины не полагалось. Спускаться без трапа не позволяла инструкция, и экипажу было над чем поломать голову. А лес звенел, шуршал, верещал; все копошилось, переливалось, пульсировало — вырвавшаяся из небытия правильная жизнь наверстывала свое. Астроход, привольно раскинувший девятигигаметровое тело в сетке лиан, дышал зарумянившейся обшивкой. Взволнованная Ангам Жиа-хп, глядя на праздник жизни, перебирала стихи: На одну далекую планету Некто неизвестный залетел. Видит, жизни на планете нету, И вообще не то, что он хотел. Всюду над безжизненной равниной Облака зеленые висят, И вернулся человек в машину, И велел отчаливать назад. Но машина потеряла силу И лететь обратно не смогла, Отдохнуть немного попросила И на землю черную легла. И дыханье теплое струилось От нее на много миль вокруг, И от этого, скажи на милость, Жизнь явилась на планете вдруг! А машина, отдохнув немного, Сообщила, что готова в путь. Человек решил перед дорогой Тоже, хоть немного, отдохнуть. Он прилег на каменном бархане, Положив оружье по бокам, И струилось теплое дыханье От земли к зеленым облакам. — Эй, физики-лирики! — пошутил капитан. — Все-таки как нам ступить на твердую землю в прямом и, так сказать, переносном смысле? — Мы здесь все лирики, — поспешно вставил Стойко, боясь, что каламбур перехватят на лету, — лирики в смысле верные рыцари Лирочки, то есть я хотел сказать… — Капитан прав, — прервал его голосок Ангам Жиа-хп, — мы опустимся на твердь в переносном смысле. Нас перенесут. Стойко покраснел, смекнув, что каламбур дуэнийки вышел солиднее. — Как перенесут? — заинтересовалась Лира Офирель. — Кто нас перенесет? — Муравьи, — ответила Ангам Жиа-хп и разъяснила экипажу план действий. Экспедиция снарядилась в несколько минут, и спуск начался. Звездоходцы осторожно перевалились через борт и опустились на ближайшие листья гигантерии, принявшие груз с такой легкостью, с какой крупный лопух встречает падающую на него божью коровку. Усевшись на шершавой поверхности листьев, конандойловцы укутали головы москитными сетками и замерли в ожидании. Нежно запахло японским апельсином — это Ангам Жиа-хп призывала носильщиков. Но предназначенные на роль транспортного средства смирные счетные муравьи не успели даже выступить из звездохода, потому что тотчас отовсюду бесшумные и стремительные явились хризоформики — золотистый ужас леса — муравьи Лонгуса. Их было слишком много, крепкий парфюмерный смрад окутал лежащих, сознание помрачилось, члены оцепенели и застыли как бы от сильного холода. Необученная, плохо управляемая толпа насекомых облепила неудачников, легко оторвала тела от ворсистого ложа и стремительно понесла вниз, вниз, вниз… Внезапно спуск прекратился. Крыжовский, очнувшись, оттопырил нижнюю губу и, сильно дунув на марлевый занавес, откинул край москитной сетки. — Фу! Уф! Муравьев больше не было, только обезображенные трупики их истекали янтарным соком, подергивая кто лапкой, кто усиком. Астронаторы лежали в густой сочной траве, и те, кто готовился нести их дальше, быть может, навстречу самому ужасному концу, были уже не муравьи Лонгуса, побежденные и рассеянные по лесу, а бурые крысы со шхуны «Заря Гекубы». Крыжовский увидел это правым глазом, и тотчас левая половина его лица побледнела и отнялась. И то сказать, наблюдавшая за происходящим с высоты корабля Ангам Жиа-хп в ужасе трепетала листвой, в которой на глазах появлялись желтые пряди пережитого. Чем она могла помочь своим друзьям? Капитан продолжал оцепенело взирать из-под сетки, и все, что он видел, были крысы. Но вот на самой кромке сцены глаз его уловил нечто новое. Повернув голову, Крыжовский увидел странное существо. Покрытый живыми грызунами, на траве сидел и блаженно улыбался человек. То был Иоахим Готфрид Беркенбаум по прозвищу Каркас. Он гладил и ласкал зверьков, и они несли ему свою добычу как охотничьи собаки идеальной выучки. Каркас словно мед в сотах поедал подношения — крупных муравьев. — Очень рад вас видеть, гражданин Каркас, — осторожно произнес Крыжовский. — Не могли бы вы попросить ваших… э-э… друзей помочь нам? У нас дама. Каркас заглянул в самую душу капитана и нашел там много страха и мало любви к своим бурым подопечным. Он поморщился и что-то пропел. Крысы схлынули, Стойко и Лира медленно поднялись на ноги, откинув москитные сетки. — Не скажете, как пройти к морю? — первым делом поинтересовался Стойко, трезво рассудивший, что маршрут крысиного войска должен начинаться с той точки побережья, где скрывается беглая шхуна. — К утру вы будете у моря, — спел Каркас. * * * Освоившись или, как принято ныне выражаться, адаптировавшись, десант со шхуны задумался о ночлеге. Сон в джунглях. Душный пряный экстракт тропической ночи в зеленом флаконе леса. Принялись рыть яму в песке. Кортики и заскорузлые длани пиратов легко откопали в красной пушистой крупе удобную экологическую нишу. — Господа, гляньте, что это? Какие камушки! — оживилась бывшая космическая воительница, заметив обычный янтарь, которым сплошь были нашпигованы кучи добытого мужчинами песка. — Э, да тут их чертова прорва! — заметил Сююр-Тук Эфенди и, взяв кусок покрупнее, попробовал укусить его. Смола треснула в кремневых резцах кока. — Э, да тут что-то есть! На изломе камня и в самом деле было видно нечто — крупная желтая оса с помятыми крыльями искореженного аэроплана. Пока изумленные глаза бродяг с младенческим восторгом таращились на нее, оса шевельнула усиками, напрягла брюшко, после чего тщательно проверила сочленения суставов. Проверка показала, что левая средняя лапка прочно увязла в камне. Измятые крылышки, нервно подергиваясь, помаленьку распрямлялись и вдруг пропали в жужжащем ореоле. Лапка не пускала в полет, но тяга была так велика, что ювелирный суставчик не выдержал, порвался, и свободное создание прянуло вверх. — Эка! — Анастасио Папа-Драки восхищенно встряхнул кудлатой головой. Бац! — реликтовое насекомое со всей прытью вонзило жало в облупленный греческий нос. Хозяин носа ойкнул. Ида заверещала. Собачка проснулась на сундучке и затявкала. Педро, живо припомнивший злоключения внутристенного бытия, метнулся в заросли и затаился там, стараясь не дышать и прикрыв для верности лицо. Но о нем не вспомнили. Было еще достаточно светло, и беглецы, увлекшись сбором янтаря, с восторгом, а ужаленный с ужасом, обнаружили, что в каждом кусочке прячется скрюченное заколдованное существо. Большей частью там были слепни, шершни, пчелы, стрекозы. Встречались пауки, мокрицы и муравьи. Мелкие чечевички прятали комаров и блошек, иногда сразу по несколько штук. Иде Клэр посчастливилось найти великолепный обломок с ящерицей. Сквозь прозрачное тело доисторического минерала был виден даже бумажный ярлычок с латинским наименованием пленницы, привязанный ниткой к сухой лапке. К зубастому Эфенди выстроилась очередь — колоть образцы. В воздухе, дотоле неподвижном, заметались опасные летуны, оснащенные отточенным разящим оружием. Пауки расползались по песку, в котором трудно барахтались муравьи. Ящерица долго не приходила в себя, но, согретая дыханием женщины, откинула мутные веки и юркнула в атласную норку рукава. Сделался новый переполох. Однако внезапно и густо стемнело. На небо цугом выехали луны. Пора было опускаться в ночевальную яму. Первым туда на брюхе съехал Сююр-Тук Эфенди. Утвердившись на дне, воткнул в песок ятаган и накинул на него плащ, соорудив подобие палатки для госпожи. Ида Клэр, измученная, но так и не поймавшая прыткую рептилию, явно стремившуюся к симбиозу с роскошной атаманшей, нерешительно ступила на склон конуса. В тишине шуршали струи песка. Жуткий крик смертельно испуганного животного ударил вдруг из глубины песчаного рупора и отлетел к небу. Атаманшу подхватили, и Песя Вагончик, бухнувшись на живот и свесив бесстрашную голову в самый ад, вытаращился в темноту. — Ну?.. — слабо икнула Клэр. — Что там?.. Что с Эфенди? Песя оцепенело молчал, затем взвился на ноги и, тыча трясущейся рукой в провал, зашептал электрическим голосом: — Я знаю, что это, мадам! Я вспоминаю. Оно называется… Но, боже, какой!.. Такое называется муравьиный лев! Нам учитель рассказывал. Они водятся в песке. Насекомые они. Аркадий Назарыч… В Винницкой у нас гимназии… Мы его так и прозвали — Муравьиный Лев. Фамилия у него была Муравлев… — Что с нашим другом? — уже грозно и требовательно воскликнула великая разбойница. — …муравьи, попадая в ловчий конус, неизбежно становятся жертвой сильного и жестокого хищника… — просветленно цитировал Песя, застигнутый теплым дождем детских воспоминаний. — Сююр-Тук Бек Паша Эфенди не муравей! И не гимназист! — возвысила голос королева. — Я теряю людей! Сделайте что-нибудь. Эй, кто там? Но «там» никого не было. Лишь храбрая болонка, всегда готовая к беспримерному героизму, залилась боевым лаем и, утопая в песке, ринулась в логово врага. Тем временем на дне ямы происходило следующее. Жертва неточных представлений и небрежного чтения научной литературы — муравьиный лев пятнадцати пудов почуял муравья на шее Эфенди Бек Паши. Что ему Эфенди? Но несчастный кулинар, впервые осознав себя пищей, произвел крик, закатил свои большие глаза к небу и пал ничком. Чудовище, нипочем не желая упустить своего первого муравья, кропотливо искало его в складках засаленного пластрона, словно терпеливый учитель, не теряющий надежды обнаружить единственный колосок знания в запущенном пустыре ученической головы. Муравей умело уходил по пересечённой местности. И тут с неба падает собака. Такая породистая и такая яростная. Этакий взрывпакет в красивой упаковке. А Эфенди все равно. Он тянет божественный мокко и заводит большие глаза в потолок кофейни. Когда же принесут финики? Сколько в Стамбуле собак! Что они так лают? «Ваши финики, Эфенди», — кто-то трясет его за плечо и лает прямо в лицо. Повар поворачивает глаза на место и открывает их. Женевьева тянет его остренькими зубами за бороду. Чудовище закапывается в дно ямы, раздирая плащ кинжалами когтей. Разве оно виновато в таких когтях? Кое-кому следовало внимательнее читать в свое время… Из тьмы доносятся голоса, все приходит в норму, и натерпевшиеся страху разбойники устраиваются на ночевку подальше от неудачно вырытой норы. Спасенный муравей спит, свернувшись калачиком на жирной шее Эфенди. По небу одна за другой следуют четыре луны, а глубоко под землей ходит неведомыми путями несчастный, изголодавшийся муравьиный лев и мало ли кто еще. Спалось Иде Клэр худо, мучило незримое присутствие ящерицы. Только под утро неугомонное существо затихло, то ли отправилось на охоту за вылетающими из зарослей поденками, а может, просто притомилось. Уснула и Ида, положив под щечку сложенные ладошки. Ее измученный параразум отдыхал от непосильных волнений последних недель, и Ида не расслышала сквозь сон предостерегающего ворчания болонки. А опасность уже приближалась. — Подъем! — звонкий крик нарушил розовую дымку утренних снов. На нежном, искрящемся росой песке стояли Дин Крыжовский и его юные товарищи, перенесенные сюда словом повелителя всего грызущего и пищащего. Первым побуждением застигнутых врасплох моряков было желание бежать, но из окрестного лознячка грозно доносилось шуршание Каркасовых полков, и пираты, выбрав из двух зол то, что показалось меньшим, смирились. — На зарядку становись! — весело командовал Крыжовский. — Как не стыдно так долго спать! Первое упражнение — ходьба не месте!.. Затем последовали наклоны («Поклоны», — как подобострастно сказал Сююр-Тук Бек Паша), приседания и бег трусцой по берегу, назад к брошенной шхуне. Спортсмены преодолевали пологую возвышенность прибрежной дюны, когда сверху их накрыла большая тень. В голубом воздухе Гекубы порхал «Конан Дойл». Его вела Ангам Жиа-хп, в которой суровая необходимость побудила атавистическую способность к действию. Глаза дуэйнийки сияли, полированный ствол блестел, юная листва развевалась на встречном ветру. Конечно, Ангам Жиа-хп не справилась бы со звездоходом одной рукой, но умный корабль понимал сложность обстановки и двигался ходко и весело. Девятигигаметровый тральщик шумно плюхнулся в лагуну, разогнав зубастую мелочь, и осторожно пришвартовался к борту дремлющей шхуны в то самое мгновение, когда конвоируемые дезертиры ступили на трап с полустертой надписью «Брунгiльда». Великий боже! Могли ли они предполагать, что ждет их на палубе? Там оказалось трое забытых, и если один из них, тот, что со снастью в руках, сам забыл обо всем на свете, то при виде других слезы выступили даже у бесчувственной красавицы Иды. На просмоленных досках палубы сидел, прислонившись худеньким плечиком к мощному основанию мачты, паж Литте. Золотое солнце обливало лучами его бледное лицо и живыми бликами играло на потертой бархатной курточке. В руках мальчик держал старую седую крысу, наконец-то нашедшую пусть временное и ненадежное, но все же укрытие от бед и тягот одиночества. — Не плачь! — говорил Литте, прикрывая слепое существо полой курточки, — не пугайся темноты, просто настала ночь, тебе пора спать. И Литте запел дрожащим голосом тихую безыскусную песенку: Баю-бай, усни, mon rat, Всем мышатам спать пора. Я желаю bonne nuit, Спи, родимая, усни. Далеко ушел gros chat, Все спокойно у мышат, Засыпает целый мир, Tous les rats doivent dormir. Громкое рыдание прервало песню. Рядом с Литте из струящегося теплого воздуха возник Каркас. — Я забыл, я забыл ее… — прерывающимся горловым голосом твердил он. — Простите!.. Спящий пушистый комок перекочевал из ладоней в ладони, и Каркас исчез, лишь на палубе осталась медленно высыхающая лужица слез. Литте заметил гостей, бросился к Ангам Жиа-хп, обхватил руками кадку и спрятал лицо в серебристом лишайнике, прикрывавшем ствол. Присутствующие перевели дух и заулыбались. Но улыбки очень быстро исчезли, ибо по сигналу Дина Крыжовского из грузового трюма астрохода было доставлено несколько стоп книг. — Друзья мои, — приступил к речи капитан, — наше недолгое, но плодотворное сотрудничество убедило меня, что люди вы добрые, но, к сожалению, недостаточно воспитанные. Я предлагаю вам заняться самообразованием, и, когда вы поймете, что ближних надо любить, мы с вами заживем на славу. Здесь перед вами малая толика тех книг, которые вам надо усвоить. Гражданка Клэр, приступайте. Воительница растерялась. Густо покраснев, она бросила беспомощный взгляд на болонку, но храбрая Женевьева была бессильна помочь ей. Спасительный выход, как всегда, нашелся в последнюю секунду. Владычица вскинула голову и приказала не терпящим возражений голосом: — Сююр-Тук Бек Паша Эфенди, возьмите книгу и приступите к чтению. — Э, госпожа, да ведь я читаю только по-арабски, — возразил кулинар. — Сейчас будет арабский, — капитан дал знак, и Стойко скрылся в люке. Тем не менее Сююр-Тук, к вящему Идиному неудовольствию, получил отсрочку. — Песя, тогда ты, — выхватила Клэр из толпы очередную жертву. — И не вздумай утверждать, что неграмотный, — поспешила она упредить маневр, — у Муравлева учился, Аркадия Назарыча, не у кого-нибудь! — Помилосердствуйте! — лепетал экс-гимназист. — Давно было, не припомнить… изгнан из заведения за недопонимание… — Разговоры отставить! — жестко скомандовала Клэр. — Понимания от тебя никто не требует. Пока… — добавила она многозначительно. Песя понял, что погиб. Он еще юлил, бормотал что-то неубедительное, испуганно пятился, но все же взял бы книгу, если бы, отступив еще на шаг, не свалился через пролом, образовавшийся в часы героического штурма космохода от удара улетевшей медной кулеврины. С шумным плеском головорез погрузился в воды лагуны. И тут… Привлеченный аппетитным бульканьем, со дна поднялся гигантский ящер, способный разгрызть если не крейсер, то уж миноносец средних размеров — наверняка. Вздымая волны и издавая глухое мычание, зверь ринулся к добыче. Песя понял, что погиб второй раз. Герои наши оцепенели, и даже непреклонная Женевьева, не умевшая плавать, ничем не могла помочь. Исчерченная бесчисленными зубами пасть приближалась. Из глотки, напоминавшей вход в железнодорожный тоннель, неслось характерное уханье и мычание, столь ужасавшее мореходов древности. Да и не только древности! Думается, некоторые из присутствующих горько пожалели в этот миг, что не умерили некогда прыть своей фантазии. Ах, как легко исчезнет сейчас Вагончик в надвигающемся тоннеле! Песя, Песя! Жить бы тебе в родной Виннице, учиться, сменить на тяжелом посту престарелого Аркадия Назарыча! И что за нелегкая занесла тебя в далекую галактическую пустыню, вырядила в немодный пиратский мундир и швырнула в пасть безобразно придуманному хищнику? Неужто только злая воля того литератора, что об одном тебе и умел писать и в погоне за жирным гонораром напяливал на тебя то римскую тогу, то нелепый литой скафандр, и заставлял порхать по странам и эпохам. Увы тебе! К счастью для выпускника винницкой гимназии, животное слишком торопилось к пиршественному столу и решило сократить путь. Правда, при этом на дороге оказывалась «Заря Гекубы», но почему бы не пожрать заодно и ее? Однако проглот не подозревал, что на его алчном пути появилась преграда неизмеримо более мощная, нежели дубовый корпус шхуны. Там на борту стояла скромная фигура с бамбуковым орудием лова в руках. И дракон со всего маху налетел на опущенную в воду леску! Нет, это не была его Рыба! Не качнулся поплавок, не согнулось удилище, не дрогнуло радостным ожиданием сердце рыбака. Словно бы головастик проплыл мимо снасти, поставленной на крупную щуку. Совершенно иной была реакция дракона. Бронированный плавучий динозавр, налетев на тончайшую и крепчайшую капроновую нить, был разрезан ею пополам, и обе половинки мгновенно пошли на дно, удивленно косясь друг на друга и силясь понять, что же их разлучило. Песю Вагончика извлекли из кровавых волн, и он тут же потребовал бюллетень, в чем ему не было отказано. Иде Клэр пришлось искать другую кандидатуру. — Педро… — неуверенно назвала она. — Это, братцы, не по мне… — мгновенно откликнулся испанец. Авторитет атаманши падал с каждой минутой. Напрасно она взывала к Анастасио Папа-Драки, обращалась к остальным пиратам — безымянным статистам, нужным лишь для шума и создания колорита. Подчиненные прятали глаза, разводили руками, говорили нечленораздельно, но книг не брали. Неведомо, чем бы закончилась тягостная сцена, если бы на арене не появилось еще одно действующее лицо. Появившись, оно обошло всех присутствующих и поздоровалось с каждым за руку, приятно улыбаясь и шаркая ногой в желтом носке. — Извините, — обратилось оно к капитану, — мне показалось, что здесь выдают книжки. Можно почитать? — Пожалуйста, — неуверенно произнес капитан, совершая гостеприимный жест в сторону кучи. Субъект В Желтых Носках выбрал несколько манускриптов, отвесил общий поклон и канул в переходах средней палубы. Навстречу ему из тьмы люка появился Стойко, сгибающийся под тяжестью арабских сочинений. — Э-эх! — неожиданно выдохнул Сююр-Тук Эфенди и, придвинувшись к куче, осторожно вытащил книжицу потоньше. Прочие пираты, уяснив преимущество первых мест, кинулись к книгам. Иде Клэр пришлось утешиться тем, что ей достался том хотя и толстый, но зато с картинками. Остаток дня прошел в ожесточенной зубрежке и не был омрачен никакими событиями. Вечером глава конандойловцев удовлетворенно констатировал, что пираты, располагаясь на ночлег, уныло пожелали друг другу спокойной ночи. * * * Богатейшие во Вселенной залежи празеодимовых руд — вот единственная ошибка, допущенная размышлятором, пока тот работал автоматически. Недочеты конандойловцев, хоть и не столь грубые, были гораздо многочисленнее. Помимо теплых полярных морей, следует отметить еще один промах: никто из галактопроходцев не вспомнил, а значит, и не создал звездное небо. То, что вечно перед глазами, забывается легче всего. Зато каждый из демиургов изобрел лунный диск, соответствующий его характеру и устремлениям, так что ночи на Гекубе красотой превосходили все ожидания, особенно когда всходили все четыре луны и заливали ландшафт снопами призрачного света. Четвертой луной служила нарядная тонзура летающего аббата. Но иногда, хотя и очень редко, все четыре луны исчезали за горизонтом, и тогда наступала ночь, черная, как душа Иды Клэр. Первым в морскую даль скатился мрачно кровавый диск Бруча, за ним исчез элегантный Лирин рожок, несколько дольше освещало хрусткий ракушечник добропорядочное произведение капитана. Последним погас ореол, окружавший плешь аббата. Патер скрылся за краем земного круга, неуклонно стремясь к тому великому мигу, когда он, окруженный огненным смерчем, рухнет в центр уединенного острова Недовасси, до полусмерти перепугав диких аборигенов, принявших его за живого бога. И весь остаток жизни непреклонного инквизитора будет посвящен борьбе с этой пагубной ересью. Тьма пала на побережье, поглотив смутно сереющие силуэты состыкованных шхуны и астроллера. Настала ночь, благоприятствующая тайным замыслам. Вот протяжно заскрипел плохо смазанный клапан входного люка, слышны шаги, кто-то пробирается по палубе, спотыкаясь о тела спящих пиратов, которые в ответ сонно бормочут: «Карамба!» Некто останавливается у левого борта. Слышен тихий шепот: — Кто ты? Скажи! Зачем ты здесь? Кто придумал тебя? Ведь это я, правда? Ответь, прошу! Узенький лучик света прокалывает тьму. Смутно угадываются две фигуры. Дрожащий огонек индикаторного светляка вспыхивает на прелестнейшей ладошке одной из фигур и с трудом освещает ее соседа, дозволив увидеть лаковый козырек фуражки и волевой подбородок, заросший двухнедельной щетиной. Больше ничего нельзя рассмотреть в мертвой тени козырька. Безжалостная косая черта удилища разделяет фигуры. — Цукаты! Цукаты! — крик гаснет, убитый чернотой. То кричит Калиостро, каждую ночь во сне заново переживающий грозную баталию с Дон Карлосом. Ладонь вздрагивает, светлячок, очнувшись, снимается с нее и плавно улетает ввысь — единственная блестка на черном бархате ночи. Жалобно, по-детски всхлипывает Лира Офирель, нетвердо ступая, возвращается на звездоход. Мягко размывается черненое серебро небосвода. Скоро взойдут луны. Ночь. Все спят. * * * Очередное занятие по человеколюбию закончилось, на шхуне наступил час трудотерапии. Бывшие налетчики в это время приводили в порядок сильно потрепанную былыми шквалами «Зарю Гекубы». И, надо сказать, занимались они этим гораздо охотнее, нежели благородным умственным трудом. Тысячелетние наслоения грязи уступали натиску швабр и скребков. Шхуна, избавившись от лишнего балласта, снялась с мели и дрейфовала по зеркалу лагуны, кокетливо отражаясь в нем. Не обошлось и без передержек. Сююр-Тук Эфенди, вычистив камбуз, сбросил отскобленную грязь за борт. Тонны прогорклого сала растеклись по воде безобразной, переливающейся радужными разводами лужей, затем, подгоняемые пассатом, двинулись к берегу и безвозвратно погубили золотистые пляжи Полярной Ривьеры. Триста лет спустя в этих местах возникла цепь грязелечебниц и несколько участков нефтедобычи. Но в целом работа успешно продвигалась. Отмытую шхуну решено было перекрасить в белый прогулочный цвет. Крыжовский выделил со склада пять банок цинковых белил, и работа забурлила. Выкрашенную поверхность расписывали цветами и райскими птицами. Эту тонкую операцию выполнял пират по имени Джон. Во времена Идиного правления он не пользовался никаким влиянием, ибо, несмотря на гиппопотамью внешность, был слишком робок и деликатен. Выручали его могучие бицепсы, лишь благодаря им Ида Клэр сочла возможным доверить будущему художнику абордажный крюк. Под руководством Лиры талант моряка развился и окреп. В кратчайший срок Джоном была создана галерея картин в духе мифического живописца древности Петрония ван Бооха. Эмоциональная сила их была так велика, что явившиеся на открытие выставки звездоходцы безо всякого размышлятора, силой одного лишь потрясенного чувства воплотили в жизнь разношерстную толпу апокалипсических уродцев, изображенных на полотнах. Монстры немедленно расползлись и в скором времени, неслыханно расплодившись, заселили прибрежные камыши, выстроив там свою столицу Лиргород и тем нанеся смертельное оскорбление штурману «Конан Дойла». Джона попросили временно новых выставок не организовывать, и теперь он халтурил, расписывая борта шхуны. Ида Клэр, которую высокая должность не оберегала более от работы, перемешивала краску тонкой палочкой эбенового дерева, прочие перевоспитуемые дружно действовали кистями под руководством Анастасио Папа-Драки, назначенного бригадиром за зычный голос и размашистые жесты. Один только Субъект В Желтых Носках был освобожден от физической работы, да и от теоретических занятий тоже. Информационный гузгулаторий, исследуя его, повредил что-то в хрупком механизме злодейства, и теперь в Субъекте нечего было перевоспитывать. Он был идеален, этот молодой человек в джинсах и пестрой ковбойке, читавший сейчас в своей каюте брошюру «Как стать вежливым». А ведь еще и поныне живы люди, помнившие его под кличкой Старикашка Гоп, или попросту Вредный Тип. Освободившиеся конандойловцы могли в этот час заняться своими делами. Литте, принятый в дружную семью космотральщиков, пропалывал землю в кадке своего старшего товарища, а Ангам Жиа-хп, впавшая в меланхолию со дня приснопамятной лак-байской катастрофы, уныло творила упадочнические стихи, нимало не опасаясь, что их пессимизм может повредить безмятежности Гекубы: От вспышки трамвая зеленой Еще не ложился с налету Таинственный медный покров, Ударом кувалды фотонной Сдирающий позолоту С полуночных куполов… Остальные члены экипажа были собраны педантичным Дином Крыжовским для очередного отчета о проделанной работе. Звездоходчики, посвежевшие, румяные, пахнущие репеллентами и змеиной сывороткой, собрались в главной рубке. После диких просторов Гекубы немного странно было очутиться здесь, в привычной обстановке звездохода, вновь увидеть экран кругового обзора, обрамленный косичками цветущего вьюнка, ступить ногой на ковер, покрытый перезревшей позабытой клюквой, ощутить на обветренном лице прикосновение паутины, которую покинул эмоциональный детектор. Мужчины устроились на диване, оставив Лире Офирель мягкое кресло. Почему-то штурман запаздывала. Капитан поглядел на часы и кашлянул как бы про себя. В этот момент появилась Лира. Она вбежала так стремительно, что не успевший открыться клапан был сорван и отброшен к стене, на гладкой поверхности которой вспухла большая, медленно багровеющая шишка. — Капитан! — крикнула Лира от порога. — Она, эта женщина, крадет книги! Вот, поглядите, это мой библиотечный абонемент. А какие книги на нем? Читаю: «Некоторые специальные аспекты вирусологии», «Влияние Asterovirus specius на клетчатку ворсовника бородавчатого», «Скопление астеровируса в созвездии Дождевого Червя и особенности борьбы с ним». Тут еще много! Я этих книг не брала! Это все Идка! Она хочет разрушить охранные кольца и снова захватить власть на Гекубе, для этого она взялась изучать вирусологию. А я-то не могла понять, куда девался мой читательский билет! — Понятно, — сказал помрачневший капитан, — мы примем меры, чтобы похищения не повторялись. К счастью, в вашем курсе нет ни одного «Курса основ» или «Введения в…», а без фундаментальных знаний разобраться в специальных монографиях будет трудновато. Так что не беспокойтесь, Лира. Меня значительно сильнее волнует, что госпожа Клэр, как видим, плохо поддается облагораживанию. Я полагаю, следует ввести некоторые изменения в процесс… Резкий квакающий звук прервал речь капитана. Это включился передатчик спецсвязи. Молодой неопытный пеленгатор шустро задвигал антеннами, настраиваясь на нужную волну. Из пышного ворса нетоптаного сфагнумного ковра высунулся динамик, до той поры мирно ловивший генераторы ультразвука, и проквакал голосом суперкапитана Недовасси: — Обеспокоен молчанием. Приказываю двухдневный срок завершить экспедицию и вернуться базу когорты. — Как же так?! — вскричал Стойко. — Ведь мы еще ничего не успели сделать! Но передатчик уже замолк, глаза его сузились, в них заиграла золотая радуга. Делать было нечего, приказ, полученный по спецсвязи, следует немедленно выполнять. * * * Все, что можно сделать за два дня, было сделано. Заряне получили лошадиную дозу человеколюбия. Вокруг Гекубы поставили дополнительный комплект астеровирусных колец, а в незначительном отдалении на всякий случай высеяли небольшое скопление прежде ревностно уничтожавшегося микроорганизма. Основная задача была возложена на Стойко Бруча. Гекубе, с отлетом «Конан Дойла», угрожала опасность вновь вернуться в первобытное серое состояние, и, чтобы этого не случилось, решено было оставить на планете работающий размышлятор. Стойко собственноручно погрузил уникальный прибор на спины двух скоростных дромадеров, отвез его на высокогорье Стиббс и установил на высочайшей точке гигантского пика Монт-Офирель. Там, среди вечных снегов, в незапамятные времена была выстроена гробница для какого-то не родившегося властелина. Отныне мавзолей будет заключать в себе вечно животворящий интеллектор. Чтобы прибору было над чем поразмыслить, к нему подключили пожертвованную экипажем корабельную библиотеку — двести тысяч томов художественной литературы. Стремясь обеспечить размышлятору безопасность, Стойко запер вход на висячий замок, а у двери поставил на страже неистребимого старожила с ружьем. Заряне со своей стороны также готовились к отлету победителей. Ида Клэр, видя, что вожделенная микробиологическая литература скоро станет абсолютно недоступной, решилась на крайние меры. Она подговорила двух самых отпетых мерзавцев из числа безымянных, и те, проникнув ночью через среднее ухо звездохода в библиотеку, совершили кражу. К счастью, бандиты хотя и сумели найти отдел биологических наук, не смогли выбрать нужные книги и, соблазнившись цветными таблицами, похитили четырнадцать пудов анатомических атласов. В ответ доза человеколюбия была еще увеличена, и в последний день исправляемые буквально светились изнутри. Наконец от «Конан Дойла» отпочковалась пассажирская каюта № 539, в которой проживал источающий благожелательство Субъект В Желтых Носках. Эту трудоемкую операцию пришлось провести, так как никто не осмелился оторвать энтузиаста от подвижнического труда по изучению правил хорошего тона. Казалось, все сделано и можно со спокойным сердцем покинуть Гекубу. И тут обнаружилось, что Лира Офирель исчезла с корабля. Из дневника Стойко Бруча «29 альта (14 декабря). …в 17 часов по местному времени. Монт-Офирель совершенно неприступна с южной стороны (в отличие от оригинала, неприступного со всех сторон). Поднялись по довольно сложному траверсу и, преодолев небольшой ледник, на 11037 увидели древнее капище и следы человеческих жертвоприношений. И это на Гекубе! Храмовый комплекс еще на километр выше. Усыпальница — бирюзовый семнадцатигранник, смотрится лучше, чем в книге. Думке будет тут хорошо, пусть думает. 30 альта (утро). Этих не исправишь. Выкрали книги, грамотеи, но, кажется, не те. Дин нервничает, велел Лирочке и Ангаме обсчитать для Недовасси клэвэр всех происшедших сипсонарных токливаций. А тому, может, и не надо будет. Счетные муравьи работают на износ. Ну, их дело. Остается пять часов до «Белой клавиши». Капитан зовет срочно. Потом допишу про Иду. 37 альта. Теперь вспомнить, как все было. Оставалось пять часов. Капитан, бледный и страшный, не дал мне вбежать в рубку криком: — Лира Игнатьевна пропала! Десять минут назад кончили считать. Вышла от меня, тотчас всюду свет погас. Я к силовому щитку — батюшки-светы! — предохранителей нет. В запасном комплекте одни личинки, да и то бронзовок. Не выдержат. Кричу по инструкции: «Штурман, где вы?» Пропала. Услыхав, чуть не потерял головы. Но применяю спецметод — считаю до восьмисот, пропуская числа, делящиеся на семнадцать (метод Новицкого), и беру себя в руки. Найти Лиру. Спасти. Остается четыре часа. Пока приходил в норму, капитан куда-то умчался, верно, махнул на меня рукой. Тем лучше, никто не будет мешать. Начинаю с обсчета вариантов. Иду на поклон к Ангаме. Заламывает ветви в отчаянии, будто хочет сплести из них корзину и спрятаться в нее от постигшего. Все-таки она существо, раз такая боль. Мне потом Лира показывала стишки, написанные Ангамой после этих событий. Я переписал. Упражняясь в приемах запретных, Некий гений предела достиг. И ему среди истин конкретных Абсолют показался на миг. Полыхнул голубым океаном, Прозвучал на своем языке, Переполнил предчувствием странным И пропал у себя в далеке. Но коснулось ушных перепонок, Или то показалось на миг, Будто где-то смеется ребенок Или, может быть, плачет на крик. Озадачен вернувшийся гений: Так чему я свидетелем был? Нужно в сущности этих видений Разобраться, пока не забыл. Ведь не смеет бесчувственный космос, Или как там его ни назвать, Имитировать голосом косным Плач ребенка, зовущего мать. Если то, что я слышал — рыданье, Значит, стоит стремиться туда, Значит, это живое созданье, А не просто струится вода. И пропев благозвучное слово, И дыханье в груди перекрыв, Чародей переправился снова За черту, за опасный обрыв. Но разгон оказался чрезмерным, И не выдержал тоненький мост. И… кровоизлияние в мозг. А не надо быть нервным. Внизу Лириной рукой приписано: «Душа его была привлечена собственным отражением в себе самом. Какая древняя баллада! Как далеко мы ушли от этого!» По-моему, тут страшная заумь, но все же следует над этим подумать, иначе мне никогда не понять Лиры. Однако отвлекся. Утешаю поэта, предлагаю объединить усилия. Прошу рассчитать варианты. Перестает плести корзину и делается умницей. — Всю информацию, пожалуйста, — говорит. — Свет погас? Почему же раньше не сообщили? Минутку… Да, только так. Л. И. Офирель похищена обитателями камышей. Проверьте, на месте ли ее личное дело, а также «Большой корабельный слесарный набор». — Это к чему? — спрашиваю. — У меня все, — отвечает. Остается три с половиной часа. Сейчас-то хорошо вспоминать, а тогда… Самое ужасное — ни личного дела, ни слесарного набора! Откуда она узнала? Неужто с помощью своих стихов? Но главное, что похитители — красавчики с полотен нашего живописца. Бедная Лира! В таких случаях принято писать: «Бр-р!» За две минуты собрался в путь: болотные сапоги, накомарник — и спасательная экспедиция началась! Старику ни звука, погубит весь план, заставит проверять наличный инструмент по инструкции, то есть в алфавитном порядке. Отпочковываю капсулу типа «Внешний мир — благоприятная среда». Будет ей местечко в музее Бруча. И вот, по вечно синей воде скользит капсула, ходовые ворсинки повизгивают, стругая залив. До поселения обитателей шестьдесят миль. Ага, впереди тучи чаек и макушки жилищ! Прячу шлюпку в камышах, по пояс в воде бреду к плавням. Хорошо еще, что чайки помет не роняют — у них его нет. Из поэзии взяты. Лиргород прячется в зарослях цикуты. Вот и обитатели. Все громче щебет. Когда они явились с картин этого маньяка, то ворковали и гукали. Мутируют, бедняги. Вижу много нищих. Тянут лапы, плавники, корешки. На севере, озаренная восходом, рдеет Монт-Офирель. Как-то там Думка? Потом надо будет проверить. Проникаю в город. Силюсь не удивляться, но удается плохо. У них тут, оказывается, расцвет архитектуры! Когда успели — непонятно. Центр ансамбля — огромная плетеная шляпа, небрежно опрокинутая шутником-зодчим посреди сильно заболоченной поймы неспешно виляющего к заливу ручья. От земли к полям архитектурно-антикварной редкости поднимаются бесчисленные ступени, сплошь занятые белобрысыми худощавыми девами со спящими глазами. Девы заученными сомнамбулическими движениями передают по цепочке всевозможные посудины — птичьи черепа, ковши, ушата, полные, вероятно, воды. Верхняя данаида опрокидывает их в шляпу; и вода струйками выпирает изо всех щелей. Среди лужи сооруженная из осоки палатка. Очередь стоит, дают какой-то напиток. Вот и зацепка. Становлюсь за старикашкой, вылепленным из большой перезревшей клубничины. Лысая голова торчит из воротника чашелистиков. За мной громоздится шеренга из таких же милашек, но двух похожих нет. Талант этот Джон. На востоке за мысом взлетает огненный шар, на «Конане» бьют склянки. Остается три часа. Очередь движется, и я решаюсь. Деликатно снимаю с плеча соседа жирного слизня, который уже выел немалую дыру, и спрашиваю, кивая в сторону шляпы: — Дорогой друг, как здоровье госпожи? Что говорят? Клубничник внезапно темнеет и кричит театральным голосом: — Горе! Горе! Госпожа больше не живет в Хижине! Госпожу похитили! Вот те раз! Неужто Дин успел? Только хотел расспросить подробнее, как мой собеседник неожиданно и бурно растекся лужей клубничного сиропа. Пример оказывается заразительным, очередь катастрофически редеет, я обнаруживаю, что стою в ней первым. За стойкой хозяйничает весьма необычный сладкоежка. Он, не слишком утруждая себя обслуживанием клиентов, без отдыха пожирает розовый подарочный торт. Отделив кусок опасной бритвой, отправляет ее в пасть, смачно разминает кусок языком и резко выхватывает лезвие изо рта. Продавец в черном жениховском фраке с хризантемой в петлице, а ниже пояса — гнутые ножки венского стула. Мне становится не по себе, но уйти я не осмеливаюсь. Выдергиваю из проходящего мимо засохшего жереха чешуйку с фрагментом боковой линии, протягиваю его стулу-жениху и получаю синий вспененный напиток в деревянной плошке. — Пейте, не отходя от кассы, — зловеще шипит стул, размахивая бритвой. Срываю с пояса флягу, переливаю синюху. Кажется, все удовлетворены. — Где же искать Лиру? — забывшись, задаю вопрос вслух и мгновенно получаю ответ от случившегося поблизости лилового пузыря на воробьиных ножках: — Госпожу увезли в Логово. Ее отнял Золотоплечий. Теперь все становится ясным. У бедолаг переразвит инстинкт, повелевающий захватывать в плен людей, и теперь они принялись красть Лиру друг у друга! — Этого я так не оставлю! — говорю. — Госпожу надо вернуть. До логова как ехать? Пузырь раздувается и скрипит складками брюха: — Я подвезу, мне по дороге. Сажусь на любезного пузыря, и летим. Из него извергается струя фиолетового дыма, и реактивная тяга ведет нас на бреющем над камышами. Вот и Логово. Всюду разноцветные монстры. Иные, завидев нас, дудят в длиннющие дудки. В воздухе парение обитателей. Урчание, гудки, посвисты отовсюду, щелканье целлулоидное. Словом, их нравы. — Куда тебе? — спрашивает пилот, а сам уже полупустой, обвис весь. — Вон госпожу повели. Туда хочешь? Хочу ли я? Из последних сил долетаем и садимся. Из-за ширмы трехметровых стеблей выходит она. Кто это с ней? — Не может быть! — Модест фон Брюгель собственной персоной! 38 альта (выходной). Продолжаю восстанавливать события. Сейчас уже нет времени писать подробно. Модест оказался восстановлен кистью художника, хотя весь замысел принадлежал Клэр. Она заказала портрет, Джон, простофиля, выполнил, а мы оживили всех оптом. Просмотрели. На это и был расчет. Нарисован, подлец, мастерски, и такой же вредный. Взять бы растворитель да стереть его долой! Но сдержался, надо экономить. Должны быть и другие способы, не может живописец-романтик не усилить какую-нибудь слабость натуры. Выхожу перед ними и громовым голосом: — Смир-рна! Мерзавец выкатил глаза и столбом стоит. Лира — как подкошенная. — Кру-гом! — выполнил и это с блеском. — Шагом — арш! — Чудо случилось — зомби, выкидывая ноги, ринулся в болото. Исчез в зарослях, слышно только чавканье сапог и треск стеблей: Раз-два! Раз-два! Обитатели сообразили, что кумир у них уплывает, и двинулись было на меня. Между прочим, у них там сабли имелись и копье, одно на всех. Делать нечего, достал флакон и побрызгал растворителем на одного, особо назойливого. Симпатичный парнишка, вроде вешалки, а на ней халат дырявый. Зашипел парнишка, по хламиде разводы акварельные пошли. Увидали храбрецы действие эликсира и отступились. Они же нарисованные, им пятновыводитель страшнее пожара. Пленницу переправил в шлюпку. Остается два часа, надо проверить Думку — детище родное. Тут навстречу обитатель, здоровый, как цеппелин. Брюхо вскрыто и полно икры. Нанял его. Цеппелин еще ничего не знает и за флягу синюхи готов куда угодно. Сговорились и поехали. Оказывается, самозваный дирижабль летать не может, а скачет как лягушка. Вцепился в холку и терплю. Так наше путешествие вдвое больше продлится, а времени вовсе не осталось. Добрались до гор. Знакомые места, на снегу — следы дромадеров. Будка караульщика. Верный Адриян сидит с ружьем между колен и смотрит, как у замка возится фигура. В пальцах жужжат напильники. На снегу коробка «Большого набора». Вот оно! Между прочим, сам виноват, не сказал часовому, что надо не только следить, но и не пускать тех, кто без ключа. Подхожу к взломщику и не хуже старика, по инструкции: — Руки вверх! Ни с места! Оборачивается — Ида! Я остолбенел, а она мне с ходу такое выкладывает, что писать неловко. Я, мол, давно только о тебе и думаю, и зачем тебе Лирка, цаца разэтакая! Я, разумеется, остаюсь тверд и верен Лире, но бдительность на мгновение потерял. А она — зубилом! Все же успел среагировать, провожу харимадзе и сразу же шикагава. Готова. Хрипит. Зря я так резко. — Прощайте, Ида. Вы проиграли. Не надейтесь на помощь, ваш сообщник шагает сейчас в противоположном направлении по непроходимым трясинам и появится здесь, обогнув Гекубу, через 1450 дней. Забираю инструмент, объясняю сторожу его обязанности. Адриян кивает головой, вскидывает стволы и лупит в воздух. Раскалывается слух. Трещит снежный наст, и оползень уносит Иду Клэр в долину. Вместе с ней исчезает и драгоценное личное дело. Как бы я хотел когда-нибудь прочесть этот документ! Кстати, зачем он Иде? Эхо достигает отдаленных пределов и пугает милую Лиру. Цеппелин, перебирая лапками, карабкается ко мне, мы отправляемся в обратный путь. Только бы успеть! Через семнадцать минут…» На этом обрываются записки Стойко П. Бруча, хранящиеся в Массачусетском филиале музея. Мемуары же, написанные семьдесят три года спустя, изобилуют подробностями, которые заставляют усомниться в их подлинности. * * * Оставалось сорок пять секунд до «Белой клавиши». Постаревший, седой Крыжовский стоял у пульта. Одинокий, страшный, раздавленный. Оставалось сорок секунд. Не выполнить приказа, полученного по спецсвязи, нельзя, значит, двух членов экипажа придется бросить на чужой враждебной планете. И ничего нельзя поделать. Капитан обязан быть на борту, ведь, кроме него, на астроплане находятся женщина и ребенок. А какой был план! Оставить за себя Стойко, пусть занимался бы делом, проверял бы по описи, не пропало ли еще что-нибудь, а самому отправиться в путь. Сначала поисковые команды: к Иде, к Каркасу и в камыши. Потом отпочковать капсулу — и вперед, как в молодости! Но пока капитан программировал задания разыскателям, Стойко, валявшийся в истерике и тихо икавший: «107, 108, 110…» — вдруг очнулся и удрал со звездохода. Обиднее всего, что план был верен. Один из отрядов обнаружил Лирин след в Логове разноцветных монстров, но затем сбился, направившись по неведомо кем проложенной в гуще камышей просеке. Крыжовский лишь застонал, услышав, что ищей движется по следам сапог армейского образца. Болван Стойко, захотелось сопляку отличиться, и вот результат! Выговор ему! Поздно… Не поможет выговор. С белой клавиши снят чехол, она ожидает уверенного капитанского нажима. Тридцать секунд. Литте, дежурящий возле люка, вскрикивает. Раздаются шаги. — Дин Максимилианович, разрешите доложить, штурман Офирель возвращена на борт вверенного вам судна! — Капитан слышит знакомый юный голос Стойко. Ощущает знакомый аромат Лириных духов, и краска возвращается его лицу и кудрям. Остается пять секунд… 4… 3… 2… В своей каюте полузасохшее существо в плетеной корзине из собственных ветвей. — Все в порядке, друг! Хеппи-энд! Одна секунда. — А знаете, капитан, с корабля был похищен набор инструментов. Он возвращен на место. — Стойко, мальчик, нужно ли говорить о таких пустяках? Потом проверим по описи в алфавитном порядке. Старт! * * * Существует в технике тенденция к увеличению количества деталей в механизме по мере его развития. И если первое транспортное средство — каток, подложенный под тушу мамонта, состоял всего из одной детали — бревна, то уже в двускатной телеге, весьма совершенном для своего времени агрегате, тряслось и скрипело более полусотни частей. Что же, в таком случае, говорить о современном галактоплане, каковым является «Конан Дойл»? Пока сигнал, ползущий со скоростью света, обежит все его закоулки, пройдет не меньше получаса. Именно эти полчаса были теперь в распоряжении звездонавтов. Зазвенели звонки, замигало грозное табло: «Не курить! Пристегнуть ремни!», но траулер не сдвинулся с места, парадный люк был широко распахнут. — Литте, — позвал капитан. — Скорее заходи. Старт объявлен. Но Литте, вместо того чтобы поспешить на командирский зов, присел на обломок известняка, густо испещренный контурами окаменелых трилобитов, и задумчиво сказал: — Извините, дядя Дин, но мне никак нельзя улетать с вами. — Ты ошибаешься! — закричала Ангам Жиа-хп. — Неужели мы не сможем обеспечить тебя энергией? Дин Максимилианович давно занес тебя в списки команды. — Как вы не понимаете, — воскликнул паж, — я не могу улететь с Гекубы, ведь они без меня все здесь одичают! — А с тобой? — строго спросил Крыжовский. — Что можешь ты один? — Я не один, — возразил мальчик. — Художник Джон будет помогать мне. И еще Каркас. Он странный, но ко мне почему-то относится неплохо. Педро тоже незлой человек. Все они не злые! — последнюю фразу новоявленный миссионер выкрикнул и совсем тихо добавил: — А без меня они пропадут. Возражать было бесполезно. Пошли объятия, слезы, советы, одним словом — проводы. Лира повязала на шею пажа пуховый шарфик и строго наказала беречь здоровье. Ангам Жиа-хп, сжав зубы, резким движением отломила большую, прямую как стрела ветвь и вручила ее другу со словами: — Возьми на память. Кроме того, ею можно защищаться, все-таки это часть метасущества. — А если станет совсем трудно, — добавил Стойко, — то беги к размышлятору. Вот запасной ключ. — Спасибо! Спасибо! — твердил Литте, обнимая всех по очереди. — Прощайте! — Никаких «прощайте»! — гудел капитан. — Мы скоро вернемся. Появилась делегация зарян. Празднично наряженные пираты преподнесли улетавшим подарок — большую скатерть, сотканную Идой Клэр в часы ночных бдений. Сама Ида неожиданно скромно держалась в задних рядах, кружевная мантилья, против обыкновения, была по всем правилам накинута на голову и надвинута на самые брови, в попытках скрыть вспухающие следы харимадзе и шикагава. — Будьте взаимовежливы! — напутствовал капитан провожающих, и те поспешили отойти. В кустах растроганно шебуршали крысы. Трудно переживающие поражение лиргородцы из камышей следили, как отбывает в неведомые края их кумир. Проводы грозили затянуться еще на сутки, но времени уже не оставалось. Звонки взыграли на самой высокой ноте, из-под кормы «Конан Дойла» пошел черный дым. Космоплаватели поспешно впрыгнули в люк, и тот громко захлопнулся. — Так-то, — сказал Крыжовский, когда все расселись по местам возле уютного экрана кругового обзора. — С тревожным сердцем покидаю я Гекубу. Более всего меня волнует, что отдельные гекубяне недостаточно полно исправлены. — И размышлятор без присмотра, — пробормотал Стойко. — Как бы не измыслил чего… — И эти, ползучие, — передернула плечиками Лира, ткнув мизинцем в экран, так что неясно было, кого она имеет в виду: Каркасовых питомцев или болотных жителей. — Положение действительно непростое, — подвела итог Ангам Жиа-хп, — думается мне, что у этой истории в самое ближайшее время появится продолжение. Эпилог Взревели дюзы, и «Конан Дойл» начал плавный подъем в лазоревое небо Гекубы. Белоснежная точка шхуны скоро затерялась внизу, берег и острова быстро превратились в подобие рельефной карты. Солнце, как это всегда бывает в фантастических опусах, отражалось в бирюзовом океане. Всюду расцветали огни звезд, прежде скрытые серой туманностью. Гекуба привольно плыла в свободном космосе. Предохранительные кольца астеровируса превращали ее в миниатюрную копию Сатурна. — До свидания! — отечески улыбаясь, произнес Дин Крыжовский. — Капитан! — вдруг отчаянно вскрикнул Стойко Бруч. — Забыли! — Кого? — взревел командор. — Попрощаться забыли! С рыболовом. Бедняга, придется ему свою леску укоротить, самая большая глубина в океане — пятнадцать тысяч метров, я лично придумал. Сильно придется укоротить… — Весьма сомневаюсь, — заметила Ангам Жиа-хп. — Мне кажется, незачем укорачивать снасть, если ловишь в прежних условиях. Ведь он здесь. Капитан и Стойко Бруч одновременно потянулись к экрану кругового обзора, но всех опередила Лира Офирель. С быстротой молнии она метнулась к экрану. Глаза ее лучились радостью, щеки пылали. Да, он был здесь. Макинтош свисал прямыми складками, фуражка с неразборчивыми знаками различия по-прежнему была надвинута на лоб, оставляя для обозрения лишь твердо очерченные губы да волевой подбородок, покрытый жесткой двухнедельной щетиной. Рыбалкмейстер стоял у стабилизатора, у самых дюз, удилище остро вздымалось ввысь, а леска уходила вдоль борта «Конан Дойла», вниз, в голубую бесконечность. И вдруг… Леска напряглась, кончик удилища с мучительной дрожью согнулся. — Клюет!.. — простонал капитан, и огонь былой страсти зажегся в его глазах. Неприметное, профессионально-опытное движение кисти, удилище мотнулось вверх и вправо — подсечка! — бамбуковые колена согнулись, заскрипела, разматываясь, спиннинговая катушка. — Ну же!.. — выдохнул Крыжовский. Рука, до той поры надежно скрытая в недрах кармана, рванулась и уверенно легла на катушку. Звенящая струной леска пошла наверх. — Ах! — Лира Офирель упала в обморок. * * * Третью неделю неуправляемый «Конан Дойл» несся в неизведанных космических просторах. Экипаж намертво прилип к экрану, с волнением ожидая исхода титанической борьбы, развернувшейся на стабилизаторе возле правой дюзы. Леска победно пела. Катушка вращалась столь быстро, что ее нельзя было рассмотреть, лишь прозрачное гекубоподобное облако мерцало на ее месте. Кончик удилища, там, где леска ныряла в первое проводное кольцо, дымился. Стойко Бруч предложил выйти наружу и подвести к ней гелиевое охлаждение, но Крыжовский неожиданно резко осадил его: — Не мешайся! Он лучше знает, что делать. Это безличное «Он» показывало всю глубину уважения, которым рыболов пользовался у железного капитана. Сам герой стоял все на том же месте, у выхлопа. За все время он ни разу не переступил с ноги на ногу, губы его не дрогнули, и макинтош не колыхнулся. Только стремительно-плавное движение руки выдавало жизнь, бурлившую в нем. Эмоциям места не было. Волновались за него конандойловцы. Лира находилась в состоянии тлеющей истерики. «Только бы не сорвалось!» — то была единственная мысль всех обитателей «Конан Дойла». К исходу третьей недели сверхмощный телескоп сообщил, что виден конец лески. Астронавты, все, кто был способен к передвижению, бросились наружу. Оставшаяся в одиночестве Ангам Жиа-хп в отчаянии простирала им вслед корявые ветви. Трое землян столпились на краю стабилизатора и замерли в напряженных позах. И вот показалось грузило и остро отточенный крюк, на котором трепыхалась богатая добыча: наколотые, словно чеки в магазине, густо исписанные листы бумаги. Вот уже можно прочитать название: «ВОКРУГ ГЕКУБЫ» и эпиграф, принадлежащий величайшему из придворных историографов: «Создание художественного произведения сродни ловле рыбы: чем крупнее ожидается добыча, тем глубже следует забрасывать крючок. Но многое должен иметь в виду самонадеянный рыболов…» НА ОСТРИЕ Ваалентина против обыкновения ворвалась к нему ни свет ни заря, так что Марч, привыкший подниматься рано, еще и часа не успел поработать. Ваалентина явилась как стихийное бедствие, тайфун, срывающий с привязи утлые лодчонки и разрушающий мирные хижины, как разъяренная фурия… хотя именно фурией Ваалентина и была, поэтому, как ей еще являться к жениху, не желающему думать о завтрашнем дне и вполне довольному существующим положением вещей, в то время как все приличные демоны сложа руки не сидят, лишь один Марч, гром его разрази, и почесаться не желает ради собственного благополучия! Марч оставил в покое излишне упорную праведницу, которой он навевал искусительные предутренние сны, спокойно дослушал сетования невесты и спросил: — Что случилось, дорогая? — Как что случилось?.. — вновь разъярилась эринния. — Ты что, не знаешь, что найден способ межзвездных коммуникаций? Собирайся, мы летим вместе со всеми! — Мы никуда не летим, — мягко сказал Марч. Он привычно переждал новый пароксизм ярости, а затем в сотый раз принялся повторять давно известное любому представителю дьявольского племени: — Ваалюша, пойми же наконец, что нам закрыт выход в космос. С тех пор, как мы были сброшены с небес, нам нет туда пути. Ангелы, будь они неладны, спокойно преодолевают космическую бездну, а нам, хотя мы столь же нематериальны, невозможно проникнуть за пределы атмосферы. Холод, ионизирующее излучение, этот отвратительный вакуум… бр-р!.. Ни один нечистый дух не сможет долететь своим ходом даже до Луны. А ты собралась на альфу Центавра! — Ты ничего не знаешь! — Ваалентина явно пришла во всеоружии новой сплетни, которых среди бесов ходит куда как побольше, нежели среди людей. — Мы полетим в свадебное путешествие на человеческом корабле! Старт через два дня, оставь в покое свою праведную дуру и собирайся немедленно! — Мы никуда не полетим, — повторил Марч, безуспешно стараясь добавить в голос твердости. — Постановлением адского синклита запрещено даже смотреть на строящийся корабль. — Корабль уже построен! — Ваалентина не умела говорить ни тихо, ни мягко, но все же Марч не сбился с тона и, словно странствующий проповедник, продолжал нравоучение: — Для охраны астролета Люцифер выделил отборнейшие части личной гвардии. Нас поймают прежде, чем мы сумеем подобраться к кораблю. А мне почему-то совсем не улыбается из бесов-искусителей переходить в простые истопники. Думаю, что и тебе это не понравится. — То есть ты позволишь переселенцам улететь чистенькими, без единого беса на борту? — Ваалентина явно что-то знала и теперь провоцировала жениха на необдуманные слова, чтобы потом побольнее уязвить его. Вообще-то Ваалентина любила Марча самой нежной и искренней любовью, однако дьявольская натура и непомерное тщеславие брали свое, так что беседы влюбленных порой напоминали свары супругов, стоящих на грани развода. Ничего не поделаешь, Ваалентина была высококлассной специалисткой по семейным ссорам, а профдеформация среди чертей встречается еще чаще, нежели среди сынов Адама. Марч понимал это и относился к неизбежным скандалам стоически. В конце концов, Ваалентина — дьяволица из знатной семьи, это даже по имени видно, и если ты намерен войти в хорошее общество, то некоторые неудобства приходится терпеть. Хотя из всего высшего общества Марчу была нужна только его невеста, но зато ради Ваалентины он был готов претерпеть многое. И Марч, вздохнув, безропотно полез в предложенную ловушку. — Даже если мы проникнем на корабль, мы все равно рассеемся, едва он выйдет в открытый космос. К сожалению, это проверялось неоднократно. Чтобы выдержать космический перелет, дьяволу необходимо во что-нибудь или в кого-нибудь вселиться. А в такой сложной системе, как космический корабль, подобный поступок неизбежно приведет к катастрофе. Инфернальное существо, вселившееся даже в самый простой механизм, становится гремлином, а звездолет, зараженный гремлинами, никуда не долетит. Тем более никуда не долетит корабль, в экипаже которого имеется хотя бы один одержимый бесом человек. Это аксиома. — Ах, какой ты у нас умненький! — нежно пропела фурия. — Жаль только, что дурачок! — наманикюренный коготок, только что расчесывавший Марчу волосы, звонко и больно тюкнул его в лоб. — Ничего-то ты не знаешь, на все тебе наплевать, даже нашим свадебным путешествием должна заниматься я! Так хотя бы прочисти свои глухие уши и слушай внимательно! Звездолет не просто достроен, вчера ему дали имя. Его назвали «Игла»! Хоть это ты понимаешь, болван! — Это я понимаю, — меланхолично заметил Марч. Прекрасно зная достоинства и недостатки своей любимой, Марч не стал уточнять, что сам был в числе тех, кто внушал власть имущим странную мысль назвать первый межзвездный лайнер изящным словом «Игла». Поэтому Марч хлопнул себя промеж рогов и, словно только что вспомнил важную новость, сказал невпопад: — Ты знаешь, у Люции объявился новый ухажер. — Па-адумаешь!.. — протянула Ваалентина. — У нее их на всякий день чертова дюжина набирается. Она же суккубка, чем ей еще заниматься… — Да, но она рассталась со своим ифритом, — с некоторым злорадством произнес Марч. Восточный дух, сказочно богатый и знатный, с которым недавно сумела познакомиться Ваалентинина подруга, служил постоянным источником упреков со стороны честолюбивой фурии. И, разумеется, Марч, которому до смерти надоело выслушивать жалобы, что он неказист, беден и вообще в подметки не годится даже самому захудалому джинну, не мог скрыть удовлетворения, сообщая Ваалюше о любовной неудаче ее подруги. — Мерзавец! — с чувством произнесла Ваалентина. — Ведь он обещал жениться! А еще говорят, что ифриты всегда держат слово! — Так он и собирался жениться, — подтвердил Марч, — но оказалось, что у него есть гарем и он хочет, чтобы Люция была восемнадцатой любимой женой. Можешь представить — Люська в гареме! И чтобы у нее не было никого, кроме законного супруга! — На него что — благодать сошла? — изумилась Ваалентина. — Впрочем, Лю-Лю какую угодно клятву даст и в тот же день обманет. У нее же специализация — супружеские измены. — Ага, только в качестве свадебного подарка твой дражайший ифрит приволок ей пояс верности из полированного ниобия с чудесным эмалевым распятием на самом пикантном месте. Ни снять, ни так извернуться. — Бедняжка!.. — прошептала Ваалентина. — Неудивительно, что ей пришлось отказать такому женишку. Я всегда знала, что все мужчины скоты! — Ваалентина перевела понимающий взор на Марча, и тот поспешно пробормотал: — Дорогая, мне пора… работа, понимаешь ли… — Ты мне зубы не заговаривай! — Ваалентина сверкнула безукоризненными клыками, безо всякой подготовки выходя на истерические ноты. — Лю-Лю со своими женихами сама разберется, а ты… чтобы сегодня же!.. иначе забирай свое кольцо и ищи себе другую дуру, которая согласится торчать на Земле, в то время как все уважающие себя черти… Марч поник ушами, стараясь не слышать любимого голоса. * * * Готовящийся межзвездный перелет недаром волновал адскую общественность. Люди, вызывая зависть чертей, уже давно летали в космос, но сейчас готовилась не просто исследовательская экспедиция. Летели переселенцы — пятьдесят тысяч человек. А этого бесовское общество допустить не могло. И дело тут не в зависти, просто оставить без присмотра такую ораву народа оказалось бы непростительной глупостью. Проще всего было бы сорвать экспедицию. Пара смертников-гремлинов — и фотонную громаду разнесет на части, едва будет включен маршевый двигатель. Однако заполучить разом пятьдесят тысяч мучеников никому не улыбалось. Да и просто — жаль людей, ведь за тысячи лет совместного существования бесы успели полюбить своих симбионтов. Да и вообще — тоскливо сидеть на одной планете. Выходить в космос страшно, однако, navigare necesse est. Но главное, никак нельзя позволить людям остаться без опеки старших братьев. Дени Дидро некогда правильно заметил, что человек по природе добр, и, лишившись помощи темных сил, люди, несомненно, все как один, станут праведниками. Тем паче что ангелы-хранители никуда не денутся, и уж они-то насоветуют своим подопечным такого, что не приведи Сатана! Марч, невидимкой спешивший по улице, поднял голову и глянул в небо. Там, словно бомбовоз, груженный добродетелями, на бреющем проходил белоснежный ангел. Вроде бы не хранитель — обычный посланец, тупой и самодовольный, как все курьеры. Впрочем, будь ты хоть архангелом, природу свою не спрячешь, ведь само слово «ангел», ежели перевести на нормальный язык, означает «курьер». Марч остановился и погрозил крылатой гадине кулаком. Ангел сделал вид, что не заметил. Собственно говоря, Марч, как и большинство молодых бесов, был убежденным атеистом. Легенду о восстании против всемогущего господа он рассматривал как отголосок древней вражды между поборниками военно-бюрократической олигархии и свободолюбивыми бунтарями. Разумеется, в той давней войне бунтари были побиты, но с тех пор они обзавелись собственной знатной верхушкой, армией, аристократией и бюрократией, и теперь ни в чем не уступали противнику. Вот только ангельское воинство спокойно летало сквозь космические бездны, а некогда поверженному адскому народу вход туда был закрыт. Эта несправедливость стала источником бешеной ненависти дьяволов и непомерной гордыни ангельской своры. До новой войны, впрочем, дело не доходило. Покуда не доходило… Но теперь… Если люди не просто доберутся к звездам, но оснуют там колонии, свободные от влияния темных сил, это даст решающий перевес ангельским армадам. Общество, состоящее сплошь из праведников, немедля начнет выполнять все заповеди подряд, и ничего хорошего из этого не выйдет. Ведь это только кажется, что Библия противоречит сама себе, на самом деле при желании вывернуться можно. Любовь греховна, и в безгрешном обществе никто не будет любить, зато все примутся возлюблять ближнего своего… Марч потряс головой, отгоняя неуместное сравнение божественного глагола с матерным словом. Эти люди будут постниками и молитвенниками, и хотя они не станут сеять и жать, но в то же время будут трудиться в поте лица своего, как приказано в Ветхом Завете. Трудиться во имя исполнения заветов. И они выстроят такое общество, что никакому дьяволу не приснится даже в кошмарном сне. Раз велено плодиться и размножаться, то они примутся плодиться не хуже саранчи, причем самым безгрешным образом. Детей будут зачинать в пробирке, и лишь затем женщины станут рожать в муках во искупление давнего и не своего греха. Вскоре им станет тесно в их внеземном раю, и они двинутся нести по Вселенной светоч истинной веры. И Земля, грешная и неправедная, где умеют любить и любят грешить, вызовет их праведный гнев. Вот тогда и случится Армагеддон, после которого некому будет являться на Страшный суд. А что до такой мелочи, как шестая заповедь, то и ее можно обойти без проблем. Разве совершает убийство квалификатор, дающий заключение о преступности еретика? А тот, кто привязывает его к костру? Ведь безбожник остается жив, а порой, устрашенный, даже отказывается от вредной истины. А тот, кто подносит факел к дровам, разве он убийца? Ведь так недолго назвать убийцей всякого, кто вечером разжигает очаг в доме своем. Главное, чтобы исправители нравов исполняли долг без гнева, возлюбя ближнего своего. И они будут исправлять без гнева и страсти. Воистину, нет такой гадости, какой не сказали бы черти о людях безгрешных! Особенно если это правда. Точно так же будет вестись и война. Одни станут чертить карты и составлять планы, другие нажимать кнопки, а третьи — умирать сами по себе, исключительно в силу своей испорченности. И когда окажется, что Землю можно захватить, но нельзя победить, потому что «испорченность» немедля захватит победителей, праведники примут радикальные меры по исправлению нравов. А технические средства для этого у них будут. Так что в скором времени не будет самой Земли вместе со всеми нечестивыми людьми и нечистыми духами. Конечно, дьяволы и сами не прочь повоевать. Хорошая войнушка бодрит и полирует кровь. Но когда тебя могут на самом деле убить — это не нравится никому. Именно поэтому никак нельзя было допустить, чтобы люди улетели, не имея на борту должного количества дьяволов. Безвыходное получалось положеньице, парадоксальное! Впрочем, есть наука, которая очень любит заниматься парадоксами. Имя ей — схоластика. Та самая схоластика, что многие годы потратила на выяснение принципиально важного вопроса: сколько чертей может поместиться на кончике иглы? Сегодня люди почти забыли древнюю науку, но именно к схоластике обратили свои взоры неунывающие черти, частенько подбирающие то, что осталось невостребовано людьми. О, великие схоласты минувших веков, мастера силлогизмов и спекуляций! О, Жан Руисбрук, Грегуар де Римини, Жан Хризостом, благородный сенсуалист Дунс Скот и ты, христианнейший доктор Джон Герсон! Ваши работы не пропали втуне и как всякий истинный труд нашли выход в практику. Задача, которую поставили вы перед неблагодарным человечеством, была разрешена не людьми, а самими заинтересованными лицами. Демонология, ангеловедение и кристаллография совместными усилиями справились с древней проблемой. Прежде всего адские ученые дали определение понятию «кончик иглы». Истинным кончиком всякой иглы могла считаться лишь верхняя грань завершающего монокристалла. Только там на нескомпенсированных узлах кристаллической решетки сверхъестественные существа начинали обладать способностью к сверхплотной упаковке. При этом они переходили в латентное состояние, в котором становились нечувствительными к внешнему воздействию. Больше всего подобное явление напоминало превращение активного микроорганизма в спору, умеющую выдержать высушивание, нагревание и космический холод. Никто не знает, занимались ли этой проблемой ангелы, но любознательные черти исследовали ее досконально. Выяснилось, что на всяком узле, входящем в понятие «кончик иглы», может поместиться один активный дьявол или легион чертей в латентном состоянии. А поскольку железо, из которого, по преданию, делались иглы, кристаллизуется в форме объемноцентрированной кубической решетки, у которой нескомпенсированными оказываются пять узлов, то, значит, всего на кончике стальной иглы может поместиться пять легионов самых зловредных бесов. С этой задачей юные демоны знакомятся еще в школьные годы, на уроках прикладной схоластики. Прежде казалось, что задачка представляет лишь умозрительный интерес, но теперь способность переходить в латентное состояние и, значит, выдерживать космическое путешествие оказалась жизненно важной. Жаль только, что за многие сотни лет дьяволы, и прежде не особо ориентировавшиеся в предметах материальной культуры, полностью забыли, что такое «игла». Задачу знали все, а что такое игла — не ведал никто. Смутно вспоминалось, что есть у иглы ушко, через которое ходят верблюды. Еще есть рыба-игла, ничуть не железная и не склонная к космическим перелетам. Дурацкое сложилось положение: есть возможность лететь вместе с людьми к иным мирам, и в то же время — нет такой возможности. Задача разрешена, а люди иглами больше не пользуются или пользуются так тайно, что никакой бес не пронюхает. Однако великая наука схоластика не привыкла отступать перед трудностями. Раз все сущее поименовано, то все поименованное — существует! И значит, достаточно назвать звездолет иглой, как он обретет все иррациональные свойства схоластической иглы. Это был очень тонкий ход. Перед темными силами приоткрылась узенькая лазейка к звездам. Узенькая, потому что на самом деле пять легионов чертей — это, по адским меркам, очень немного. Общеизвестно, что для полного контроля над человеком требуется легион бесов. Даже в богословской литературе отражен такого рода факт. Конечно, никто не собирался подселять в каждого переселенца по легиону злых духов, этого никакое душевное здоровье не выдержит, но все же пять легионов чертей на пятьдесят тысяч человек — безбожно и прямо-таки дьявольски мало. Так что многие не без оснований считали, что отбывающие на альфу Центавра улетают на верную гибель. И все же энтузиазм в адских поселениях царил небывалый, квинтильоны и додекальоны добровольцев мечтали попасть в избранные, портреты счастливцев печатали в газетах, а литавры, барабаны и тулумбасы сопровождали всякий их шаг. Неудивительно, что Ваалентина покою не давала своему непутевому суженому, требуя, чтобы на кончике иглы нашлось место и для них. Марч летел над самой землей, грустно вспоминая перипетии еще не начавшейся супружеской жизни, и, задумавшись, с ходу налетел на что-то мягкое. Обратив взгляд на грешную землю, Марч увидал Люцию — суккубочку, которая так неудачно пыталась пофлиртовать с заезжим ифритом. Видимо, Люция нарочно встала на его пути, а он, задумавшись, ткнулся физиономией прямиком ей в груди. — Марчик! — воскликнула Люция, стараясь притянуть беса-искусителя к себе. — Неужто ты наконец обратил на меня внимание? С Люцией Марч был знаком дольше даже, чем с Ваалентиной. Более того, со своей невестой он познакомился на одной из оргий, что порой устраивала суккубка. С Люцией у Марча сложились отношения, каких даже среди людей встретишь не часто. Порой такая ни к чему не обязывающая дружба возникает между давними любовниками, разошедшимися по взаимному согласию и оставшимися добрыми приятелями. Но между демоном-искусителем и специалисткой по супружеским изменам никогда не было ничего, кроме взаимного приятельства. Хотя Марч понимал, что в нынешнем состоянии от Люции можно ждать всяческих выкидонов. Обычно, испытав очередное любовное разочарование, Люция бросалась во все тяжкие. В припадке самоуничижения она немедленно заводила нового воздыхателя, желательно самого затруханого и убогого. Вскружив ему голову, суккубка самым жестоким образом бросала несчастного, утешаясь его страданиями. Лишь после этого любвеобильная демонесса приходила в норму и могла вернуться к нормальной жизни. Хотя Марч был самым неподходящим претендентом на роль затруханого любовника, но кто знает, что может прийти в извращенный женский ум… Поэтому Марч не стал поспешно отстраняться, что могло быть трактовано как смущение, а, напротив, обнял Люцию и братски поцеловал в щечку, отодвинувшись при этом от пышных персей, в которые так неосмотрительно вмазался. — Люсек! — воскликнул он. — Как твои дела? Я так волновался! — Волноваться? Из-за меня? Право, не стоит. — Люция, судя по всему, находилась в пике самоуничижения. — Со мной все в порядке, да и что может приключиться с таким существом, как я. Лучше расскажи, как там Ваалюша? Когда вы наконец поженитесь? — Как же не волноваться? — возмутился Марч, полностью игнорируя риторические вопросы подруги. — Этот ужасный дэв, который хотел отнять тебя у нас, увести в свою Аравию… не помню, как его звали… — Абдуриблис ибн Оберхам, — произнесла Люция недавно еще дорогое имя. — Во-во! Обдур ибн Хам. Мы так его и называли. — Не надо так говорить, я понимаю, ты излишне хорошо ко мне относишься, но благородный гнев — это добродетель, и тебе он не идет. К тому же дура по-арабски означает «жемчужина». Он часто называл меня жемчужиной жемчужин: дур-из-дуран. А я была дурой из дур! Должна бы понимать, что такая дрянь, как я, не может рассчитывать на приличную партию. Но теперь я свое место знаю… — Кто он? — напрямую спросил Марч, заранее смиряясь, что сейчас ему придется знакомиться с каким-то забродой, которого уже успела подцепить Люция. — Если тебя не смущает подобное знакомство, мы бы могли зайти к нему. Он живет здесь, совсем недалеко. Марч бросил взгляд вдоль шумной улицы и недоуменно проговорил: — Но ведь это человеческий город, как он может тут жить? Не с домовым же ты спуталась… — Может, может… — говорила Люция, увлекая Марча к подъезду многоквартирного дома. — А если по совести, то мне и с домовым путаться — много чести. Они остановились возле обшарпанной пластиковой двери. — Люська, — догадался Марч, — ты что, закрутила роман с человеком? — А что? — подбоченясь, спросила Люция. — Скажешь, нельзя? — Так ведь это — твоя профессия… какая тебе радость возиться с человеком? Опять же, для этого дела вселяться нужно в какую-нибудь шалаву… — Обойдусь без шалавы, — проговорила Люция, подрастая до человеческих размеров и принимая облик прелестной старшеклашенки. Затем она без тени сомнения прошла сквозь запертую дверь и, очутившись в прихожей, позвала: — Котик, это я! На призыв никто не отозвался. Люция и невидимый Марч прошли в захламленную комнату. Хозяин, пьяный и несчастный, сидел над компьютером, бесстыдно вывалившим на стол все свои блок-внутренности. — Котик, это я! — повторила Люция. На этот раз хозяин поворотил небритую физиономию и, печально дохнув перегаром, сказал: — Не работает. Видеокарта барахлит, а в чем дело — не въехать. — Сейчас въедем! — успокоила Люция. Она наклонилась над столом, ухватив за хвостик, двумя пальчиками выдернула из видеокарты верещащего гремлина и со словами: «Пшел вон, пакостник! Еще подглядывать тут будет!» — выкинула его в форточку. — Вот и все, а ты боялся! — Люцинька, ты у меня умничка! — с чувством промычал пьяный. — Как тебе мой Котик? — спросила Люция у Марча. — Правда, прелесть? Он специалист по древним порокам и так испорчен, что к нему даже демона-искусителя приставлять не стали. — Люська, ты умом тронулась! — сказал Марч. — Ну, ладно, сейчас он над компьютером сидит, но ведь ночью ему другое понадобится, а ты нематериальна! — Он у меня такой пьяненький, — с нежностью проворковала Люция, — и так помешан на своих машинах, что не разберет, по-настоящему я с ним сплю или виртуально. — Пьян да умен — два угодья в ем! — возгласил Котик, разобравший лишь начало фразы. — Люцинька, ведь это ничего, что я сегодня выпил? Пить — здоровью вредить… но я и не пью, я только водочки — от огорчения, что видеокарта полетела… я же не на иглу подсел… — Что?! — услыхав знакомое слово, Марч подпрыгнул. — Разве люди тоже умеют садиться на иглу? — Сгинь! — крикнула Люция, с ходу сообразившая, что Марч от неожиданности забыл про невидимость. — Это у него какая-то древняя идиома! Сгинь, тебе говорят! Но Котик уже сфокусировал глаза на мечущемся Марче. — Люцинька, глянь, я упился до чертиков! Слушай, ты почему не зеленый? Это было ужасно обидно, Марч впервые попался на глаза человеку, а тот даже не удивился по-настоящему. От огорчения Марч позеленел, но от своего не отступился: — Ты не ответил, — угрожающе повторил он, выпятив грудь, но забыв увеличиться в размерах, так что по-прежнему был по колено пьянчужке. — Умеют люди садиться на иглу? — Еще как! — подтвердил образованный ханыга. — И сколько человек может поместиться на кончике иглы? — Сколько угодно. Но по одному. В очередь. Марч не стал вдаваться в схоластические тонкости странного ответа и сразу перешел к главному: — Что такое игла и где ее можно достать? — А я почем знаю? — честно ответил предмет Люциевой страсти. — Вот ежели бы подсел, то знал бы, а так — не знаю. — А где можно узнать? — Марч решил во что бы то ни стало выяснить все. Конечно, с людьми запрещено разговаривать в собственном обличье, но раз уж он все равно попался, то, как говаривали предки: семь бед — один ответ. — А вон там, — невежливо ответил хозяин и пинком ноги адресовал Марча к компьютеру. С невнятным воплем Марч пролетел сквозь корпус и ухнул в глубины винчестера. О, эти поисковые системы, где сам черт ногу сломит! Искать в компьютерных сетях нужную информацию — что иголку в стоге сена, пока вслепую не наколешься — не сыщешь. Кодовые слова, документы — оригинальные и уникальные (Марч так и не понял, чем они отличаются), ужасное слово «Рамблер», таинственное, как шумерское заклинание. И антивирусные программы, всякая из которых рассматривает просочившегося дьяволенка как потенциальную угрозу целостности программ и жаждет стереть его с диска. И самое жуткое, что они правы, ибо дьявол в компьютерных сетях действует наподобие вируса. И весь ты у противовирусных программ на виду, спрятаться некуда, светло на интернетовских сайтах — хоть иголки подбирай! Хотя и Марч своего не упустил, подпортил кой-что в паре-тройке архивов, чтобы пользователям жизнь медом не казалась. А потом еле унес сломанные ноги. Все-таки хорошо, что черти не в ладах с техникой, иначе многих сорвиголов не досчиталась бы родная преисподняя. Хотя и люди вынуждены были бы распроститься с компьютерами, ибо на всякий пароль найдется свой хакер и на любую программу отыщется вирус. Марч выбрался наружу через два часа, хромой на обе ноги, но с бесценной информацией в зубах. Игла — это, оказывается, то же самое, что иголка! Знать бы заранее, можно было бы внушить переселенцам благую мысль захватить с собой десяток ежей или дикобразов. Ведь если вдуматься, то вдали от родных небес никак нельзя обойтись без дикобраза, который сопением и треском игл будет напоминать о навеки покинутых саваннах и пампасах. А какая могла бы получиться диссертация: «Дикобраз, как межзвездный переносчик инфернальной инфекции»! Ах, как много можно сделать, если бы знать заранее! Впрочем, кто скажет, как обстоят дела с координационными узлами на острие дикобразьей иголки, смогут ли бесы впасть там в латентное состояние? Ведь настоящая игла, как явствует из трудов древних схоластов, сделана из металла. Пришлось искать металлические иглы. И такие иглы нашлись. Игла оказалась частью медицинского и отчасти палаческого инструментария, предметом, с помощью которого нарушалась интактность кожи. С первого взгляда подобное изуверство показалось бессмысленным, но, поразмыслив, Марч понял, что это делалось для того, чтобы ввести под кожу чертей, несомненно обитающих на кончике иглы. Ведь давно известно, что человек, одержимый бесами, боли не чувствует. При этом становилось понятным, почему иглы для иглоукалывания делались не из железа, а из серебра или золота. Отвратительная вещь — драгоценные металлы, кристалл у них в виде гранецентрированного куба, и, значит, на кончике золотой или серебряной иголки поместится всего четыре легиона бесов. Но ведь для полного одержания достаточно и одного легиона, так что неудивительно, что древние врачеватели стремились уменьшить количество чертей на игле, предназначенной для облегчения страданий. В уме замаячила новая тема докторской диссертации: «Одержимость бесами, как метод лечения соматических заболеваний», — дивные темы придумываются тем, кто никогда диссертации защитить не сможет, хотя бы потому, что никогда научной работой не занимался. Затем Марчу удалось узнать, что значит — сесть на иглу. Прочитав в полустертом от старости словаре молодежного сленга толкование этой идиомы, Марч долго не мог поверить, что такое действительно возможно. Добровольно вкалывать себе по пять легионов чертей за раз, да еще в сочетании с наркотическими веществами — для этого надо было потерять всякое представление о самосохранении! Поневоле задумаешься, есть ли смысл искушать столь испорченных людей. Тут уже не черти людей, а люди чертей плохому научат. Жаль, что все применения игл безбожно устарели. Как говорится, была игла, да спать легла. И, как это обычно бывает, уже в самом конце и совершенно случайно нашел Марч исходное значение искомого слова. Настоящая игла оказалась заостренной протыкалкой с ушком для всяких швейных и скорняжных работ. Это был полный облом. Ну кому в наше время может понадобиться заостренная протыкалка? Ультразвуковые насадки заменили их и в швейных делах, и в скорняжных. Давно прошло то время, когда несшивный хитон удивлял людей и разыгрывался в кости, будто бог весть какая ценность. В новое время как раз шва найти не удастся. Никто не шьет, не сметывает, не штопает и заплаток не ставит. Всюду нетканые материалы, лазерная кройка, ультразвук и клей вместо иглы. Это ж каким дремучим поборником отживших традиций нужно быть, чтобы взять в руки иглу? Марч задумался глубоко и надолго. В самом деле, где найти такого ретрограда? Ну разве что… * * * Ваалентина встретила его привычно гневно. — Собираешься соврать, будто был в приемной Вельзевула и получил персональный отказ от его шестого заместителя? Не выйдет, дорогой, на такую уловку меня не купишь! — Я не был в приемной, — коротко ответил Марч. — Собирайся, нам пора. — Куда?! — по инерции взъерепенилась Ваалентина. Потом до нее дошло, и она восхищенно прошептала: — Неужто получилось? Марч приложил коготь указательного пальца к губам и кивнул. Оказалось, что Ваалентина, готовая лететь к звездам хоть сию минуту, совершенно не собрана. Марч даже заподозрил, что все скандалы по поводу грядущего свадебного путешествия она закатывала ему просто на всякий случай, чтобы не потерять квалификации. Но так или иначе через час амулеты, косметика и любимые бирюльки были собраны, а больше невещественному существу, даже женского пола, не требуется. Этим дьяволицы выгодно отличаются от своих человеческих сестер. Не присев на дорожку (суеверия приличны только людям!), Марч и Ваалентина покинули дом, в который им вряд ли доведется возвращаться. Всякое путешествие, даже самое межзвездное, начинается с первого шага к дверям, а поскольку это было свадебное путешествие, то по адским законам Марч и Ваалентина, выйдя из дома, считались уже не женихом и невестой, а мужем и женой. Конечно, не мешало бы закатить пир для родственников и приятелей, но, как обмолвился один апостол: «По нужде и закону применение бывает». Лукавое племя очень любит эту оговорку и частенько ею пользуется. На улицах Дита, как всегда, было чертовски много народа. Какой-то знакомый сатаненок окликнул молодую пару: — Далеко собрались? — К звездам! — отшутился Марч фразой, ставшей за последние месяцы расхожим штампом. Ваалентина побледнела, заставив Марча пожалеть о неумной шутке. К счастью, знакомый ничего не заметил, а через несколько минут молодожены уже пробирались через человеческий город, где было чертовски людно, но бесчеловечно мало чертей. Они приближались к одному из оплотов богобоязненности в этом чересчур свободолюбивом мире. Здесь можно было встретить лишь беса-искусителя, явившегося по зову долга. Для собственного удовольствия сюда никто не ходил. Неприятное было место, и чем ближе к центру, тем больше вокруг пованивало святостью, пока наконец Ваалентина не остановилась, зажавши нос, и не спросила гундосо: — Куда мы идем, в конце концов? — Черт побери! — ласково воскликнул Марч. — Крепись, дорогая! Через это необходимо пройти. Будь здесь хоть капельку приятнее, кто-нибудь непременно отыскал бы этот путь прежде меня. Ваалентина судорожно кивнула и, шепча успокоительные проклятия, двинулась следом за Марчем. По счастью, им не пришлось идти в храм, которые торчали тут во множестве, Марч свернул к самому обычному дому и, просочившись сквозь древнюю кирпичную кладку, очутился в жилище, обставленном с пуританской скромностью. Здесь явно обитала семья, так что Ваалентина хищно потянула носом, выискивая, к чему бы могла прицепиться хозяйка, чтобы закатить своему благоверному скандал. И сморщилась, не найдя ничего. Если бы не сильный запах ханжества, здесь было бы очень уютно. Занавески, пуфочки, кружевные подзорчики… спокойствие, тишина, мягкий свет, льющийся из окна. И полный порядок и чистота, которые так не по нраву даже самым аккуратным нечистым. Лишь два пребольших крокодильей кожи чемодана, выставленные у стены, нарушали общую гармонию. На гобеленовой тахте возле окошка сидела женщина средних лет и, придвинувшись поближе к свету, рукодельничала. — Что это за особа? — подозрительно спросила Ваалентина. — Это моя подопечная праведница, — с некоторой грустью сказал Марч. — Та самая, которую мне не удалось склонить ни к единому греху. Кроме того, она супруга корабельного священника и завтра вместе со своим мужем отправится в путешествие. И мы вместе с ней. Так что я еще поработаю с этой красавицей и, надеюсь, заставлю хотя бы раз в жизни чертыхнуться. — Ты что, вообразил, будто таможенники Люцифера не станут проверять багаж твоей набожной идиотки? — возопила фурия, к которой немедленно вернулось утерянное было благоразумие. — Да нас выволокут из этого чемодана за уши! — Не выволокут, — успокоил Марч. — Скоро в этот чемодан выстроится огромнейшая очередь, но мы-то будем в ней первыми. Как ты думаешь, чем занимается моя богомольная лапушка? Ваалентина двинулась было вперед, но тут же попятилась, издав отчаянный вопль: — Она мастерит тряпочную икону! — Это не икона, это плащаница. И она не просто мастерит ее, а вышивает вручную, как было принято в древние времена. Эта техника называется: вышивка гладью. — Да хоть гадью, это все равно богоугодное занятие, у меня от одного взгляда на него голова болеть начинает! — Терпи! Ты хоть знаешь, что за инструмент у нее в руках? Конечно, не знаешь, ведь им чертову прорву лет никто не пользуется, только такие замшелые ревнители старины, как эта богомолка. Так вот, это у нее игла! Самая настоящая, а все остальные — паллиативы! Острая часть и есть знаменитое острие, а с другой стороны — ушко… видишь, сквозь него продета нитка. — А где верблюд? — пискнула Ваалентина. — Нет никакого верблюда и никогда не было, это святой Иероним напутал или еще кто-то из переводчиков. А острие, как видишь, есть. На нем мы и полетим. Вперед, родная! Взявшись за руки, Марч и Ваалентина взвились в воздух. Стремительно уменьшаясь в размерах, они приближались к проворно снующей игле. Полированный металл тускнел, теряя кажущиеся свойства и проявляя истинные. В металле бродили вихревые токи, бушевали магнитные поля, источаемые доменами, электронный газ резонировал, обретая подобие порядка в поллинговых структурах, и все эти факторы словно в фокусе сходились в одной точке, где крутыми курганами вздувались нескомпенсированные узлы кристаллической решетки. Плотность всего на свете здесь достигала таких величин, что никакие внешние воздействия не могли бы затронуть севшего на иглу. И места тут было… да, пожалуй, на каждом узле без труда могло бы разместиться по легиону крылатых добровольцев. Пробившись сквозь магнитные шквалы, влюбленная пара опустилась на самый кончик иглы. Марч на центральный узел, Ваалентина чуть левее. — Устраиваемся? — радостно предложил Марч. — Мы что, одни будем на целой игле сидеть? — ошарашенно спросила Ваалентина. — Нет, конечно. Но остальных предупредим за час до отлета. Толкотня тут начнется, не приведи Сатана! Но мы уже будем в латентном состоянии, так что нас отсюда даже твой дядюшка Ваал выцарапать не сумеет. Зато на альфе Центавра мы развернемся! Вот где простор для работы — десять легионов чертей на целую планету! Трудновато будет, но справимся. — Трудоголик ты мой… — ласково пробормотала Ваалентина, мысленно прикидывая, как это слово будет звучать в качестве ругательства при грядущих разборках. Затем она подняла взгляд ввысь и задавленно вскрикнула. Сверху на нее пикировал мертвенно-зеленый Христос. — Икона! — Спокойствие! — заорал Марч. — Ты что, в школе не училась? Икона всего лишь деревяшка, отголосок язычества, христианский идол. А тут и вовсе недоделанная тряпка! В ней святости и на полкогтя нет! — Стра-ашно!.. — тянула свое трусливая фурия. Марч подлетел, обнял ее. Мертвый Христос с плащаницы был уже совсем близко. — Нашла чего бояться! — глумливо закричал Марч. — Баба гладью вышивает! Добро бы еще крестиком… Длинная нитка — ленивая девка! Давай, шей веселей! Коли его иголкой! Прямо в глаз коли! Острие иглы коснулось божественного ока, плотно и навсегда зажмуренного. Вышивальщица ожидала, что игла, как обычно, невесомо скользнет сквозь частое переплетение нитей, но двух чертей, обосновавшихся на острие, оказалось достаточно, чтобы иголочка зацепила какую-то нитку, дернула ее, портя тонкое рукоделие. В безукоризненной ровности стежков появилась едва заметная неправильность. — Что за черт? — жалобно воскликнула белошвейка. — Иголка затупилась! Надо будет захватить с собой пачку запасных… — Правильно, милочка! — возопил Марч, выплясывая на острие иглы. — Именно: «что за черт?» — и главное — не забыть пачку запасных иголок! И на каждой — по пять легионов чертей! Как ты думаешь, — повернулся он к Ваалентине, — сколько иголок может поместиться в одной пачке? — Не знаю, любимый, — шепнула чертовка, нежно прильнув к нему. — В школе мы этого не проходили. notes Примечания 1 Все включённые в состав повести стихотворения, за исключением колыбельной на стр. 354, написаны А. Рыбошлыковым.